Святослав. Болгария - Валентин Гнатюк

Тот быстро стал спускаться вниз, а через некоторое время вернулся, бережно неся в руках две узкогорлые небольшие амфоры.

– Ты что, собрался выманить его вином? – удивился десятник, прикладывая к ране на руке лист подорожника.

– Отойдите подальше, – приказал снова на словенском византиец, потому что его подчинённые сделали это сами, без команды. А молодой, что принёс амфоры, принялся высекать огонь из кресала на походный трут.

Десятник переглянулся со своими воинами, и они, чуть помедлив, тоже отошли от сторожки, став подле вражеских изведывателей, держа наготове оружие и с любопытством наблюдая, чего же затеяли византийцы. Вот старший махнул рукой, молодой зажёг просмолённую вервь, что свешивалась из запечатанного горла, и тут же с силой бросил странный горшок в дверь сторожки. Он вдребезги разлетелся, ударившись о почерневшие брёвна чуть выше двери. Густое маслянистое содержимое сосуда, оказавшись на свободе, расплескалось тягучими брызгами, и тут же жарко вспыхнуло от горящей верви, быстро растекаясь вниз огненными струями. Вторая амфора, по указанию старшего, полетела в узкое окно, при этом она повернулась в полёте так, что верх и низ разбились, ударившись о край узкой щели, а огненное содержимое, частью разбрызгавшись, влетело внутрь. Оттуда послышался душераздирающий человеческий вопль. Сухое старое дерево быстро разгоралось. Вскоре вся сторожка полыхала огромным кострищем, и воины, прикрывая очи, отступили ещё дальше, столь нестерпимым стал жар от дубовых кряжей.

– Каюк ромеям, – промолвил один из россов. – Жар такой, что до завтра подойти нельзя будет…

– Ну не будем же мы ждать до завтра, да и зачем, на обгоревшие кости поглядеть? – возразил второй.

– Верно, братья, повеление воеводы мы исполнили, пора возвращаться, наши-то, может, уже из Доростола вышли, ещё нагонять придётся, а с византийцами у нас точно мир, так что пошли! – И русы спустились вниз к своим лошадям, оставленным под присмотром двух молодых содругов.

Византийцы, постояв ещё немного у горящей сторожки полуразрушенного монастыря, перекрестились, то ли благодаря Бога за помощь, то ли поминая сгоревших заживо собратьев, и устало двинулись к оставленным внизу возам. Дело было сделано, и об этом следовало немедля доложить начальству.

После снятия осады с Доростола дружина Святослава – часть сушей, а большая часть на лодьях – двинулась вниз по реке.

В подтверждение заключённого договора, большая часть византийского флота также снялась с якоря и пошла к устью Дуная. При входе в Понт почти все корабли повернули к полудню, направляясь в греческие порты. Только две небольшие вёрткие галеи, отделившись от прочих, повернули к полуночи, держа путь к скифскому Борисфену. На одной из галей в окружении телохранителей и толмача, владеющего языком панчинакитов, плыл епископ Феофил.

Меж тем русские лодии стали в заливе невдалеке от Переяславца. Оставшиеся в живых воины Святослава – израненные, исхудавшие и обессиленные – были довольны тем, что смогли переломить противостояние и заставить гордых ромеев вместе с их гонористым маленьким императором и впредь платить дань Руси, как она платила Олегу и Игорю, а также снабдить провиантом на дорогу и многочисленными дарами на каждого воина с учётом всех погибших. Большинство дружинников считали, что покидают Русский остров не навсегда – они знали своего князя и были уверены, что пройдёт лето или два и, восстановив силы и обучив новых воинов, русы придут и вернут землю предков, щедро политую теперь и их кровью. А пока они отдыхали, отсыпались, приводили себя в порядок, готовясь к возвращению домой, шли чего-нибудь прикупить на Торжище. Торговля быстро расцвела, и те же греческие купцы заполонили переяславские лавки всяческими товарами. Они знали, что русские воины получили богатую добычу, и потому каждый из них мог быть добрым покупателем.

Только Лемеши, оказавшись в Переяславце, сразу заторопились домой.

– Как думаешь, успели наши к Перунову дню урожай собрать? Работа ведь вся в поле и огороде только на отце да на женщинах наших, могли одни не управиться, – озабоченно молвил Младобор сыну. – Да и о том, что мы живы и почти здоровы, им неведомо. Ох, достанется мне за тебя! – Шуйское око Лемеша начало подёргиваться, а багровый шрам на челе несколько потемнел, видно, у него снова «вступило в голову», как он говорил, когда начинала нестерпимо болеть голова после ранения камнем из греческой пращи.

– А с князем не думаешь проститься? – вдруг спросил Ярослав, хитро прищурившись.

