Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах - Спицын Евгений Юрьевич

Однако советскому руководству так и не удалось добиться от Турции каких-либо территориальных уступок. Напротив, как считают вышеупомянутые авторы (С.В. Мошкин, Д.П. Гасанлы, М. Акгюн[348]), бескомпромиссная позиция и жёсткие дипломатические демарши советской стороны привели к противоположному результату — США и страны Западной Европы оказали Анкаре политическое покровительство и выступили в роли заступников от территориальных претензий Москвы. По сути, «турецкий вопрос» превратился в фактор «пробуждения» Запада и смены приоритетов в его восточной стратегии. Давление СССР на Турцию было воспринято вчерашними союзниками не только как стремление включить её в сферу советского влияния, но и как попытку Кремля расширить с помощью «турецкого плацдарма» своё военное и политическое присутствие в Средиземноморье, в регионе Ближнего и Среднего Востока. В устах политической элиты Запада всё чаще стали звучать озабоченность по поводу усилившихся великодержавных тенденций Москвы и даже призывы к политике сдерживания экспансионистских устремлений Советского Союза. Это видно из многих тогдашних документов февраля-марта 1946 г., в частности «длинной телеграммы» Дж. Кеннана, Фултонской речи У. Черчилля и ряда заявлений тогдашнего американского посла в Турции Е. Вильсона.

Более того, как установили ряд историков (Д.П. Гасанлы[349]), в июле-октябре 1946 г. появляется целый ряд секретных документов, в частности доклад директора Центральной разведки генерала X. Ванденберга «Внешняя и военная политика СССР», секретный меморандум главы Управления по ближневосточным и африканским делам Госдепа США Л. Хендерсона и телеграмма заместителя госсекретаря Д. Ачесона, в которых они прямо заявляли: 1) что для СССР регион Среднего Востока «является крайне притягательным с точки зрения расширения границ и представляет для него даже больший интерес, чем Восточная Европа, так как здесь находится жизненно важная для него бакинская нефть — возможный объект воздушного нападения в потенциальной войне»; 2) что «если Советский Союз добьётся контроля над Турцией, то будет трудно помешать Советам взять под контроль Грецию и весь Ближний и Средний Восток», поэтому «для Америки жизненно важно предотвращение любых советских планов силой или угрозой применить силу добиться своего в отношении Дарданелл и Турции» и 3) что политические последствия установления военного контроля СССР над Турцией приведут к крайне болезненным последствиям для США в Средиземном море, регионах Ближнего и Среднего Востока, поэтому необходимо «оказать Турции дипломатическую, моральную, экономическую и военную помощь».

Так Турция не в последнюю очередь благодаря жёсткой позиции И.В. Сталина и В.М. Молотова стала для западных стратегов и дипломатов важнейшим элементом сдерживания Москвы. В свою очередь, Москва, выдвинув неприемлемые для Анкары территориальные претензии, добилась обратного эффекта: турецкое правительство стало более энергично искать поддержки у ведущих западных держав, что в конечном счёте заметно ускорило движение Турции в сторону НАТО, куда она вступила в феврале 1952 г. Лишь после смерти И.В. Сталина новое советское руководство стало выстраивать более гибкую политику в отношении Анкары и отказалось от прежних территориальных претензий и пересмотра режима Черноморских проливов, о чём уведомило турецкое правительство в официальной правительственной ноте от 30 мая 1953 г.

4. Страны «народной демократии» в 1945–1948 гг

После окончания Второй мировой войны вся территория Восточной Европы и Балкан была занята советскими войсками, которых местное население восторженно воспринимало как освободителей от ужасов нацистской оккупации. Это обстоятельство, а также крушение прежних профашистских режимов сыграли ключевую роль в кардинальном изменении ситуации в этом важнейшем регионе всей континентальной Европы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Надо сказать, что в последнее время довольно дискуссионной и во многом мифологизированной стала проблема советизации стран Центральной и Юго-Восточной Европы и становления советского блока на этой обширной территории. Основные расхождения в данном вопросе крылись главным образом в различной оценке роли внешнего и внутреннего факторов, то есть политики Москвы и роли местных партийно-государственных элит в этом процессе, а также в разном толковании хорошо известного понятия «режим народной демократии».

