Мать и Колыбель - Alexandra Catherine

и короля, фавориткой которого вы являетесь. Боюсь предположить, к сколь роковым последствиям это приведёт. Желаете ли вы такого будущего для своего возлюбленного?..

Более Акме не оборачивалась, Габриэла более её не окликала. Плотно закрыв за собой дверь, девушка спиной прижалась к ней, крепко сжала голову руками и мысленно выкрикнула: «Когда же я выберусь из этой ямы?!».

На Нелей опустилась мгла крепкого сна, Лорен и Акме Рин покинули свои апартаменты и спустились по тайной лестнице на первый этаж к чёрному входу, затерянному в густых зарослях парка, где ждал их герцог Атийский и несколько всадников.

Лошади целителей были готовы, нетерпеливо переступали с ноги на ногу, мотали головами и сверкали лоснящейся шкурой в неверном свете немногочисленных факелов, прикреплённых ко входной арке, и тех, что горели в руках охраны короля.

Акме поёжилась не то от холода, не то от волнения. Она убрала свои волосы в высокий хвост на затылке; на ней кокетливо поскрипывала маленькая чёрная курточка из кожи. Светлая и довольно тонкая льняная рубашка была аккуратно заправлена под широкий кожаный ремень на талии, визуально соединяющиеся с узкими облегающими чёрными штанами. Обнажённую шею она укутала светлым шёлковым шарфом, а спину прикрыла длинным плащом. За высокими голенищами сапог притаились два кинжала Эрешкигаль с узкими асимметричными клинками, в широком поясе она затаила два ножа.

Эта ночь не казалась Акме роковой, она не видела в ней рубежа периодов своей жизни и эпохи. Ничто не было проникнуто ни печалью, ни трагичностью, ни драматизмом: всех занимали вопросы бытового характера. Ей до сих пор с трудом верилось, что они начинают такой судьбоносный путь. Но она гордилась собой: о разлуке с Карнеоласом думала с облегчением. Ей не по кому было тут скучать. По Арнилу или Плио? Быть может, по Гаральду?.. Эти люди не попрощались ни с ней, ни с Лореном. А какими друзьями себя выставляли! Да она была рада, что наконец покидает Карнеолас!

Лорен же был окутан во всё чёрное и с опаской косился на подаренный ему государем маленький, но резвый боевой топор, о котором молодой целитель имел весьма смутное представление. Предпочтение отдавал всё-таки своему короткому широкому мечу.

Акме, закончив возиться с поклажей, чтобы скоротать время ожидания государя, решила осмотреться, но не успела поднять глаза, как услышала изумлённый шёпот брата:

— Какого, собственно, дьявола?..

На улицу вышли государь Трен, кронпринц Дарон, Лирн Карн, принц Арнил и, к совершеннейшему ужасу кибельмидской целительницы, Гаральд Алистер, укутанный в саван, сотканный из мглы беззвёздной ночи. Все они оживлённо и приглушённо переговаривались и всё никак не могли наговориться.

— Быть того не может!.. — презрительно фыркнул Лорен.

— Нет, они просто пожелают нам счастливого пути и вернутся во дворец, — пугающе спокойно пояснила Акме. — Этим двум пижонами не позволят ехать с нами.

Ей очень не хотелось видеть их.

Оставшееся после беседы с графиней Барбатос время Акме пыталась забыть этот разговор, полагая, что он не может более тревожить её, ибо пути всех троих разделялись. Но наполняла себя безразличием, но и вместе с тем презрительно улыбалась: фаворитка короля не могла склонить Гаральда на свою сторону. Или могла?.. На несколько минут она застывала, вспоминая все их беседы с самого начала знакомства до недавнего времени, их прикосновения и поцелуи. «Быть может, он вёл себя так с каждой женщиной? — думала она. — Или, возможно, когда-то он повёл себя так и с графиней, и теперь ей казалось, что сердце его принадлежит ей?..». Акме почти искренне радовалась тому, что видела Гаральда в последний раз. Если надрывную боль, которую она испытывала, было принято называть радостью.

Через несколько мгновений государь Трен взмахом руки подозвал к себе всадников и тихо произнёс, чтобы сильный голос его не разнёсся эхом по парку и не достиг любопытных окон.

— Даже несмотря на то, что вы будете оторваны от Карнеоласа колоссальным расстоянием, знайте: молитвы наши будут о вас, ибо в вас — наше спасение. Пришло время представить вам, Рианоры, ваших спутников.

Авдий Веррес, представленный им ещё прошлой ночью, лишь коротко кивнул в знак приветствия. Было во всём тёмном облике его, в огромном росте и широкой спине что-то такое простое и домашнее, что хотелось довериться ему всем существом.

В больших руках своих держал он меч, и Акме удивлялась, как не крошится сталь от одного его прикосновения. Затем увидела прикреплённую к седлу коня булаву с длинной рукоятью и огромным, с толстыми пиками, набалдашником. И столько угрожающей силы и дикой, основательной мощи было в этом оружии, что Акме, владеющая лишь кинжалами, маленькими и лёгкими, поёжилась. Одним ударом подобного молота можно было без труда снести голову или разбить череп, словно хрустальный бокал.

Хельс, не нуждавшийся в представлении, лишь приветственно улыбнулся.

Двоих мужчин брат с сестрой видели впервые. Один из них — сильванский вельможа, старый знакомый Его Величества и Хельса, был крепким и приземистым, с широкими плечами и широкой грудью, ледяным взором с отвратительным оттенком превосходства в глазах. Волосы его, густой шапкой обрамлявшие благородное лицо с крупным носом, крупными зелёными глазами, густыми и остро изогнутыми бровями, аккуратными губами и волевым подбородком, отливали яркой медью в свете факелов. Звали его Руфин Кицвилан. Выглядел он моложе Авдия Верреса, но старше Гаральда Алистера. На нём была дорогая на вид кожаная куртка, из-под которой фатовато и несколько не по случаю выглядывал светлый кружевной воротник, короткий бархатистый плащ, высокие мягкие сапоги, изящные перчатки, вызывающая сбруя с золотыми вкраплениями его гнедого коня с чванливо подстриженной гривой.

Второй всем обликом своим выражал приветливость. Звали его Буливид Торкьель. Миларский барон был высок и худощав, с длинными руками и ногами, прям и нескладен. Узость плеч его скрадывал широкий капюшон длинного чёрного плаща. Природную худобу прятали под собой широкая кольчуга и тёмный плотный колет со всевозможными ремнями да нашивками. Лёгкие туфли с голенищем, поднимавшимся чуть выше щиколоток, увенчивались тонкими подозрительными ремнями. Лицо его, худое и тонкое, накрывало выражение благородного покоя, а брови, тёмные и аккуратные, будто удивлённо приподнимались.

Он был не старше Авдия Верреса, но был ли он старше или моложе Руфина Кицвилана, девушка не смогла определить. У него были иссиня-чёрные волосы, небольшие глаза молочно-серого цвета, бледная кожа, нос с горбинкой и невероятно чувственные губы, объятые тёмной аккуратной бородкой.

И всё бы очаровывало в этом нескладном, но привлекательном мужчине с манерами придворного музыканта, если бы в самую неподходящую минуту он не повернул своего коня, и брату с сестрой не открылся бы другой бок животного,