Том 1. Ганц Кюхельгартен. Вечера на хуторе близ Диканьки - Николай Гоголь

Как уже указывалось, сам Гоголь относился к фольклорному материалу весьма свободно, вариируя его и комбинируя соответственно собственным творческим намерениям. Эта свобода отразилась в частности на типологии повести: фольклорному образу плутоватого цыгана Гоголем приданы несколько неожиданные черты демонической мрачности, не развернутые, впрочем, в повести и навеянные, вероятно, романтической литературой.

Библиографическая справка

1. Г. П. Георгиевский. „Сорочинская ярмарка. Первая редакция повести Н. В. Гоголя“ (вступительная статья к публикации черновой рукописи повести в издании „Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя“, вып. 3. СПб., 1909, стр. 12–25; стр. 25–54 — текст повести).

2. В. А. Розов. „Традиционные типы малорусского театра XVII–XVIII вв. и юношеские повести Н. В. Гоголя“ — „Памяти Н. В. Гоголя. Сборник речей и статей“. Киев, 1911, стр. 99-169.

— Вечер накануне Ивана Купала I.

Повесть „Вечер накануне Ивана Купала“ была впервые напечатана в 1830 г. в „Отечественных Записках“, в февральской и мартовской книжках, под заглавием: „Бисаврюк, или вечер накануне Ивана Купала. Малороссийская повесть (из народного предания), рассказанная дьячком Покровской церкви“. Однако в первой книжке „Вечеров на хуторе близ Диканьки“, вышедшей в следующем 1831 г., Гоголь поместил совершенно новую редакцию повести, коренным образом переработанной. При дальнейших перепечатках „Вечера накануне Ивана Купала“ воспроизводилась с незначительными изменениями эта вторая окончательная редакция повести.

Работа Гоголя над повестью, повидимому первой по времени написания из цикла „Вечеров на хуторе“, относится к 1829 г., скорее всего ко второй половине этого года. В письме от 30 апреля 1829 г. Гоголь просит мать наряду с прочими поверьями сообщить ему „несколько слов о колядках, о Иване Купале…“ Наличие в записной книжке Гоголя, вместе с записями поверий, обычаев, обрядов и этнографических материалов, сведений о кладах, цветке папоротника, Ивановом дне и в особенности описания костюмов, заимствованных из писем родных (см. соответствующие записи Гоголя в „Книге всякой всячины“, Соч., 10 изд., VII, стр. 884–887) позволяют предположить, что к работе над повестью Гоголь приступил вскоре после получения материалов от матери в ответ на свой запрос. К началу 1830 г. повесть была уже закончена, появившись в февральской книжке „Отечественных Записок“. Переделка ее для „Вечеров на хуторе“ относится, вероятно, ко времени подготовки книги к печати.

Первоначальная редакция „Вечера накануне Ивана Купала“, помещенная в „Отечественных Записках“ без подписи Гоголя, представляет интерес не только в плане творческой истории повести, но и как первое выступление Гоголя-прозаика. Предположение Н. С. Тихонравова о том, что она подверглась правке редактора журнала П. Свиньина, следует признать весьма правдоподобным (см. Соч., 10 изд., I, стр. 516). Это подтверждается изменением отзывов Гоголя об „Отечественных Записках“ в его письмах к матери и помогает расшифровать полемическое предисловие ко второй редакции повести в „Вечерах“.

Так, в письме от 2 апреля 1830 г., Гоголь рекомендует матери журнал Свиньина, как издание, которое „по важности своих статей, почитается здесь лучшим“, но уже в письме от 3 июня того же года, посылая матери очередной номер журнала, он подчеркивает: „в этой книжке, равно и во всех последующих, вы не встретите уже ни одной статьи моей“. Причина недовольства П. Свиньиным, сквозящего в отзывах Гоголя о его журнале, выясняется при анализе предисловия к повести в первой части „Вечеров на хуторе близ Диканьки“. Возмущение Фомы Григорьевича, от лица которого ведется повествование в „Вечере накануне Ивана Купала“, искажением его рассказа, помещенного в книжке журнала, — совершенно несомненно являлось замаскированным выпадом Гоголя против Свиньина, протестом против его редакторского самоуправства. Смысл и направленность прозрачно завуалированной полемики „Предисловия“ были для современников совершенно ясны. О. М. Сомов, напечатавший под псевдонимом „Никиты Лугового“ рецензию на первую книжку „Вечеров“ в „Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду“ (1831, № 94, стр. 738), иронически советовал издателю „Инвалида“ не слушать отзыва Полевого в „Телеграфе“: „Пасичник, я слышал, человек всегда готовый высказать самые резкие истины, да еще и языком малороссийского прямодушия. Он, пожалуй, в состоянии повторить г. Полевому то, что уже сказал одному из его собратий-журналистов в предисловии своем ко 2-ой повести „Вечеров на хуторе“.

