Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - Владилен Николаевич Виноградов

этом рассуждении явственно прозвучали нотки совершенно необоснованной самоуспокоенности. Как это будет видно из дальнейшего, Форин-офис не собирался предоставлять России решение судеб Греции, а хотел установить в стране свое преобладающее влияние.

Приспели долгожданные победы на поле боя. У нового командующего армией на Дунае И. И. Дибича сравнительно скромные силы – 125 тысяч штыков и сабель при 450 пушках, но действовал он смело и напористо, разбил армию Решида-паши при Кулевче, добился капитуляции ключевой крепости Силистрия. В начале июля во главе 35-тысячного войска он двинулся за Балканы. Неприятель в панике отступал, и не пули, а болезни больше косили солдат. К Адрианополю генерал привел всего 17-тысячный отряд, но неприятель сдал крепость без сопротивления 8 (20) августа. До Константинополя осталось всего несколько переходов. Находившийся в столице очевидец так описывал царившее в городе настроение: «Всяк норовил удрать подальше от широких равнин Адрианополя, и возглас "Спасайся, кто может!" больше всего подходил к создавшейся обстановке»[443]. На Кавказе корпус И. Ф. Паскевича занял Каре, Ардаган, Ахалцих, Поти, Баязет (1828 год) и Эрзерум (1829 год) и подошел вплотную к Трапезунду (Трабзону). Победа была полной на обоих фронтах. Малочисленные силы Дибича шли на Стамбул, не встречая сопротивления.

Реис-эфенди Пертев-паша обратился к послам Великобритании и Франции Р. Гордону и А. Ш. Гильомино с просьбой о посредничестве. Его предложения включали два пункта, совершенно неприемлемых для российской стороны – заключить перемирие (чтобы выиграть время и собрать силы) и исключить греческий вопрос из предстоявших переговоров, дабы решить его в дальнейшем вчетвером, с участием Лондона и Парижа. А пока что два дипломата в обращениях к Дибичу, предназначавшихся и царю, запугивали самодержца последствиями, могущими произойти в случае крушения султанской власти. От имени «всей Европы» они предостерегали: «ужасающая анархия… распространится беспрепятственно… и с самыми пагубными последствиями для существования как христианского, так и мусульманского населения». И баланс сил на континенте рухнет[444]. Игра была шита белыми нитками. И. И. Дибич докладывал: «Придерживаясь смысла данных мне инструкций, буду, насколько возможно, самым вежливым образом избегать постороннего вмешательства в переговоры». Никакого перемирия и никаких «дружеских советов» по ходу урегулирования! Выбор, и выбор вполне удачный, государя в качестве первого уполномоченного пал на знаменитого позже Алексея Федоровича Орлова. Утром 2 (14) сентября состоялось подписание трактата, нареченного Адрианопольским. В соответствии с ним граница между двумя империями в Европе проходила «по-прежнему по реке Прут». Тем самым подтверждался зафиксированный в одной международной конвенции и двух протоколах отказ России от территориальных приращений на Балканах. Предусматривался, однако, переход к России островов в протоках Дуная, ничтожных по площади, но контролирующих выход из реки. Тщательно сформулированная статья 7 обязывала Турцию обеспечить полную свободу судоходства в Черном море и Проливах для кораблей под российским флагом и «всех держав, состоящих в дружбе с Блистательною Портою». Значение этой статьи выступало особенно рельефно в связи с чинившимися османскими властями в 1820-е годы препятствиями для торговли через Босфор и Дарданеллы. Та же объемная по содержанию статья устанавливала, что «российские подданные будут пользоваться во всей Оттоманской империи, на суше и на морях, полною и совершенною свободою торговли». Весь комплекс экономических условий трактата способствовал хозяйственному развитию обширного причерноморского региона, причем не только в российских пределах.

