На кончиках твоих пальцев (СИ) - Туманова Лиза

– Всем бы было лучше без тебя, – пожал плечами Петрушевский, поражая меня своей отстраненностью, – Сам же знаешь, что за глаза про тебя говорят.

– Выметайся из моего театра, – в голосе Лео звучала сталь.

Вокруг меня, еще недавно такой счастливой, и обретшей крылья, внезапно происходило крушение надежд. Я шла по длинному коридору, едва ли смотрела под ноги, едва ли понимала хоть что-то кроме того, что всё, что я делала – было неправильно. Я, замороченная на своей судьбе, оказалась слишком эгоистичной, чтобы разглядеть шквал неминуемых последствий, который затронет самого дорогого мне человека.

Я медленно брела по улицам, пряча руки в карманы, глядела на серое, точно угадывающее мое настроение небо, и надеялась, что озябшая душа найдет приют в объятиях спасительного пледа, найдет выход из сложившейся ситуации. До ужаса хотелось позвонить Марату и то ли отругать за вопиющую безответственность по отношению к своей судьбе, то ли сказать, как сильно я его люблю. Но принять такую жертву я точно не могла.

Ну а что я, собственно, могла? Заставить его поверить в свое равнодушие. Превратить чувства в игру, вдребезги разбив два сердца. Уничтожить искренность, а заодно и саму себя, но не позволить Северскому жертвовать своей жизнью. Пожертвовать любовью.

Решение сформировалось само собой.

В тот момент, когда я набирала номер своего бывшего парня, я умирала. Не физически, нет, умирала душа, которую я предала. Ее жалкие попытки протестовать волной прошлись внутри меня и задержались, задрожали на руках. Тремор ломал пальцы. Но я заставила себя быть сильной.

– Зина? – удивленно спросил Вася, ответив почти сразу. Голос был пропитан волнением и недоверием.

– Привет, – хрипло поздоровалась я, разглядывая траурные цвета моей одежды, а теперь и моей жизни – насквозь черные, – Что делаешь? – превозмогая себя, спросила у парня, надеясь, что мой голос не звучит слишком надрывно, а милая беседа не кажется фальшивкой.

– Я… ты… Зина? – переспросил он, пытаясь разгадать ребус моего звонка, – Что-то случилось?

– Нет. То есть да, – я вздохнула и собрала всё свое мужество, – Давай встречаться? – спросила у него, закрывая глаза.

– Я не совсем понимаю тебя, – я представила, как он нахмурился, – А как же Северский? – подозрительно протянул он.

– Это была просто игра, Вась. Ну сам подумай, когда бы я успела в него влюбиться, прошло так мало времени после нашего разрыва.

– Но… почему тогда была с ним?

– Так было нужно. Хотела заставить тебя ревновать.

– Это все была ложь?

– Ложь, – согласилась я. В каждом слове, в каждом вдохе. Сейчас, потом, навсегда.

– И ты до сих пор ко мне что-то чувствуешь?

– Хочу быть с тобой, – перефразировала я ответ, несмотря ни на что не способная на еще большее притворство, чем уже себе позволила.

– Это… неожиданно, – я услышала, как его голос наполнился надеждой и решимостью, – Но я рад. Я всегда знал, что моя Зина ко мне вернется, – он улыбался на том конце. Он радовался, а меня разрывало изнутри. Он не знал, та Зина, которой я была прежде, не вернется уже никогда.

– Да, – согласилась я, заставляя голос звучать ровно, – Встретимся?

– Конечно, хочешь, я приеду за тобой…

– Я сама приду… чуть позже. Сделай одолжение?

– Что угодно.

– Скажи… скажи своему отцу, что мы теперь вместе.

Молчание на том конце затянулось.

– Зачем?

– Он так упорно занят нами с Северским, что может попытаться нас воссоединить. Пусть знает, как обстоят дела на самом деле. Я надеюсь, это не составит тебе труда?

– Без проблем, – успокоился парень, – Насчет Эльвиры…

– Неважно. Все это в прошлом.

– Да, – мигом откликается парень, удостоверившись, что я на него не сержусь, – Так…

– До вечера, Вась. Я буду у тебя.

– Я буду ждать.