– А кто я такой, чтоб лично с князем прощаться? – несколько растерянно отвечал Младобор.

– Не держи меня за маленького, – хмыкнул сын. – Про то, кто ты есть князю Святославу, я давно ведаю.

– Ах ты… вот задам тебе сейчас, болтун малый! – Младобор хотел схватить сына за здоровую шуйскую руку, потому что десная у отрока висела на перевязи после ранения в ночной вылазке, но Ярослав ловко увернулся от отцовской крепкой руки и тут же сам растерянно замер на месте.

– Гляди, это же дед! – только и смог вымолвить отрок.

В самом деле, к ним шли двое: старый Звенислав Лемеш и… князь Святослав.

– Ну, отец, вот они, твои воины, настоящие изведыватели, слова из них не вытянешь. Что ж ты, Младобор, не признался, что ты мне брат молочный, ведь в любой миг могли загинуть и ты, и я, и не узнал бы я про то вовек! – чуть дрогнувшим голосом молвил князь, обнимая молодого Лемеша, который вовсе растерялся, и теперь уже не только шрам на челе, а весь он до корней волос покраснел, словно девица. Ярослав зарделся на хуже дядьки, но не от смущения, а от гордости и, подходя к деду, намеренно чуть выставил вперёд раненую руку. Дед осторожно обнял внука, и слёзы радости потекли из счастливых очей старого огнищанина.

Будто кто толкнул Живену выйти из дома, а сердце всё сжималось от страха – с какой вестью приедет Звенислав, живы ли Младобор, Ярослав, Святослав? Когда, вглядываясь, она узрела небольшой отряд всадников, то сердце и вовсе замерло: свои ли едут, с какими вестями? И почему их так много?

– Беляна! – крикнула она и бросилась хлопотать у печи во дворе.

Четыре всадника въехали во двор на добрых конях. С десяток остались за воротами.

– Вот, мать, принимай, все твои дети здесь и внук! – гордо изрёк Звенислав, едва сдерживая дрожь в голосе.

Беляна, плача от счастья, обняла сразу двоих, мужа и сына. За ней к руке дядьки и отчима прижалась Цветена. Младобор подхватил малых Вышеславку с Овсениславкой и зарылся в их светлые пушистые волосы. А Живена замерла, глядя на стоящего возле коня Святослава. Исхудавший, жилистый, с гладко выбритым загорелым черепом, усами и оселедцем с ранней проседью, он был похож на молодой дуб, опалённый молнией. А в голубых очах хоронилось столько боли, мужества и глубокой печали, что огнищанка устремилась к нему и обняла, прислонившись к крепкой груди.

– Здравствуй, мать! – тихо вымолвил Святослав и бережно провёл загрубевшей рукой по её волосам. – Что ж ты тогда у могилы Овсены не призналась… Я ведь давно теряю самых близких и родных людей, только теряю… А нынче вдруг такой праздник – и мать, и брата обрёл! – Мать ничего не могла ответить, оттого что слёзы радости не давали ей говорить. Столько лет, долгих лет она ждала этой встречи, и вот война, проклятая война, что забрала двух её сыновей, искалечила мужа и младшего сына, эта самая война дала ей миг счастья обнять ещё одного сына, которого она вскормила своей грудью, а значит, он тоже её плоть и кровь…

Наконец с трудом сквозь наворачивающиеся слёзы Живена промолвила:

– Так ведь слово мы со Звениславом дали княгине Ольге молчание хранить, а уж как она отошла в Навь, так и случая как-то не было…

Это был самый счастливый день за все последние годы в жизни семьи Лемешей, да, пожалуй, и Святослава, которому Болгарская земля вместе с тяжкими потерями и испытаниями подарила встречу с Предславой и с молочной матерью.

– Что, отец, – обратился он к Звениславу, когда все вместе обедали за старым столом под молодой грушей, – вы же флот мой спасли от сожжения, упредив про огненосные дромоны, может, я подарю тебе лодью, какую только выберешь?

– Нет, сыне, лодья нам, огнищанам, ни к чему, не искусны мы в морских делах, – покачал головой старый воин.

– Ладно, ведаю, что больше всего ты коней любишь и понимаешь, значит, будут тебе самые лепшие кони!

– Кони – это добре, а то наших почти всех воины забрали, ни возить, ни пахать не на чем, – радостно крякнул Звенислав.

Долго вся семья Лемешей стояла у дороги, провожая взорами князя и его верных охоронцев. Они знали, что Святослав уходит в Киев, и придётся ли когда-либо свидеться, одному Даждьбогу ведомо.

– Глядите же, никому не реките о нашем родстве с князем, чтоб худа ни ему, ни нам не было. Сие есть наша родовая тайна, берегите её пуще живота своего! – строго рёк Звенислав.