По оценкам многих современных авторов (В.К. Волков, В.Я. Сиполс, А.Д. Богатуров, В.В. Аверков, В.О. Печатнов, Ю.Н. Жуков М.Ф. Полынов, В.Л. Мальков, И.В. Быстрова, Н.А. Нарочницкая[350]), в первые послевоенные годы, вплоть до середины 1947 г., советское политическое руководство вовсе не ставило перед собой стратегической цели формирования во всех восточноевропейских государствах однопартийных коммунистических режимов. В тот период основная задача Москвы состояла в том, чтобы создать на западной границе СССР надёжный пояс безопасности из дружественных ему государств. Более того, И.В. Сталин, В.М. Молотов, А.А. Жданов, Л.П. Берия и другие члены Политбюро ЦК ВКП(б) поначалу довольно терпимо относились к умеренным некоммунистическим партиям и всячески поощряли создание различных правительственных коалиций и объединение ведущих политических партий и движений во всевозможные народные фронты, стоявшие на демократических позициях. Такой политический режим, который в целом обеспечивал господство социалистических элементов в экономическом и общественно-политическом строе этих государств без тотального разрушения старой государственной машины и при сохранении «старого» парламентаризма, получил название «режим народной демократии». Советский Союз в тот период вёл себя в Восточной Европе крайне осмотрительно и явно не желал осложнений с Вашингтоном, Лондоном и другими мировыми игроками. Более того, такие режимы гипотетически могли существовать в форме нейтральных правительств без участия коммунистов, как это было, например, в Финляндии после отставки в марте 1946 г. президента Карла Густава Маннергейма и прихода на президентский пост премьер-министра Юхо Кусти Паасикиви. Однако опыт этой северной страны, где не было советских «оккупационных» войск, оказался неприменим к восточноевропейским странам, где постепенно, но неуклонно стали преобладать значительно более радикальные формы социально-экономических и политических трансформаций.

Между тем ряд современных авторов, в частности известный российский историк Л.Я. Гибианский,[351] несколько по-иному трактуют характер произошедших изменений и утверждают, что: 1) в отличие от руководителей союзных держав советское политическое руководство, прежде всего И.В. Сталин, ещё задолго до конца войны намеревалось занять и закрепить лидирующие позиции во всём этом обширном регионе и поэтому вполне сознательно и практически сразу приступило к его советизации; 2) сам процесс советизации в зависимости от соотношения внутренних и внешних факторов проходил очень неравномерно, и условно можно выделить три группы стран «советского блока», где становление режимов «народных демократий» проходило либо при активной советской поддержке, но на собственной базе (Югославия, Албания); либо при преобладающем советском вмешательстве (Польша, Румыния, Болгария); либо при решающем советском влиянии, но в сочетании с таким же сильным влиянием национальных общественно-политических сил (Венгрия, Чехословакия).

Такой же принцип «трёхступенчатой» классификации был применён и при анализе самих режимов народных демократий: в зависимости от того, какое положение занимали коммунисты в этих странах вплоть до конца 1946 г., выделялись три типа таких режимов и говорилось о том, что их существование значительно усложняло сам процесс формирования «советского блока», поскольку до начала 1947 г. Москва продолжала проводить дифференцированную политику в отношении всех стран Центральной и Юго-Восточной Европы, ориентируясь на разные сроки их советизации. При этом упомянутая выше группа авторов, тот же Л.Я. Гибианский, довольно критически оценивали концепцию своих оппонентов (Т.В. Волокитина, И.И. Орлик[352]), утверждавших, что вплоть до середины 1947 г. И.В. Сталин якобы допускал развитие всех «просоветских» стран по «национальному» (более демократическому) пути к социализму, поскольку на деле формула «несоветского пути» означала «растянутую советизацию» и имела сугубо «камуфляжный смысл».