Я отключилась, даже не дослушав. Слезы жгли глаза, а горло сдавливали рыдания. Несколько раз я порывалась повернуть все вспять, отменить, наплевать на все, и побежать к Марату, чтобы он снова меня спас, пусть даже от самой себя. Но я понимала, что нельзя. Нужно было заставить его разочароваться в себе, заставить отвернуться от меня, заставить поверить в собственное равнодушие.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Шаг, другой… я вздрогнула – телефон раздувался от входящего вызова.

Проснулся… Не дожидаясь возвращения, решил выяснить, где я. Мне пришлось опуститься на лавочку, чтобы не упасть – я исчерпала всю энергию на борьбу со своими чувствами, которые в геометрической прогрессии приближались к отметки «мертвы». Было бы здорово вернуться в то время, когда я ни чувствовала к Марату ровным счетом ничего, считала его просто высокомерным умником, который никогда и ни за что не станет общаться со мной. Но кнопка «удалить» отсутствовала в памяти, зато слезы беспрестанно напоминали о том, что раны, которые ты наносишь себе сам, оказываются самыми болезненными.

– Да? – как можно холоднее отозвалась я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Кажется, у меня получилось хорошо, потому что следующие секунды были наполнены терпкой тишиной. Она оседала внутри меня истлевшими хлопьями.

– Ты где? Что-то случилось? – озабоченно поинтересовался он. Я впилась чуть-чуть отросшими ногтями в ладошку. Наверное, еще немного и кожа поддастся натиску.

– Нет, ничего. Ничего такого, что тебе следовало бы знать.

– Зина.., – мрачно протянул он, кажется, начиная что-то понимать.

Не надо, не произноси моего имени, прошу тебя. Еще минута – и меня уничтожит холод в твоем голосе, еще минута – и твоя преданность обратиться в ненависть.

– Марат, – я ухмыльнулась, пряча всхлипывания, – Не делай вид, что тебе не все равно. Зачем эти игры?

– Что ты хочешь сказать? Какие игры?

– Я все еще помню кто ты. Помню, как на моих глазах ты равнодушно растоптал женское сердце. Я все еще не хочу оказаться на ее месте.

– Шелест, что за ерунду ты несешь? Давай, ты скажешь мне, где ты, нам нужно поговорить…

– Нет необходимости. Я просто устала притворяться.

– Притворятся, – я почти услышала призвук тяжелого металла, прозвучавшего в его интонации.

– Да. Ты же меня уже достаточно хорошо знаешь, я не стала бы врать. На самом деле, – капля крови покатилась по руке, – На самом деле, я все еще люблю Васю. Просто запуталась. На самом деле, с тобой было удобно, ты всегда приходил на помощь, хотя я и не просила, всегда заботился. Сейчас я понимаю, что хотела просто вызвать ревность, вот и все. Ничего большего. Эта ночь, – никогда не сотрется из моей памяти, – Была ошибкой. Мне жаль, что так вышло.

Мне на самом деле было очень жаль. Слезы текли по щекам. Рука, держащая телефон, безостановочно тремолировала.

Марат вздохнул. Я представила, как он закрыл глаза, стараясь успокоиться. Представила, как он не желает принимать правду, надеется, что я просто пошутила.

– Зачем тогда? – я услышала в его голосе умирающую надежду.

– Что «зачем»?

– Зачем написала, что вернешься?

– Это тоже была ошибка.

– Ты что, плачешь?

– Нет.

– Что тогда?

– Хочу, чтобы этот разговор быстрее закончился.

Я ждала, что он сорвется. Хотела этого, хотела, чтобы он обвинил меня, чтобы он сказал, на какие жертвы ему пришлось пойти ради меня. Очень хотела сохранить в груди этот груз, чтобы нести его и не забывать своей вины.

Но он промолчал.

– Ясно. Я думал, что ты не умеешь врать.

Всё правильно. Если бы он меня сейчас увидел, то не за что бы ни поверил в искренность сказанных слов. Если бы его глаза смотрели мне в душу, я бы тут же раскололась.

Он отключился.

А может быть, это отключилось мое сердце.

22

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не сразу прихожу в себя. Чувства многослойны, как фуга, основная тема выделяется ярко, она основательно проходит по телу и укореняется в каждой его клеточке.

Одиночество.

Настоящее, не украшенное никакими спасительными кругами, без выходов и входов, без смысла, правды и названия. Не такое одиночество, которым я наслаждалась по жизни, а то самое, от которого хочется выть. То, о котором сочинял Шуберт. Одиночество, которое забирает силу из рук.