Реквием по любви. Грехи отцов (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka"

— Твое время вышло! — раздался за спиной раздраженный голос Шмеля. — Свидание окончено. Идем!

Лиза не стала перечить. Растерла по щекам соленую влагу. Трижды погладила родительскую могилу. Перекрестилась. Поднялась с земли и медленно побрела прочь. Проходя мимо статуи отца, не сдержалась.

Всхлипнув, ринулась прямиком к ней и обняла холодную каменную глыбу.

Умом понимала, что ведет себя крайне странно, даже пугающе, однако поделать с собой ничего не могла. В шоке от ее поведения был и Шмель.

Он буквально силой оторвал Лизу от монумента, грозно зашипев:

— Если не прекратишь этот цирк, я прострелю тебе колено!

Его угроза подействовала в должной мере. Девушка послушно засеменила рядом со своим похитителем, с трудом переставляя ноги. Однако что-то заставило ее обернуться в последний момент. И в голове внезапно стало пусто. Разглядывая статую, портрет на стене, а также вспоминая фото отца, найденное в шкатулке, Лиза только сейчас поняла кое-что…

— Лысый!

— А? — недоуменно переспросил Соколовский.

— Отец… он почти лысый! — повторила она чуть заторможенно.

— Ну да! Черчилль стригся практически под нулевку.

— Всегда?

— Сколько его помню!

Лиза нахмурилась, задаваясь одним-единственным вопросом:

«Тогда чьи волосы я нашла в маминой шкатулке? Они ведь… точно не его!»

Глава 53

— Что дальше? — устало выдохнула Лиза, когда Шмель снова (угрожая пистолетом) запихнул ее в салон автомобиля, уселся за руль, завел двигатель и рванул с места. — Куда направимся теперь? Отвезешь меня к Гарику?

Он ничего не ответил. Лишь скрипуче загоготал, надрывая глотку.

Ясное дело, отчитываться перед ней он не собирался. И всем своим видом это демонстрировал. Но… тот его безумный, далекий от адекватного смех жестко резанул по ее и без того оголенным нервам. Задел натянутые струны души. Кровоточащей и в клочья изодранной. Стиснув зубы так, что заскрипела эмаль и заломило скулы, Лиза с ненавистью уставилась на Соколовского. Яростно. Исподлобья.

Внутри нее пробуждалось что-то поистине темное. Животное.

То была жажда крови. Его крови. Его боли. Жажда… отмщения.

«Давай, — нашептывал на ухо кто-то невидимый голосом змея-искусителя, — сделай это! На таких скоростях не выживают. Одно правильное резкое движение, и все будет кончено. Просто выверни руль в сторону. Выбей его из рук этого ублюдка. Он не справится с управлением. Машина слетит с трассы. И все! Гарантированная смерть. Мгновенная смерть. Для обоих…»

— Не зыркай на меня… так! — грозный мужской рев вырвал ее из трясины жутких грешных помыслов. — Я тебе сейчас щёлкну! Не зыркай, сказал! Вообще не смотри. Отвернись!

Откинувшись на спинку пассажирского кресла, Лиза зашлась в приступе бесконтрольного смеха. Он и впрямь надеялся запугать ее побоями?

«Нет! — твердо решила в конечном итоге. — Ты не заслужил такой быстрой смерти! И облегчать твою участь… я точно не стану! Живи, мразь!»

Резко замолчав, она вновь уставилась на него с мстительной улыбкой на лице. Обескураживая Шмеля своим поведением, почти нежно провела подушечкой указательного пальца по его щеке, скользя от виска вниз до подбородка. Плавно подавшись вперед, Лиза склонилась к его уху.

— Хочу пообещать тебе кое-что, — прошептала заговорщицки, с трудом сдерживая рвотные позывы. — Я буду рядом, Шмель! В ту секунду, когда тебя убьют… я буду рядом! Услышу твой предсмертный крик. Закрою твои глаза в последний раз. У вас на меня грандиозные планы. Знаю. Но я выживу. Даже если ради этого придется лечь под самого Гарика, я выживу. Я матери слово дала. А ты… ты просто сдохнешь! И оплакивать тебя будет… некому!

Она отстранилась раньше, чем мужчина брезгливо оттолкнул бы ее от себя.