Статья 4 посвящалась территориальным проблемам в Закавказье. К России отходили Ахалцих, Ахалкалаки, «равно и весь берег Черного моря от устья Кубани до пристани Святого Николая включительно». Анапа и Поти остались за Россией, занятые ее войсками Каре, Баязет и Эрзерум возвращались Турции.

Статья 5 договора восстанавливала автономные права Дунайских княжеств, попранные после 1812 года. Следующая, 6 вменяла султану в обязанность предоставить самоуправление Сербии. Понадобилось 15 лет дипломатических усилий и войн, чтобы возрождение государственности сербского народа стало фактом.

Многострадальной греческой проблеме посвящалась статья 10 трактата. Турция обязывалась принять положения Парижской конвенции от 6 июля 1827 года и Лондонского протокола от 22 марта 1829 года. Лишь торжество России на поле боя сломило упорство Высокой Порты.

Эпопея миротворчества в его важнейшем, греческом звене не завершилась подписанием договора. Совещания трех продолжались, и в ходе их британская дипломатия нанесла удар, выбив у самодержавия почву для установления в Элладе своего прочного влияния. По ее инициативе в Лондонском протоколе от 22 января (3 февраля) 1830 года был зафиксирован независимый статус Греции. Греки об этом мечтали и согласились на автономию только по причине обрушившихся на них тяжелых неудач. Российская сторона, радетельница освобождения Эллады, не могла возражать против предоставления той более высокого государственного статуса. Так что действовали британцы наверняка, оппозиции их инициатива не встретила. Сопротивляться требованию трех держав Высокой Порте было не под силу. Но Россия теряла при этом варианте право покровительства, распространявшегося на «турецких христиан», – на народы, находившиеся в прямой или вассальной зависимости от Османской империи, каковыми эллины переставали быть. Петербург утрачивал единственный правовой рычаг для поддержания своего влияния в стране. В конкурентной борьбе все козыри оказывались в британских руках: индустриальная мощь «мастерской мира», неограниченные тогда финансовые ресурсы, притягательный для поднимавшейся национальной буржуазии конституционный строй, одним словом – все предпосылки для прочного утверждения в Греции, что в итоге и произошло.

* * *

Отечественной науке приходится сейчас продираться сквозь дремучие заросли классового подхода. Это целиком относится к балканским сюжетам. «Советская историческая энциклопедия», не обращая внимания на клятвенные заверения трех правительств о бескорыстии, бестрепетно утверждала: «Русско-турецкая война 1828–1829 гг. была вызвана борьбой держав за раздел владений Османской империи» (!). Автор ценной фактическим материалом монографии A. B. Фадеев в разоблачительном порыве декларировал: «Даже свою восточную политику царское правительство подчинило политике „жандарма Европы“»[445]. Не щадил он и командующих, И. Ф. Паскевича и И. И. Дибича, представляя их ничтожествами в генеральских мундирах, изобличая их в стратегической близорукости, укоряя за тактические упущения, а Дибича наделяя дополнительно внешностью уродливого карлика. Позволительно, однако, предположить, что победоносная кампания осуществлялась при их активном участии и даже под их руководством, а не вопреки их усилиям провалить задуманные операции.

* * *

5-6 (17–18) сентября, когда мир уже был заключен, но весть о нем еще не поступила в Петербург, Николай I созвал совещание по всему кругу проблем, которые тогда называли восточными. Участвовали в совете люди, пользовавшиеся его особым доверием: председатель Комитета министров и Государственного совета граф В. П. Кочубей, глава военного ведомства граф А. И. Чернышев, князь А. Голицын, граф П. А. Толстой, статс-секретарь Д. В. Дашков. Все участники, кроме присутствовавшего по должности К. В. Нессельроде, – представители родовой русской или украинской знати, хотя административный аппарат, офицерский корпус и дипломатическая служба кишели прибалтийскими баронами. Николай Павлович хорошо помнил судьбу деда и отца, поплатившихся смертью за излишнюю самостоятельность,