Русский транзит - Измайлов Андрей

Я выждал момент, когда остался один, потянул люк на себя и нырнул вниз. Топот, грохот, звук передвигаемых ящиков. Тишина. И – набирающее силу гудение раскочегаривающихся моторов.

Самолет тронулся, побежал-побежал, дробно затрясся… Взмыл! Ну вот. Швейцария, значит? Переход Боярова через Альпы. Похолодало. За бортом – порядка минус пятидесяти. Здесь же не так сурово, но колотун изрядный. Ноль. И не распрямиться, не согреться движениями. Люк заставлен чем-то тяжелым – не выбраться до посадки. Ничего, перезимуем! Главное, выбраться из родной Совдепии.

Надо же! Никогда и в мыслях не было. Меня моя жизнь устраивала. Я понимаю Лийку. Я даже где-то понимаю тезку-Сандру, польстившуюся на одну только возможность слинять. Я больше чем кто-либо понимаю Льва Михайловича Перельмана. Но меня-то моя жизнь устраивала! Правда… в последнее время, кажется, я не устраивал свою жизнь. Очень многие вдруг так решили. Все вместе и одновременно. Вот и лечу. Оторвавшись от земли родной. Кстати, насчет «земли родной» – долететь бы хоть куда-нибудь и благополучно приземлиться. Самолет АН-22, наши умники окрестили его «Антеем». «Антей», да? Если еще поворошить остатки воспоминаний об уроках Боярова-старшего по древним грекам: могучий Антей, который мгновенно терял всю свою силу, стоило ему оторваться от земли-матушки. Умники!

Ладно, будем живы – не умрем. Лучше уж «Антей», чем «Боинг» или «Дуглас». В том смысле лучше, что я понятия не имею, где у них, у «Боингов»-»Дугласов» «шторки». Но, между прочим, крепко же схвачено у всех этих Бесо и… кто там за ними стоит? – крепко схвачено, если гуманитарную помощь перевозят не иностранные компании, а наши вояки, наши «Антеи». Конверсия, мать-перемать!

Как ни старался я себя разогревать, но основательно закоченел к тому времени, когда самолет стал проваливаться в воздушные ямы, а уши заложило. Идем на снижение!

Готовься, Бояров. «Гуси летят», Бояров. И ты летишь, Бояров. За кордон. Прилетел…

Швейцарцы – педантичный народ, они, их местная полиция, пока не разберутся дотошно, не отцепятся. А мне того и надо.

«Антей» сел. Куда? Без понятия. По моим ощущениям, в воздухе мы пробыли часа три. Посмотрим.

Надо мной задвигалось, затопало. Разгрузка. Улучив мгновение, решив: «пора», я откинул люк. С хрустом, со сладкой болью выпрямился.

Работяги в ярких комбинезонах споро и оперативно таскали контейнеры. На меня глянули, но не обратили того внимания, на которое я рассчитывал. Работяги везде работяги, не ихнего ума дело. Может, так надо – приземлился русский самолет, из подполья вылезает русский солдат. М-да, неуловимый Билл.

Я спустился по грузовому трапу и, что называется, окинул взором окрестности.

Первое впечатление: никуда не улетал, все то же самое. Обманули, перехитрили?! Такой же лесок и поле. Нет, не такой. Просто я подсознательно ждал: шикарный аэропорт, горящий неон, толпы безупречно одетых встречающих!

Грузовые и военные аэродромы всюду одинаковы. Ну так что? Швейцария? Неподалеку от трапа стояли аккуратные грузовые автобусики. Не наши отечественные «рафики», но по красному кресту стало ясно – медицина. По красному кресту и по тому, что именно в них грузили контейнеры. Я силился разобрать надпись на автобусах. Не по-английски, не по-французски. По-немецки!

Фраик… Фраикр… Франкфурт! Ого, все-таки не Швейцария. В Германии. Угнали Боярова в Германию.

А вот и полиция. Она руководила разгрузкой и… погрузкой. Одновременно с выносом в «Антей» заносилась очередная партия помощи голодающим, гуманитарная помощь. Да, это вам не совдеповский бардак – каждая минута на счету, никто ничего не спутает, педантизм и порядок.

Теперь мне бы не спутать. Мне бы угадать контейнер.

Спутать было невозможно. Это не контейнер. Из пилотского отсека выкатили носилки. Больничное одеяло. Система трубочек, маска-дыхалка. Швед!!! Рука в гипсе, плюс упакована в какую-то пластмассу.

Сейчас или никогда. Я кинулся наперерез носилкам, которые толкали сзади двое наших вояк-офицериков с петлицами «медицина», в халатах, наброшенных на плечи. Толкали они эти носилки прямехонько по направлению к одному из грузовых автобусов с надписью «Франкфурт». Небось и документы честь по чести: мол, больной может сохранить себе жизнь только в западной клинике и за валюту. Сохранить? Или потерять?!

