Некро Файлы - Джордж Мартин

- за то, что они это безумие укрепляли. На Кевина – за слабость, за то, что заставил тебя бороться в одиночку. Ты бесишься на себя и свою лживую философию невмешательства, которая дала твоему брату полный карт-бланш, окружив его безусловной любовью, причастив его, чтобы его душа могла лететь в другие миры. Ты уничтожила условия, которые вели к ответственности за свои действия. Сила, с которой ты держишь себя в узде, равна силе вседозволенности, которой он наслаждается.

Все твои чувства в ужасе съёживаются. Ты убеждаешь свои глазные нервы, чтобы они прояснили твоё зрение. Когда это происходит, появляются очертания. Тела, словно огромные тараканы, испещряют стены. Ближайший из них затягивается сигаретой. Жёлтый отблеск пожара отбрасывает адский свет на резко очерченные черты лица. Лицо – не дружелюбное, но глаза слишком отрешённые, чтобы быть вражескими.

Ты медленно продвигаешься вперёд, ощущая ногами на уровне пола уклоны, которые теперь, кажется, уже повсюду. Молотящий звук меняется, словно умело работающий обеими руками человек переложил молот из одной в другую. Ритм всё тот же. Он лупит по твоей нервной системе, производя ещё больше ярости, которую ты пытаешься в себе победить, и пульсируя в твоих гениталиях. Большинство здешних клиентов, должно быть, под воздействием экстази. Под экстази эта музыка возбуждает их как-то иначе, ты где-то читала об этом.

В конце концов ты натыкаешься на бар возле танцпола. К тебе наклоняется девушка - или хорошая имитация, - нацистская фуражка низко надвинута на подведённые глаза, почти отсутствующая грудь обнажена, крошечные проколотые соски стоят торчком, направленные на тебя. Она не спрашивает, что тебе нужно. Ты создаёшь впечатление человека, которому всё глубоко безразлично. Диди выкрикивает свой заказ и жестом призывает тебя сделать то же. Ты склоняешься к ней, а на её лице появляется неприязненное выражение при взгляде на пальто, которое ты прижимаешь к телу, её глаза говорят: ты недостаточно смела, чтобы быть здесь. Стараясь перекричать грохот, ты кричишь:

- Джек, чистый!

Не удостоив тебя даже кивком, она отворачивается и растворяется в темноте. Ты смотришь вправо, где танцуют около дюжины человек.

Молодые. Худые. Обнажённые. Пот стекает по мускулистым телам, никогда не знавшим жира. Эти исполнители Пляски смерти[27] корчатся и подпрыгивают в такт биту, их глаза закатываются до белков в мигающем чёрном свете стробоскопа, языки вываливаются изо ртов - изображающие мертвецов марионетки, которых дёргают за нитки. Один возбуждённый член внезапно фонтаном выстреливает в воздух. Два танцора тут же падают на колени и с жадностью поглощают выделения.

Свет позволяет тебе разглядеть клиентов рядом с тобой у бара, на танцполе: раздетые, они ждут, высматривают, ласкают себя и друг друга. Они все походят на скелеты: рёбра выпирают, кости таза торчат, многие из них лысые, черепа чрезмерно большие в сравнении с детскими телами - эдакие гигантские зародыши. Они напоминают рисунки пришельцев, фотографии с жертвами концентрационных лагерей. От их вида тебе становится жарко, ты ощущаешь себя педофилом. Или некрофилом. Ты удивляешься, когда это стало сексуальным - выглядеть так, словно ты умираешь с голоду.

Ты не ощущаешь грубого постукивания по плечу - его ритм такой же, как и у музыки, такой же, как и у рыскающих возле тебя пальцев, такой же, как и у твоего сердцебиения, вынужденного синхронизироваться с этим всем. Но ты, в конце концов, всё же замечаешь его, поворачиваешься и обнаруживаешь свою выпивку. Барменша в фуражке, держа одной рукой бокал, а второй лаская проколотый сосок, протягивает тебе твою порцию и оставляет руку перед собой с раскрытой ладонью - так же, как человек у двери и в гардеробе. Они тебе кажутся помирающими с голода нищими, которые готовы взять что-угодно у кого-угодно, но не меньше, чем они требуют. Образ возбуждает своей непристойностью. Ты протягиваешь купюры, которые исчезают быстрее, чем достигают ладони.

Ты хочешь расспросить Диди: об этом месте, о преимуществах худых и прекрасных, которые, насколько тебе известно, умеют жить быстро и умирать молодыми, но музыка не даёт поразглагольствовать. Тебе известно лишь, что заведение называется "Экстаз" - работающий двадцать четыре на семь клуб, который больше, чем клуб, - это стиль жизнь, как заверял тебя Диди. В "Экстаз" часто приходят трансвеститы, транссексуалы, геи, лесбиянки, бисексуалы, гетеросексуальные пары и холостяки, фетишисты, любители жёсткого садо-мазо - все, кому нужен экстаз, согласно Диди.

Кевин - любитель обдолбаться, ты это прекрасно знаешь. Большую часть своей жизни его тянуло к тому, что избавляло его от боли. Ты наблюдала, как твой брат менял сексуальные предпочтения, химические вещества, алкоголь, экстремальные телесные ритуальные практики, различные культы и бесконечные модные диеты, чтобы убрать полноту, к которой он склонен - всё, что угодно, лишь бы вытащить себя из болота телесного царства, которое он ненавидел, и вознестись к царству духовному. А ты на протяжении тридцати лет, что знаешь Кевина, беспомощно смотрела на это, не в силах помочь не то чтобы ему, но и себе. Каждая его авантюра была ответом, бальзамом, который смягчал боль существования в ужасно несправедливом мире. Каждая его авантюра давала ему любовь и принятие, которого он так жаждал. Каждая его авантюра забрасывалась или встраивалась в бесконечную трансформацию Кевина. Ты хорошо понимаешь его, даже слишком хорошо. Свои переживания он выплёскивает, а ты копишь свои - те, которые привели тебя к трём тихим попыткам самоубийства, которые вынуждают тебя спать дольше, чем бодрствовать, которые делают тебя слишком нелюдимой и подавленной, чтобы вступать в контакт или хотя бы проявить симптомы своего отчаяния. И лишь булимия, с которой ты тайно борешься, - свидетельство твоей боли, и в извращённом мире, где ценится минимализм во всём, вплоть до восхваления отказа от пищи, оно остаётся незаметным.

Кевин испробовал всё, а ты следила за ним, как вуайерист, опосредованно переживая его усилия. Получала острые ощущения, не рискуя. Ты поощряла его, быть может, для того, чтобы успокоить своего внутреннего демона, требующего крайностей. Кевин рассказал тебе о своих планах на операцию, о том, как поменяется жизнь, станет терпимее, полнее, если он будет женщиной вместо мужчины, тобой вместо себя, и той ночью с тобой впервые случилось то, что станет повторяющимся кошмаром.

Ты на дне тёмного пустого колодца, смотришь в бездушное зеркало, которое превращается в жидкость. Эта мрачная река проникает в тебя: в нос, рот, уши, анус, вагину, в каждую пору. Маленькие животные с шипастыми телами царапают чувствительную плоть, доводя тебя почти до невыносимого возбуждения. Ты паришь в воздухе, чёрном как ночь, твоё тело трепещет от желаний, которые не