Предпоследний герой - Анна и Сергей Литвиновы

Взяла и записала в столбик:

Отделение (адрес) банка

Имя, фамилия

Гражданство

Гостиница, где он жил.

Итак: адрес банка она не знает.

Как его новая фамилия не знает тоже.

Гражданство – тем более.

И гостиницу, где жил Эжен, она не ведает.

По всем пунктам – полные нули.

Ну, идиотка! Она же ничего, ничего про нового Эжена не знает! Слушала, развесив уши, его байки про Казанову да про то, что «ты, Настенька, повзрослела-похорошела». А по делу – полный голяк! Что стоило задать элементарные вопросы – как бы между делом: «Как тебя, Эжен, теперь зовут-то?… Где ты остановился?… В каком банке лежат наши деньги?…»

Настя покосилась на лампу – интересно, какой ей выставят счет, если она все же расшибет ее о стену?

«Да была б у меня хоть десятая часть Эженовых денег – что угодно могла бы творить!… Все бы лампы им тут перебила!»

Но сейчас она, увы, не в том положении, чтобы громить казенное имущество. Поэтому в стену полетел только гостиничный блокнотик. И карандаш. А потом – и стакан (свой собственный, привезенный из Москвы). Тот самый, в котором она вчера варила Эженчику кофе. И изо всех сил старалась, дура, чтобы получилось вкусно – по-итальянски вкусно!…

Стакан (кондовый, советский) шмякнулся о стену, но не разбился. Метать его по второму разу Настя не стала.

Смотрела, как в стаканных гранях искрят лучики солнца, и плакала…

«Ну ладно, допустим, спросила бы я Эжена, как его теперь зовут и где он живет. Так он наврал бы с три короба: „мистер Смит из отеля Санто-Стефано“… Лучше было бы дурочкой прикинуться и попросить, чтобы он паспорт показал. Интересно, мол, мне, как заграничные паспорта выглядят… Он бы подвоха, может, и не заподозрил!»

И тут же в голову пришла новая мысль: «Нет, лучше всего было бы самой ему снотворное подсыпать!… А потом осмотреть его бумажник. Там наверняка и новый паспорт бы нашелся, и визитная карточка его гостиницы… А может, еще больше бы повезло – Эжен-то у нас мужчина самоуверенный. Может, он прямо в кошельке и бумажку с кодом доступа к счету держал?»

И Настя представила, что это не она, Настя а он, Эжен, спит, опоенный снотворным. А она… Она тем временем отправляется в банк и называет оба кода, и его, и ее. А потом заводит себе кредитную карточку и переводит на нее все пятьсот тысяч долларов…

И мчится на водном такси в аэропорт. Переоформляет свой билет, проходит на посадку… И, минут за десять до вылета, звонит в Эженову гостиницу. Чтобы оставить ему хамское сообщение. Вот такое же точно: «Good bye, Eugene!»

Вот это было бы сильно! От одной мысли о такой сладкой мести у нее даже слезы высохли.

«Только не умею я так поступать. Не умею втираться в доверие и опьянять ласковыми словами, а когда человек расслабится – всаживать нож ему в спину».

Ну что ж, Анастасия… Не умеешь – значит, и не берись. И живи скромным редактором с зарплатой в триста рублей.

А на миллионеров смотри по телевизору. Или – сквозь витрины дорогих кафе типа «Флориана» или «Харрис-бара». Ты-то сама в такие заведения больше никогда зайти не сможешь…

Настя подошла к окну.

Венецианский пейзаж – еще вчера изумительно-романтичный – вдруг показался противным, тошнотворным. Она заметила, что вода в канале цветет, узкая полоска тротуара вся в щербинах… А голуби – вообще жирные твари. Жаль, что у нее на подоконнике действительно шипов нет: то-то бы они себе лапы пообломали!

И вообще Венеция – мерзкий городишко. Тут болотом пахнет. А улыбки у итальяшек двуличные и избирательные. Улыбаются только тем, у кого денег много.

Теперь ей здесь никто улыбаться не будет… Особенно если денег не хватит за соки из бара расплатиться.

И Насте вдруг до безумия захотелось оказаться дома. Но не в безлико-роскошной квартире Ирины Егоровны – а в их с Сенькой скромном уюте. На съемной кухоньке, за чашкой чая. И чтобы за окном уныло завывал ветер, и по стеклам растекались капли дождя – а им было тепло и спокойно. Тепло оттого, что они вместе. И спокойно, потому что они – две половинки одного целого. Которые ходили-ходили по свету – и наконец обрели друг друга. Обрели – какое книжное, высокопарное слово! Но ведь они с Сенькой и правда обретали друг друга. И как смешно: чего только вместе не пережили. Все вытерпели, все перенесли. А разошлись из-за сущей ерунды.

Тоска по Сене охватила ее с такой силой, что Настя вновь едва не заплакала.

«Сенька – предатель», – пробормотала она.

И усмехнулась: да уж, предатель. Если сравнить масштаб Сениного предательства да с Эженовым…

Подумаешь, перепихнулся Сенька с гадиной Милкой… Вряд ли ведь от любви! Просто Сенька ей, Насте, хотел досадить. За то, что она его за «Катран-мед» ругала. Ну и Милка, конечно, тоже хороша – сама небось необъятной задницей повертела и жирные ноги раздвинула.

А мужик – существо слабое. Полигамное. Отказаться сил не нашлось. Сенька сам небось теперь об этом жалеет! А то она не знает, какой он совестливый…

И, повинуясь внезапному порыву, Настя бросилась к телефону.

«Наверно, дорого звонить из гостиницы… – запоздало подумала она. – Впрочем, моих ста долларов хватит. Хочу. Хочу говорить с ним. Немедленно».

Пальцы тыкались в клавиши, набирали знакомый номер и отчего-то дрожали…

«Зачем я звоню? Сегодня ведь понедельник, и Сенька – наверняка в своем „Катран-меде“, или в Минздраве, или…»

Пошли гудки. Трубку никто не снимал. «Нет, он все-таки дома! Я чувствую! Он должен быть дома – сейчас, когда мне так нужен!»

– Але! – ответил недовольный старческий голос.

«Але» было растяжечное, московское. А голос – совершенно незнакомым.

Настя быстро бросила трубку: наверно, она номером ошиблась. А платить инвалюту, чтобы извиняться, – жаль.

Снова набрала тот же номер.

Тот же голос. Еще более недовольный.

– Але. Ну, говорите!

Настя нажала отбой. Что за ерунда? Престарелых родственников, которые любят наезжать в гости, у них с Сеней вроде нет… Но кто же тогда трубку снимает?

Она набрала телефон «Катран-меда». Безнадежные длинные гудки.

А если в регистратуру позвонить? Там, правда, всегда занято, но вдруг ей повезет?

Настя набрала номер регистратуры и в первую секунду обрадовалась – пошли длинные гудки. Но их прозвучало десять, пятнадцать, двадцать… а трубку по-прежнему никто не снимал.

Потом механический голосок что-то пропел по-итальянски: видимо, сообщил русской идиотке, что номер не отвечает и нечего зря линию занимать…

«Что-то случилось!»

Звонить матери? Нет. От одной мысли об этом тошнит.

Мать ведь первым делом спросит, получила ли она деньги. Или другое – скажет своим безапелляционным тоном: «Ну, я надеюсь, вы с Женечкой поладили!»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});