Нужно полагать, что правка Свиньина сводилась в основном к той же грамматической и стилистической очистке языка Гоголя от просторечия и украинизмов, от чрезмерно „грубых“, с точки зрения тогдашней школьной реторики, выражений и слов, какую в дальнейшем гораздо осторожней и умеренней производил Прокопович. Переделывая повесть для переиздания ее в „Вечерах“, Гоголь, повидимому, частично восстановил то „просторечие“ и живую разговорную речь, которые Свиньин, согласно своим стилистическим принципам, всемерно ослаблял. Наконец, повидимому Свиньиным, было изменено само заглавие повести и этимологизировано имя персонажа — вместо гоголевского „Басавркж“ в журнале появилось „Бисаврюк“.

Во второй редакции Гоголь сократил повесть, устранив ряд длиннот и второстепенных подробностей. Так, в окончательном тексте отсутствует подробное описание церкви „трех святителей“, описание жизни Петро Безродного и т. д. Наиболее существенное значение в изменении замысла и сюжетных мотивов повести имеет отказ Гоголя от мотива болезненной скупости Петро, разбогатевшего нечистым путем и доведшего себя и жену до крайней степени бедности. Все эти сокращения, придавшие повести большую сюжетную целеустремленность и лаконичность, свидетельствуют о стремлении Гоголя освободиться от подробных сюжетных мотивировок, от нравоучительного морализирования в духе сентиментально-нравоописательных повестей 20-х годов, от растянутых и вялых описаний, столь распространенных в чувствительных повестях и романах ужасов. Еще важнее стилистическая переработка всего текста повести, которую произвел Гоголь, в сущности создав совершенно новое произведение. Эта переработка прежде всего относится к стилистической отделке каждой фразы, к той словесной яркости и насыщенности, которую придает им Гоголь, отбрасывая книжные и условно-сентиментальные формулы, растянутые и вялые обороты первой редакции, вводя диалоги вместо повествования, добиваясь живой разговорной интонации. Так, например, длинный, пересыпанный подробными ремарками разговор между Петро и Басаврюком сжимается до нескольких энергичных и кратких реплик (см. стр. 143, 19*—32). Гоголем значительно сокращаются детальные описания в фантастических сценах и усиливается всюду бытовой, реалистический колорит. Не случайно, что наименьшей переработке подверглось описание свадьбы, основанное на чисто этнографических материалах.

В текст повести в настоящем издании вносится только одно исправление против текста ВД2; на стр. 141, 27 восстанавливается по ВД1: „на крилосе“ (в ВД2 очевидное корректорское исправление: „на клиросе“).

II.

В письме от 30 апреля 1829 г. Гоголь, обращаясь к матери за помощью в собирании этнографических и фольклорных материалов, просил, в частности, сообщить ему „названия платья, носимого… крестьянскими девками, до последней ленты“ и „обстоятельное описание свадьбы“. Здесь же он просил сообщить „несколько слов… о Иване Купале“ и „подробнее“ о разных духах „с их названиями и делами“. Если сопоставить эти запросы с работой писателя над „Вечером накануне Ивана Купала“, то тем самым намечается в общей форме ответ на вопрос об источниках повести. Гоголь обращался в первую очередь к фольклорным материалам.

Как видно из писем Гоголя и пометок в его „подручной энциклопедии“ — „Книге всякой всячины“, родные присылали писателю нужные ему данные. В „Книге всякой всячины“ можно указать две записи, использованные в „Вечере накануне Ивана Купала“. На странице 225 помещено описание девичьей и женской одежды — с пометкой: „Из письма ко мне от 4 июня 1829 г.“ (Соч., 10 изд., VII, стр. 885); им воспользовался Гоголь при описании свадьбы Петруся и Пидорки. В этом же описании использована запись на стр. 305: на свадьбе „гуляют сколько угодно…, наряжаются в разные костюмы, а более — цыганами, которых они чаще всех видят, играют ихние роли“… При записи — пометка, что это — извлечение из письма от 4 мая (там же, стр. 889).

В той же „Книге всякой всячины“ есть весьма показательная запись (на странице 183): „Папороть (по-русски — папоротник, или кочедыжник, bilix) цветет огненным цветом только в полночь под Иванов день, и кто успеет сорвать его, и будет так смел, что устоит противу всех призраков, кои будут ему представляться, тот отыщет клад“ (там же, стр. 881). Эту запись в несколько измененном виде находим в качестве выноски в „Бисаврюке“ („Отечественные Записки“ 1830, № 118, стр. 256–257), при страницах, посвященных рассказу о поисках клада. Наличие синонимичных русских названий и латинское обозначение растения не оставляют сомнений в том, что это — позаимствование из какого-то литературного источника.