Власть и Крах (ЛП) - Эванс Дж. Д.

Она не кивнула и не заговорила, но её глаза говорили достаточно правды. Макрам сбросил одеяло и встал.

Почему она послушала Тарека, а не его? Она даже никогда не встречалась с Кинусом. Она медленно села, наблюдая, как он обходит кровать.

— Он не имел права вкладывать идеи в твою голову. Он не имел права говорить с тобой ни о чем из этого.

Он схватил сухой кафтан и натянул его. Наиме выскользнула из кровати и направилась к нему, но остановилась у столбика кровати, давая ему пространство.

— Я считаю, что он сделал это в интересах твоего благополучия и моего тоже. Не для того, чтобы предать тебя.

— Предательство исходит от тех, кто думает, что знает лучше, не так ли? Если ты прислушиваешься к его сплетням, значит, ты не так мудра, как я думал.

Где его чёртовы ботинки?

— Так ты хочешь оставить всё между нами? С гневом и оскорблениями? — её голос прозвучал каменно и холодно.

Макрам выпрямился, повернулся к ней спиной и со вздохом откинул голову.

— Я вынесу своё собственное суждение, когда сегодня встречусь с твоим братом. Наверное, ты достаточно доверяешь мне, чтобы позволить мне самой сделать это? Хотя твоя бурная реакция на эту идею говорит мне больше, чем даже слова Тарека.

— Так ли это?

Макрам повернулся к ней. Её магия, холодная, как зима, и самообладание полностью и до бешенства захватили её. На ней была только сорочка, что мало чем отличалось от того, чтобы стоять перед ним обнажённой. Его телу, казалось, было всё равно, что он сердится или что она проявляет все эмоции мраморной колонны.

— О чём тебе говорит моя реакция?

Она окинула его взглядом с головы до ног. Он вздрогнул, промерзший до костей от её проницательного осмотра.

— Мы изо всех сил защищаем ту ложь, которая защищает наши недостатки. А твой брат — это твой брат, не так ли?

— Он мой брат. Моя кровь. Вместе мы сильнее.

— С тобой он сильнее. А ты сильнее с ним, Чара из Шестого Дома? Агасси всех сил Саркума?

Она отпустила столбик кровати и шагнула к нему.

— Становишься ли ты сильнее, когда тебя игнорируют и не доверяют, обижаются на то, кем тебя сделало Колесо? Ты сильнее, потому что служишь кому-то, кому тебе приходится лгать, чтобы поступить правильно?

— Ты думаешь, что в Тхамаре всё будет иначе? На земле убийц магов? — он усмехнулся.

Она нетерпеливо выдохнула и скрестила руки на груди.

— Делай, что должен, — мягко сказала она, — и я сделаю то же самое.

Он остановился, наклонившись за ботинком. Кануло. Всё исчезло. Нежность, сладость, желание. Всего несколько минут назад она смотрела на него так, словно он был ей небезразличен, но теперь, когда он не дал ей того, чего она хотела, она смотрела на него так же, как на любого из своих Визирей. Как на препятствие.

— Тебе всё равно, не так ли? — сказал он. — На нас, — он указал между ними, — просто всё дело в твоих планах. В твоём круге. Альянсе.

— Если эта мысль дарует тебе покой, тогда можешь оставить её при себе, — она подняла с пола свой энтари и надела его. — Тебя не волнует моя реакция? Как я должна действовать? Должна ли я в слезах выбежать из комнаты и рассказать о нашей неосмотрительности всем за дверьми? — она провела пальцами по волосам и собрала их в узел на затылке. — Должна ли я горько плакать на плече моей слуги из-за того, что ты отказал мне, и показать свою слабость любому, кто мог бы слушать?

— Всегда планируешь, — сказал он, заметив свой второй ботинок, наполовину спрятанный под кроватью, — никогда не думаешь о том, что ты чувствуешь, лишь о том, как тебя видят все.

Она отшатнулась, в её глазах вспыхнула боль.

— Я должна быть в состоянии думать дальше текущего момента. Потерять себя и свою дисциплину… это не та роскошь, которая у меня когда-либо была.

Она повернулась к окну спиной и обхватила себя руками. Макрам схватил ботинок и натянул его.

— Самира, — позвала она.

Дверь приоткрылась.

