Кровь. Закат - Эльдар Салаватов

Словно кто-то поставил все с ног на темечко

Недвижимое пространство.

– Это сны усопших, – выплела паутина.

Руки Паука задвигались быстрее. Пустились в пляс.

– Все пойдет прахом. А сны – нет.

Замелькали, как иголки разгоняющегося швейного станка. Зарябили в глазах, словно аэролопасти.

– Это последний предел.

Он увидел раскручивающий из центра паутины диск, прямо на глазах превращающийся в спираль.

– Сны мертвых. За ними уже ничего. Ничего человеческого. Только космос.

Он увидел, как спираль в мгновение ока ввинтилась сама в себя и превратилась в воронку. Он увидел, как она начала всасывать в себя пустоту, ибо больше ничего вокруг него не было.

– Тебе туда. За них. Сквозь них. Тебя ждут с той стороны.

И это рухнуло на него сверху – звуковорот голосов, вопящих стозначные номера своих телефонов, визжащие полустершиеся буквы своих имен. Этот хаос теней, орущих прямо в уши. Боящихся быть забытыми. Он увидел одну, самую быструю тень, кинувшуюся не к нему, а от него – и погнался за ней. Заработал ногами и руками в отчаянии, понимая, что нет у него ни рук, ни ног, что он стоит на месте. Что она – эта тень – мчится с немыслимой скоростью, что догнать ее нереально, что он – глупая муха, решившая догнать тень самолета. Он неминуемо упал в вишневое кипящее варево, он погрузился в него, словно охваченное ужасом насекомое, выкипел вместе с остатками здравого смысла, растворился в этом киселе, в этих липких комках чужих слов… он исчезает, теряется, погружается, тонет, ввинчивается в жерло мясорубки, смалывается в муку, разлетается в пыль и становится единым целым с этой однородной массой, которая втаскивает его в свой хоровод фарша, тащит по кругу, засасывает, словно заклятие провинившегося джина в лампууууууууууууууууууууууууууууууууу

– Но если есть в кармане пачка!!! Сигарет!!!

– Значит все не так уж плохо на севооодняшний день!!!

– И билет на самолет!!! С серебристым крылом!!!

– Что, взлетая, оставляет земле!!! Лишь тееень!!!

– Алиса!

– Да мам?

– Сделай потише! И хватит так орать!

– Ну мам, ты же говорила, что тебе нравится Цой!

– Не на такой громкости, Аля!

– Ну, мам!

– Что?

– Ну я же просила не называть меня Аля!

– Ох… ладно! Аля, Алиса, Элис – ну-ка быстренько сделайте все вместе эту музыку тише!

Элис крутит ручку громкости к отметке «min». Мама уходит, оставляя ее одну в комнате. Магнитофон классный: двухкассетник, японский, новый! Дядя Валера привез из командировки. Еще бы плейер! Чтобы гонять в нем в метро и на переменах. Чтобы слушать эту музыку круглосуточно. Эту самую-самую-самую на свете группу «КИНО»!

Она перематывает кассету на начало и в двадцатый за сегодняшнее утро раз слушает первые аккорды «Звезды по имени Солнце». Подпевает, дождавшись первого куплета:

– Белый снег!!!

– Серый лед!!!

– На растрескавшейся земле!!!

Ей четырнадцать. Ее зовут Алиса. На улице весна. Весна 1989-го. Она обожает Цоя. Она знает наизусть все его песни. Месяц назад простым карандашом перерисовала его портрет с фотографии в журнале «Студенческий меридиан» на чертежный ватман и повесила над кроватью в своей комнате. Получилось просто супер. Подружки обзавидовались: ни у кого такого нет. Это первое, что она видит, проснувшись. Первый, кого она видит.

– Аля! – мама опять стоит на пороге с ее спортивной сумкой в руках. – Ты опять купальник забыла простирнуть после бассейна и на батарею повесить?!

Мама шуршит полиэтиленом, достает влажный комок ярко-зеленой ткани и предъявляет его дочери: купальник.

– Аля! Ну сколько раз говорить! Ну купальники горят же на тебе! Ты же сама знаешь, что от хлора они портятся! Ты думаешь, их легко достать? Ну это же не с цыганского рынка, Аля!

Мама встряхивает скомканным купальником в воздухе, несколько капель падают на ковровую дорожку.

Карандашный Виктор Цой смотрит на них со стены.

– Это же специально дядю Леню просили! Он из Чехии вез! Олимпийский! Ох, Аля!..

Мама раздраженно уходит.

Мама ворчит. Мама хмурится. Но это не испортит настроения Элис. Сегодня ничего не испортит ее хорошего настроения. Сегодня она идет на концерт группы «КИНО»!

– Иха-ха! – хочется закричать ей и запрыгать от радости по кровати. И она кричит и прыгает. И снова перематывает кассету на начало:

– Белый снег!!!

– Серый лед!!!

– На растрескавшейся земле!!!

Какой длинный день! Какой ужасно длинный день! Она выглядывает в форточку: пахнет началом апреля. Теплыыыынь! Во дворе, в песочнице ковыряется какой-то одинокий малыш. На лавочке неподалеку сидит старушка и курит папиросу. Из третьего подъезда. Внука своего выгуливает. Солнце еще с обратной стороны дома. Блииин! Еще полдня впередиии…

Алиса танцует у зеркала, строго глядя на себя и водя по животу рукой, подыгрывая себе на невидимой гитаре. Она клянчит настоящую уже месяца три. Родители говорят, выбирай: или гитара, или плейер.

Мама, наверное, дуется на папу. Они опять говорили вчера о чем-то долго по телефону. Кажется, он не вернется в воскресенье, как обещал. Но и это не испортит настроения Элис: сегодня же концерт «КИНО»!!!

– Красная, красная кровь.

Через час уже просто земля,

Через два на ней цветы и трава,

Через три она снова жива

И согрета лучами Звезды

По имени Солнце…

Она крутится перед зеркалом, чешет с остервенением свои волосы расческой. Примерно десять раз в минуту она смотрит на спинку стула, и ее сердце радостно обмирает. На спинке стула аккуратно висит футболка. Все просто упадут! В этом большом городе можно достать все что угодно. Все, кроме футболки группы «КИНО». А у нее есть!

Ее научил Сашка Малой из соседнего двора, а его научили в лагере труда и отдыха под Одессой. Она провозилась весь вчерашний вечер. Сначала нужно было взять линейку, карандаш, бумагу потолще и лезвие. Загубив несколько альбомных листов, наконец, вырезала четыре трафаретных буквы. Разложила футболку на столе, сунула внутрь целлофановый кулек. Укрепила трафарет по углам большими скрепками. Выдавила в тарелку два тюбика самой дешевой зубной пасты, купленной в «хозтоварах». Размешала столовой ложкой. В комнате до рези в глазах запахло мятной эссенцией. Долго укладывала, двигала, крутила трафарет, чтобы было ровно. Высунув язык, макнула кусок поролона в тарелку с пастой, похожей на творог, и с замиранием сердца приложила ее к черной ткани. Подержала секунду и убрала.

– Йес! – говорит она.

Забивает весь трафарет тонким слоем, стараясь не оставлять темных пятен, и снимает скрепки. Убирает лист с дырками букв.

– Класс! – говорит она.

Получилось: четыре большие, белые, пахнущие зубной пастой «Поморин» буквы «КИНО» на черной ткани. На один раз конечно, но какой крутяк! Все! Светка и Кэт упадут от зависти! Теперь главное, чтобы высохло правильно.

Она перематывает кассету на начало:

– Белый снег!!!

– Серый лед!!!

День тянется, как резина.

– Аля! – мама стучит в дверь, – телефон!

Она бежит по коридору в прихожую.

– Алле!

– Хай Элис!

– Хай!

– Ты офигеешь!

Свиридова. С ней Элис вместе ходит на плавание и часами болтает по телефону. Свиридова дура, любит «Депеш Мод». Элис любит ее позлить, говоря, что депешисты – гомики.

– Пока, Элис!

– Бай!

Она бежит по коридору обратно в свою комнату.

– Белый снег!!!

– Серый лед!!!

Она бредет на кухню и лезет в холодильник. Вставляет в видак затертую до дыр видеокассету с «Иглой» и, держа в одной руке стакан молока, а в другой печенье, в который уже раз смотрит, как Витя ходит по дну Аральского моря, влезает на ржавые корабли и смотрит вдаль. А потом, в тысячный раз Элис давится слезами, глядя на Цоя, в которого сунули нож. На то, как он уходит по заснеженной аллее под прекраснейшую музыку на свете – музыку группы «КИНО». И когда идут финальные титры, она улыбается своим мокрым лицом: как хорошо, что на самом деле Цой жив! И она идет сегодня на его концерт! Она вытирает лицо, ладошками стирая минутное киногоре с лица, и выглядывает в окно.

Солнце висит над горизонтом, касается своим нижним краем соседских крыш.

Она видит, как тени домов выползли на середину двора и поглотили песочницу и часть лавочек. Она смотрит на часы, и сердце ее радостно колотится – до концерта всего три часа!

Какое счастье что кинотеатр, в котором сегодня будет играть «КИНО», совсем по соседству, и какое счастье, что папа с дядей Леней в командировке – будь он дома, не отпустил бы даже в соседний двор после восьми вечера. Папы вообще никогда совсем не понимают четырнадцатилетних девочек.