Полицейский наконец-то обратил на меня внимание, попытался перехватить. Я впился ему в рукав и потащил за собой, к носилкам. При этом орал я истошно, мешая английские, русские, немецкие слова:

– Полицай! Мафиа! Ит ыз май френд! Майн фроинд! Эр ист гезунд! Ферштейн?! Гезунд, как бык! Ай вонт ин криминаль полицай! Интерпол! Ит ыз гангстере! – тыкал пальцем в обалдевших военных медиков, которые было попытались призвать к порядку неизвестно откуда взявшегося рядового Советской Армии.

Я сделал две подсечки, уложил их на землю и продолжал вопить:

– Тейк аусвайс! У них! Ферштейн! Киллере! Убийцы! Аусвайс! Ит ыз май френд! Май бест френд! Гезунд!

В общем, конечно, позорно я выступил со знанием иностранных языков. Но чего хотел, того добился. Скандал получался. К полицейскому на подмогу бежало трое его коллег. И человек с видеокамерой бежал. И еще один. Тоже с видеокамерой. Пресса. Присутствовала постольку-поскольку: жест доброй воли, безвозмездное вспомоществование непобедимому и легендарному советскому колоссу, надо зафиксировать, обыденщина… А тут вон чего!!! Скан-дал! Только это и требовалось.

Я сдернул со Шведа маску-дыхалку. Представляю, какой гадостью ему пришлось дышать. Этаминол, мажептил… Или нечто подобное – газообразное!

– Серега!!! Серега!!! Дыши!!! Скажи им! Швед!!! Ты меня слышишь?!!

Взгляд у него был мутный и бестолковый. Но живой. Ничего, продышится, оклемается!

К нам бежали. С разных сторон. Полицейский старался вникнуть в мою абракадабру и вместе с тем освободиться от моей хватки. Вот уж черта с два!

К нам бежали. Щелкали затворы фотокамер. Не каждый день русский солдат набрасывается на полицая! Последний раз – лет сорок пять назад…

К нам бежали. Щелк! Щелк! Щелк!

И еще один «щелк». Другой «щелк». Как бы иерихонски я ни трубил, этот «щелк» прозвучал будто в полной тишине. Ухо у меня натренировалось за последний месяц.

От неприметного, буро-зеленого «виллиса» к нам тоже бежали. От совдеповского, отечественного «виллиса». Четверо. В почти одинаковых темных костюмах. И среди этой четверки – Лихарев! Полковник! «Мой» полковник! Значит, все- таки Комитет. Значит, не случайно. Значит, они в доле. И этот «щелк» – когда «Макаров» снимают с предохранителя, – это мне.

Неужто рискнет и откроет пальбу?! Вот прямо тут, при свидетелях, в толпе?! А почему бы и нет?! Они ведь не урки поганые, они при исполнении, они посредники, они обеспечивают порядок с нашей, советской стороны. И если какой-то солдат, не вынесший тягот первых месяцев службы, напился (спиртовым перегаром разит), впал в психопатию, набросился на полицейского дружественной страны, не подчинился приказам двух офицеров медицинской службы- ужас какой! – поднял на них руку (ногу), то…

– Стой! – крикнул Лихарев для проформы.

Я и так стоял.

А потом Лихарев для проформы (все по уставу!) выстрелил в воздух, не снижая темпа бега.

А потом полковник Лихарев резко остановился. И трое его подчиненных- тоже. Между нами оставалось метров сорок.

А потом большой начальник Комитета Лихарев пал на одно колено, выставил согнутую в локте левую руку на уровне груди, укрепил сверху правую руку с «макаровым», прищурился…

Ну? Готовьсь! Цельсь! Пли! В печень! По-русски! По-на- шенски! С матерком!

Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы. Что урки, что комитетчики!

Эй-эй! Товарищи! Сбрендили?! «Гуси летят…».

Гусь свинье не товарищ. Бояров Лихареву не товарищ. Сколько у тебя, полковник, зарядов осталось в табельном ПМ? Четыре? Пять?

Как вас называть, земляки-соотечественники?! Не товарищи- это точно. А господами вы рановато себя вообразили.

Ладно, потешьтесь! Ублажите самолюбие! Пусть будет: господа. Как-никак заграница. Дамы и хер-р-ры!

– Полицай! Ит ыз гангстере!..

Глава 8

Продолжим господа?!

Russian Gold

A fool and his money are soon parted.

(proverb).

Расчетливый великоросс любит подчас очертя голову выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть «великорусский авось».

(Вас. Ключевский).

АВТОРЫ ПРЕДУПРЕЖДАЮТ О СЛУЧАЙНОСТИ ВСЕХ СОВПАДЕНИЙ С РЕАЛЬНЫМИ ЛИЦАМИ И СОБЫТИЯМИ

АВТОРЫ ГЛУБОКО ПРИЗНАТЕЛЬНЫ ЗА ПРЕДОСТАВЛЕННУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРЕБЫВАНИЯ В НЬЮ-ЙОРКЕ: