Свободу медведям - Джон Ирвинг

— О да, мы жили там какое-то время, — сказал мне Орестик и, подняв сушилку Галлен, извлек ее голову из-под блестящего купола. Откинув голову девушки назад, он принялся энергично расчесывать ей волосы. Под странным углом я смотрел на откинутое кресло Галлен — мне был виден лишь кончик ее острого носа. Если не считать отражения ее увеличенных ушей на поверхности сушильного фена.

Они покраснели, когда она услышала, как я спросил Орестика:

— Вы жили здесь, когда один тип попытался выпустить на волю зверей из зоопарка?

— Ха! Его съели! — воскликнула Нитца.

— Да, съели, — кивнул я.

— Но нас здесь тогда не было, мама, — возразил Орестик.

— Разве? — удивилась она.

— Мы были в Венгрии, — напомнил Орестик.

— Но вы, разумеется, слышали об этом, — не отставал я.

— Мы были в Венгрии, — повторил Орестик, — когда здесь происходили все эти события.

— Какие еще события? — спросил я.

— Откуда мне знать? — пожал он плечами. — Мы были в Венгрии.

— Тогда мы, должно быть, прозябали, — вмешалась мамаша Нитца, — с этим грубым волосатым типом.

— Волосы уложены, — заявил Орестик.

Галлен нервным жестом потрогала свою макушку.

— Итак, мы должны вам двести пятьдесят, — объявила мамаша Нитца.

— Триста, — возразил я.

— Триста, — подтвердил Орестик. — Будь честной, мама.

— Размазня! — накинулась на него дама. Точно такой же размазня, как тот грубый и волосатый тип. Бедный оскорбленный Золтан Зиртес, должно быть, перевернулся в своей могиле — если она у него была и если он все еще лежал в ней; и если только те, кто лежат в могилах, могут переворачиваться.

«Все возможно!» — воскликнул Зигги из-под сверкающего сушильного фена или из ящика Кеффа, стоящего рядом с гоночным мотоциклом «Гран-при 1939».

Я глянул на свои часы. Время снова стало частью моей жизни. Пора завтракать. Понедельник, 12 июня 1967 года. Что как нельзя лучше соответствует нашей программе: если мы уедем прямо сейчас и припаркуем мотоцикл на Максингштрассе, потом зайдем в кафе с официантом с Балкан, то сразу после этого отправимся в зоопарк.

Мы наверняка найдем все точно таким, каким это было неделю назад — в тот самый понедельник, я уверен.

— Мне нравится твоя прическа, Галлен, — сказал я ей.

Она слегка стеснялась, хотя и пыталась казаться гордой собой. Ее волосы теперь пышно лежали на голове, словно золотисто-рыжая шапочка.

Я старался говорить как можно более беззаботно; она, не думая о произнесенных ею словах, бодро откликнулась:

— Каков теперь наш план?

Это заставило мой смущенный разум признаться самому себе, что никакого плана у меня не было.

Как радар животных уловил мое второе пришествие

Я проехал по Максингштрассе до того места, где мог припарковаться напротив Максинг-парка.

— Это зоопарк? — спросила Галлен.

— Нет, — сказал я. — Он на пару кварталов дальше, за площадью.

— Тогда зачем мы припарковались так далеко? — удивилась она.

— О, мы совершим приятную прогулку, — пообещал я ей.

И пока она поправляла свою новую прическу в боковом зеркальце, прижимая руки к ушам, чтобы они поменьше оттопыривались, я снял с мотоцикла наши пожитки вместе со спальными мешками и связал все в один узел веревкой, пристроив наши шлемы сверху. Затем я прокрался вдоль живой изгороди в глубь Максинг-парка и засунул все это как можно дальше от глаз.

— Зачем ты это сделал? — удивилась Галлен.

— Ты же не хочешь, чтобы нас ограбили, — сказал я.

— Но ведь мы же ненадолго, Графф, да?

— В наше время ты и глазом не успеешь моргнуть, как тебя уже могут обчистить, — сказал я, стараясь, чтобы она не заметила, как я засунул записную книжку себе под рубашку и пиджак.

Это не лишено здравого смысла. Если у тебя в распоряжении имеется руководство по выполнению задания, то, само собой разумеется, лучше держать его под рукой.

— О, здесь так чудесно, — восхитилась Галлен.

Мы прошли через Тирольский сад, и я сказал:

— Там целая миля, покрытая мхами и папоротником, так что ты сможешь снять туфли.

— Но тут прямо как за городом, — обронила Галлен разочарованно. Гораздо большее впечатление на нее произвели трамвайные провода над головой, когда мы добрались до площади. — Это то самое кафе, что ты имел в виду?

Разумеется, это было оно, но мы находились на стороне зоопарка, поэтому через площадь я не мог различить балканского официанта среди других официантов в белых куртках.

Мы уже почти пересекли площадь, когда я услышал позади нас рев Больших Кошек, взбудораживших зоопарк.

— Что это такое? — испугалась Галлен.

— Лев, — сказал я. — А может, тигр, леопард, пума или кугуар… а также ягуар, гепард или пантера.

— Господи! — воскликнула Галлен. — Почему бы тебе не сказать просто — кошка. Большая кошка.

Но неожиданно я ощутил слишком большое нетерпение, чтобы тратить время на этого чертова официанта с Балкан. Зная, какой он хитрец, я также предположил, что он, пожалуй, потребует с меня чаевые. Поэтому я сказал:

— Внутри зоопарка есть местечко получше. Это Биргартен, там куда уютнее, чем в этом кафе.

Затем я, наверное, развернул ее слишком поспешно и резко подтолкнул вперед, потому что она спросила:

— Графф? С тобой действительно все в порядке? Ты уверен, что нам нужно возвращаться туда?

Не слушая, я потянул ее за собой; я не мог взглянуть на нее. Я подумал, что сделаю это позже, когда она ослабит свою бдительность и у меня будет более подходящий случай, чтобы раскрыть ей свой план.

— Ну да, — сказал я. — В Хитзингерский зоопарк.

Он по-прежнему был окружен каменной стеной. Входная плата по-прежнему взималась типом в зеленых наглазниках карточного игрока. И над его будкой по-прежнему маячила голова жирафа.

— О, Графф! — воскликнула Галлен. — О, ты только посмотри на него! Какой он красивый!

— Ага, посмотри на его подбородок, — сказал я. — Он весь ободран об ограду.

— О, посмотри, как он двигается! — воскликнула Галлен, не замечая ободранного подбородка бедного плененного жирафа. — О, а там кто? — спросила она, устремляясь к бассейну с моржом.

«Что там на самом деле?» — подумал я. Она слишком развеселилась, я не мог смотреть, как она дрожит от радости у липкого края грязного бассейна с этим рыгающим великаном.

— Он разговаривает? — спросила Галлен, повернув ко мне свое новое, заостренное личико. — Ты умеешь говорить? — спросила она моржа. — Гр-румп-п-п! — произнесла она.

И морж, опытный тип по части обхождения с рыбами, повернул свою громадную голову и изрыгнул:

— Броп!

— Он разговаривает! — обрадовалась Галлен.

«И нашелся сказать больше, чем я», — подумал я.

Я чувствовал, как записная книжка елозит по моему животу, — когда я поворачивался, она меня царапала. Посвященные зоопарку страницы давили на меня. Это было все равно как если бы я съел целый журнал и искромсанная бумага слиплась комком у меня в животе.

— О! — воскликнула Галлен, оглядываясь по сторонам в поисках новых впечатлений.

«Ганнес Графф, — сказал я сам себе, — будь добр, избавься от неполадок в твоем животе. Зоопарк — это то место, где положено радоваться. И только».

Неподалеку от меня стояла металлическая урна для мусора. Я постучал по животу костяшками пальцев и сделал маленький шаг вперед — мой первый. И тут с жирафом что-то произошло.

Он начал носиться галопом, он двигался бросками, его длинная шея дугой свесила голову через край раскачивающейся ограды, словно живая антенна, некий радар.

«Боже мой, — подумал я, — он меня узнал».

— Что случилось? — спросила Галлен.

Жираф возбужденно клацал копытами. Морж высунул голову над краем бассейна, на какое-то мгновение он поднялся всей своей тушей и уставился на меня. Я почти слышал, как по всему зоопарку задергались загородки и решетки клеток.

О моем присутствии и моем первом шаге в сторону урны было передано при помощи системы тайного оповещения между животными. Из глубины зоопарка до меня донесся дикий вой сотрясавшего клетку Черного Азиатского Медведя.

— Что случилось? — снова спросила Галлен.

— Должно быть, что-то напугало одного из них, — ответил я, защищаясь.

— Броп! — изрыгнул морж, снова высовываясь из воды.

«Да чтоб тебя!» — ругнулся я.

— Броп! — повторил он, его пульсирующая шея вытянулась как можно выше, чтобы видеть меня.

В это время галопирующий жираф наезжал на меня головой.

— Где Биргартен? — с нетерпением спросила Галлен.

И где-то у Биргартена, который так хотелось увидеть моей Галлен, Черный Азиатский Медведь оглушил ревом зоопарк.

— Господи, что это? — спросила Галлен.