— Пожалуйста, убедись, что Агасси полностью одет, прежде чем он выйдет, и что он не оставит здесь ничего из своих вещей.

— Да, Эфендим.

Самира поклонилась в знак согласия.

— Не беспокойся. Я сам справлюсь, — сказал Макрам.

Самира отошла в сторону, выпуская его из комнаты.

ГЛАВА 29

День только начал налаживаться, когда Макрам вышел из комнаты Наиме. Его брат отказался встретиться с ним до того, как Наиме должна была предстать перед Старейшинами. Он надеялся на шанс помириться с Кинусом до того, как они окажутся в присутствии Старейшин, когда Кинус будет слишком хорошо осознавать, что выглядит слабым. Он также надеялся убедить своего брата, что условия, которые он получил от Кадира, не были истинными. Возможно, был бы шанс выдать это за ошибку, если бы он поговорил с Кинусом наедине, но в присутствии Старейшин его только убедили бы в том, что это было какое-то целенаправленное оскорбление.

Тарек нашёл его утром и сообщил, что раненый охранник Наиме чувствует себя лучше, но недостаточно стабилен, чтобы путешествовать. Старейшина Аттия прибыл на встречу со Старейшинами, но Кинус изолировал их всех в тронном зале, поэтому Макрам не смог поговорить с ним. И в качестве последнего, смертельного удара, стало то, что кто-то украл из его кабинета настоящие условия альянса, которые они принесли с собой.

Макрам остановился, прежде чем дойти до арки, ведущей в тронный зал его брата, и повернулся лицом к Тареку. Он ещё не говорил с ним о том, что тот сказал Наиме. Поскольку Кинус действовал столь неразумно, придавая истину любым представлениям, которые Тарек вложил в голову Наиме, было трудно отчитать своего друга за вмешательство. Он просто хотел, чтобы они поняли Кинуса так же, как понимал он. Когда он повернулся к нему, Тарек сцепил руки за спиной и тоже остановился.

— Ты переступил черту.

— У меня не было выбора.

— Лошадиное дерьмо.

— Это зловоние исходит не от меня, — сказал Тарек, прищурив глаза. — Я только хочу позволить тебе лгать самому себе. Как только это начнёт влиять на других, как только это начнёт угрожать Саркуму, я придержу коня для тебя, если это потребуется.

— Чего ты надеялся достичь, делая это?

Макрам не мог понять, почему Тарек вбивает клин между ними.

— Я надеялся, что твоя любовь к ней откроет твои чёртовы глаза.

— Я не люблю её, — сказал Макрам.

Тарек поднял взгляд и фыркнул.

— Колесо сохрани меня, ложь, которую ты сам себе скармливаешь, — он посмотрел в сторону арки, затем наклонился вперёд и, понизив голос, продолжил: — Я предупредил её, что твой брат неуравновешен, потому что ты не можешь вытащить голову из своей задницы, чтобы сделать это. Я сделал это, чтобы защитить единственного правителя, который, по моему мнению, заботится об интересах народа. Единственного, кто видит вещи ясно. Я хочу верить, что ты видишь это, но ты по-прежнему ослеплён своей преданностью к брату. Возможно, когда-то он был тебе другом, но больше им не является.

— Не говори таких вещей, — упрекнул Макрам, бросив взгляд на двери.

Если Кинус услышит его, он окажется в тюрьме. Холодные тиски сжали его сердце. Тарек стоял, как был, с каменным лицом и молча, наблюдая, как осознание захватило Макрама и вцепилось в него мёртвой хваткой.

Наиме даже не вынесла бы приговор без суда человеку, о виновности которого знала. Кинус посадил бы в тюрьму лояльного человека даже за то, что он осмелился произнести слова, предполагающие, что он несправедлив. Макрам прижал ладони к глазам.

— Иди, проводи Султану, — сказал он.

Тарек поклонился и зашагал прочь.

Макрам прислонился спиной к стене, прислушиваясь к гулу низких голосов, доносившихся из тронного зала Кинуса. Он воспользуется несколькими минутами, которые у него были до её прихода, и попытается воззвать к Кинусу. Он оттолкнулся от стены и прошёл остаток пути до тронного зала. На нём был самый официальный кафтан и энтари, оба из чёрной парчи, расшитые угольными маками, и он оставил свой меч в своих покоях. Оба действия были жестами уважения, которые, как он надеялся, помогут успокоить его брата.