Гости из космоса (сборник) - Александр Казанцев

Да, 17 февраля 1600 года над Площадью цветов в Риме стелился дым. Тошнотворно пахло горелым…

С костра инквизиции отказался сойти великий ученый, дерзостный мыслитель Джордано Бруно. Он не пожелал отречься от своей крамольной, опасной, еретической мысли о множественности миров, о существовании жизни и вне Земли.

– То было время грубых нравов, – вздохнул красавец монах, которому Орден поручил «оказать советским туристам внимание». – Напрасно Джордано упорствовал. Ведь у него не было никаких фактов для выдвижения его гипотезы.

Иезуит очень начитан. Он может говорить о чем угодно, даже о науке. Перед ним такой пример, как выступление самого папы римского на съезде астрономов в Риме, где гипотеза о разлетающихся галактиках была использована его святейшеством для доказательства акта творения, после которого и «полетели в разные стороны звездные острова».

– Роковая ошибка Джордано Бруно, – продолжал иезуит, поглядывая на окружившую нас толпу туристов, – заключалась в том, что его гипотеза была антинаучной даже с нашей, современной точки зрения, поскольку не опиралась на известные факты.

Среди туристов оказался аспирант, которого мы все звали Феликсом, молодой лысеющий человек в очках с тяжелой оправой.

– Позвольте, сеньор, – вмешался он в беседу. – Не все гипотезы в науке предлагаются для объяснения уже известных фактов. Существуют два различных метода научных исследований. Набирать экспериментальный и фактический материал, искать его в любом направлении и после его получения выводить закономерности. Это один подход. Есть и другой. Объяснять, скажем, исследуемое явление и искать подтверждение этому объяснению, гипотезе. Если подтверждения не находятся, менять рабочую гипотезу, искать в новом направлении. Результат может быть получен экономнее, чем в первом случае. В нашей стране широко пользуются этим вторым методом.

– Господин ученый мог бы привести пример? – смиренно спросил монах.

– Общеизвестный? Охотно. Возьмите теорию относительности Эйнштейна.

Монах утвердительно кивнул головой в знак согласия и понимания.

– Ее подтверждение было получено уже после того, как Эйнштейн выдвинул свой принцип относительности.

Монах вздохнул:

– Ах, господин ученый! Вы сами привели этот прискорбный пример. Эйнштейн выдвинул свой принцип относительности, оттолкнувшись от объяснения известного и неразгаданного опыта Майкельсона. Печально вспомнить о реакции коллег господина Эйнштейна. Не видя подтверждений весьма новых и экстравагантных научных взглядов Эйнштейна, они, если говорить начистоту, символически сожгли научного еретика на костре общественного мнения. Будем же снисходительны к тем, кто в жестокие средние века был обуреваем исступленным служением вере.

– Кстати, господин монах, – не сдержался аспирант, – эта «исступленная вера» строилась на отнюдь не доказанной гипотезе о существовании бога.

Жизнелюбивые глаза сверкнули, красивое лицо стало страдальческим:

– Вера, господин, не гипотеза. Она не нуждается в подтверждении. В своей нерушимой святости она существует не в силу каких-либо доводов, а вопреки любым аргументам.

– Значит, вера, – сказал аспирант, – это – ослепление и предубеждение. Она никогда не может породить научную гипотезу. Ее удел – известный богословский спор: сколько чертей поместится на острие иголки? А научная гипотеза всегда научна, если она, как первое рабочее предположение, исходила из правильной, материалистической предпосылки. И только гипотеза, основывающаяся на идейно неправильных положениях, антинаучна и обречена.

– Костер на Площади цветов давно погас, господа, – примирительно сказал монах.

– Но мысль Джордано Бруно горит!..

– Но ведь и в наше время нет прямых доказательств гипотезы о пребывании разумных существ вне Земли, – елейно заметил иезуит, пряча торжествующий взгляд.

– Доказательства?..

Мы все думали о доказательствах, возвращаясь из Рима в поезде, в автобусе, на маленьком пароходике, пока не ступили, наконец, как на кусочек родной земли, на наш теплоход «Победа».

Жизнерадостный Неаполь несколько отвлек нас от этих размышлений. Он восхищал не только эмалевым небом, привычным по фотографиям контуром Везувия, замком Лукулла, будящим воображение, но и зажатыми в кольца каменных улиц-змей виллами, несметным числом чистых простынь, развешенных на веревках по фасадам едва ли не всех домов, узкими улицами в самом центре города, которые становятся частью бедных квартир, когда открываются двери первых этажей, и особенно непосредственными, приветливыми неаполитанцами…

Не забудутся развалины Помпеи с каменными мостовыми, на которых в течение веков колесницы выбили колеи. Всегда будут вспоминаться отвесные скалы Капри. С них был сброшен один из римских тиранов. Эта казнь была предуготована им самим: он сбрасывал со скал Капри своих врагов. Как сновидение, останется в памяти посещение волшебного Голубого грота, в который въезжаешь с моря на лодке, пригибаясь к самому ее дну, а потом, ошеломленный, вдруг чувствуешь, что паришь в голубом пространстве. Голубое сияние заполняет все вокруг: оно и над тобой и под килем лодки…

И вот мы снова на родной палубе.

Аспирант Феликс здорово играет в пинг-понг. Приходится долго ждать, пока его кто-нибудь «выставит» и можно будет опять поговорить.

Нас несколько человек. Мы рвемся задать ему уйму вопросов.

Наконец мы овладели им. Говорит он охотно. У него чуть странная привычка смотреть не на собеседника, а вдаль. Его тяжелые очки мы в шутку назвали астрономическими.

Так как же? Прав ехидный монах? Доказательств нет? Дым костра инквизиции давно развеялся, но ведь не мог же он задушить мысль о возможности существования отмеченных «божественным» разумом обитателей иных звездных миров!.. Ведь в науке же теперь считается непреложным, что жизнь во всех ее проявлениях может существовать и вне Земли.

– С этим согласны все прогрессивно мыслящие ученые, – подтвердил аспирант. – Особенно, – добавил он с улыбкой, – когда речь идет о бесконечно далеких мирах.

И он рассказал, что крупный советский ученый-астроном академик В. Г. Фесенков, очень скептически относящийся к проблеме существования жизни на ближайших планетах, в своей совместной работе с академиком А. И. Опариным пришел к мысли об обитаемости в нашей Галактике по крайней мере ста пятидесяти тысяч планет. Он считает, что лишь одна звезда из миллиона (!) обладает планетой с условиями, близкими к земным. По Энгельсу, жизнь там должна была возникнуть и неуклонно развиваться, пока не увенчается племенем разумных, через которых Природа познаёт себя. Не говоря уже о том, что звездных островов, подобных нашей Галактике, в Космосе несметное множество, можно вспомнить мнение других ученых, полагающих, что цифра академика Фесенкова занижена на «порядок» или даже на три «порядка», то есть преуменьшена в десять или даже в тысячу раз!.. Таким образом, возможное количество населенных миров прямо-таки огромно. При этом если учитывать сравнительный возраст различных частей Галактики, то подавляющее количество населенных миров нашей Галактики, возможно, надо считать более древними, чем наш земной мир, и культуру разумных существ более развитой…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});