Вернулась в исходное положение и пустым взглядом уставилась в окно, даже не пытаясь запомнить проносящиеся мимо них пейзажи. Конечно, Лиза врала. Меньше всего на свете ей хотелось становиться свидетелем еще чьей-либо смерти. Да и свои собственные шансы на выживание она оценивала как мизерные. Ничтожно мизерные. Но не призналась бы в этом Шмелю даже под пытками. Только ведь… слова были сейчас ее единственным оружием. Вот она и пыталась ужалить врага побольнее. Хотя бы так. Хотя бы морально. И все же недооценила жестокость своего противника в полной мере. Его очередная фраза, брошенная с холодной усмешкой, ощущалась ударом. С ноги. Прямо по ребрам. В область сердца. В солнечное сплетение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не волнуйся, меня мать моя и омоет, и оплачет, и грехи мои замолит! Благо, жива-здорова. Ты лучше за себя переживай, лапуля. Кто оплачет тебя? Твоя-то мамаша… давно сгнила!

Лиза медленно развернулась к нему лицом, теряя контроль над эмоциями.

Ее трясло так сильно, что зуб на зуб не попадал. Глаза вновь наполнились слезами. Она пыталась огрызнуться, но не могла. Было больно. Слишком больно. В глотку словно раскаленного свинца плеснули.

Лишь с четвертой-пятой попытки она сипло выплюнула:

— Твои дети! По мне будут скорбеть как минимум твои дети!

— Ну да! — знакомая кривая усмешка. — Конечно!

— По мне! — возразила Лиза с такой непоколебимостью, что сама поверила. — Не по тебе!

Соколовский разозлился. Черты его лица исказились от лютой, едва сдерживаемой ярости. И все же он сдержался. Бить ее не стал. Однако, судя по тому, как остервенело стиснул руль – хотел отчаянно. Вместо этого, грязно ругнувшись, мужчина включил музыку, врубая громкость на максимум. Игнорируя острое желание заткнуть уши, Лиза в который раз отвернулась к окну. Она не понимала, что чувствует. Эмоций было слишком много. Они выворачивали ее наизнанку. Сжигали, точно в адском пламени.

Перед мысленным взором воскрес образ матери. Вот она обнимает ее на школьном крыльце. Целует. Заправляет за ухо выбившуюся прядь волос. Сильная. Несгибаемая. И красивая до умопомрачения. А всего мгновение спустя лежит все на тех же ступенях и задыхается в предсмертной агонии.

Слез больше не было. Лишь до крови прокушенная губа. Лишь ногти, еще сильнее впившиеся в ладони. Лишь лютая ненависть, полыхающая внутри.

Вскоре образ матери сменился не менее жуткими картинками недавнего прошлого. Память услужливо вернула ее на поляну, усеянную трупами.

К Дане, устремившему в небеса свой безжизненный остекленевший взгляд.

К Соне, рыдающей над телом Алексея, избитого до полусмерти.

«Соня. Моя милая Соня. Я оставила тебя там… совсем одну. Наедине со своей бедой. В окружении погибших людей. Ты… бойкая, смелая, решительная и сильная. Но, родная, на твоих глазах прежде никто и никогда не умирал. Это страшно. Это жутко. Умоляю тебя, не сломайся!»

В тяжелых размышлениях прошло еще несколько минут. А потом… Лиза и сама толком не поняла, что именно привлекло ее внимание. Что заставило покрыться мурашками и заторможенно уставиться на автомагнитолу.

Сердце дико толкнулось о ребра. Ошалевший пульс загудел в висках.

«Наша песня! — осознала вдруг. — Под нее мы с Димой танцевали в лесу, в ту ночь, когда он назвал меня своей женой. Когда надел кольцо мне на палец…»

Лиза шумно сглотнула, попутно слизывая с губ остатки соленой влаги. Неожиданно у нее открылось второе дыхание. Дмитрий занял все ее мысли.

«Господи! Да он там, наверное… с ума сходит! На стену лезет от беспокойства за мою жизнь, пока я тут сопли на кулак мотаю! Нет, так дело не пойдет. Как бы больно мне ни было, как бы сильно я ни сожалела о случившемся, ничего уже не исправить. Назад события не отмотать. И мертвых не воскресить. У меня еще будет время для… для… скорби. Но потом. А сейчас – вот прямо сейчас – мне нужен холодный рассудок. Я должна взять себя в руки, включить голову и хорошенько обдумать свои дальнейшие действия. Я сделаю все, чтобы спастись. Чтобы помочь Диме найти меня. Я не сдамся без боя. Я – дочь Черчилля! Я не буду… жалкой!»

* * *

Поклявшись себе в этом, она почувствовала, что автомобиль замедляется. Шмель сбросил скорость и плавно съехал с основной трассы в небольшой карман, ведущий в лесополосу. Вскоре стало ясно – зачем. Там, скрытый густой растительностью от любопытных глаз, их поджидал какой-то внедорожник. Черный, затонированный. Лизе все сразу стало ясно.