Последний паладин - Александр Горобец

— Кабан, что это было? — удивленно спросил Хлыщ.

— Смертушка наша была, братва, — Кабан судорожно пытался прикурить сигарету, но руки у него тряслись так сильно, что зажигалка выскальзывала и огня давать не хотела, — Знаете, кто это был?

Подельники пожали плечами и, не дождавшись внятного ответа, Кабан продолжил.

— Вы что, Глухие??? Он же сказал — Александр Македонский! Это же, штатный киллер Курганской братвы! Саша Солоник!

— Его же грохнули, в девяносто седьмом? — недоверчиво прищурился Репа.

— Значит, не грохнули! — зло ответил Кабан, — там вообще, история темная. Говорят, что его спецы выдернули и на «Белую стрелу» работать заставили, — наконец, Кабан прикурил, — Чудом ушли… Чудом…

* * *

— Ну, как вы тут без меня??? — мама стояла у плиты и жарила треску. Она вообще, очень вкусно готовила. Го треска у нее получалась, просто божественная. Поставив сковородку на плиту, она вытерла руки об передник и, сняв его, крепко обняла сына.

— Пап! Кирюшка приехал! — она всегда называла отца «Папой». А он ее — «Мамой».

— Уже бегу! — услышал Китяж батин голос со второго этажа. Потом послышались тяжелые шаги по дубовой лестнице, а через десять секунд в кухню вошел отец.

— Здоров, путешественник, — отец протянул Кириллу свою огромную, водолазную ладонь, — Как скатался?

— В пределах дозволенного, — беседа была скорее официальная. Как офицер с офицером, — а как обстановка в приграничной полосе? Так сказать, на рубежах нашей необъятной родины?

— Да, тоже, в пределах, — Улыбнулся батя, и сильно дернув его за руку, притянул сына к себе. А затем обняв, по-отечески похлопал по спине.

— Ну, давай, хвастайся, что взял.

— БМВ взял, — ответил Кирилл, — давайте хоть перекусим, а то пока к вам по этой грунтовке доберешься — упаришься. И вообще, я к вам из Питера за двести верст тащился, чтобы машиной хвастаться?

Кирилл слукавил. Именно за этим он и приехал. Вообще то, он не очень любил сюда приезжать. Двести с лишним КэМэ, по убитой Таллиннской трассе, а потом ещё пять по обыкновенной, как на Красной площади, брусчатке «Ворошиловского укрепрайона», выдержит не каждая машина. Это батя на своём «Гелике» мог домчать сюда за два часа. Кирилл плелся ЧЕТЫРЕ! И потом, именно здесь, на даче, он безвылазно просидел полгода, после истории с Пиночетом. По этому, когда перед Новым Годом, родители привезли бумагу от Григорьева, с сообщением о том, что с Кирилла «сняли» Федеральный розыск, «в связи с вновь открывшимися обстоятельствами», Тяжин немедля сорвался в город. Он даже на праздник не остался. Да и праздником Новый год в их семье не считался. В восемьдесят втором, 14 февраля, у Китяжа появился братишка, которого назвали ИЛЬЯ. Он рос прекрасным, активным и жизнерадостным мальчуганом, пока не умер в том же восемьдесят втором году. 31 Декабря, прямо на Новый Год. С тех пор, в их семье отмечали рождество.

Кстати, за те полгода, что Китяж отсиживался в погранзоне, отец купил в Питере, новую квартиру. Прямо у залива. На Приморской.

Так что, приехал он хвастаться, париться в баньке, на берегу Финского залива, бегать по утрам на «Белое озеро», НО… на пару дней, не больше.

Мама по быстрому собрала на стол «что в доме было». А было — о-го-го! Наваристый, украинский борщ, жареная треска с неимоверным количеством жареного лука и пюрешечкой, салатик из зелени с домашней сметаной, маринованные огурчики и хрустящие, соленые грузди. А из-под пола, батя достал бутылочку самодельного коньяка. Батя гнал такой шикарный коньяк, что по вкусу он не уступал дорогим французским напиткам. За столом говорили о том, о чем и принято за ним говорить. НИ О ЧЕМ.

Мама рассказывала о том, как соседский кот, по кличке Мейсен, опять всю неделю ходил ночью по забору и дразнил их собак. Собаки лаяли все ночи, и что она очень устала от этого кота, пора бы его сожрать какой-нибудь лисице.

Что рыбаки у «Реймосара» выловили лосося на шестнадцать килограмм и пытались продать его ей за семь тысяч, но быстро подвинулись до пяти и продали за три. А на прошлой неделе Зюка, их западносибирская лайка, сбежал от нее в лесу, а потом гонял лосей, но не догнал. Зато догнал козу бабы Тюни, которую благополучно зарезал. Пришлось покупать новую. Баба Тюня была только «за». Потому, что коза у нее была старая и молока давала как козел, а новая восемь литров в день!

Кирилл ее рассказ с удовольствием. За три месяца, что он вновь стал вольным человеком, он приехал к ней всего один раз. На ее день рождения — 21 февраля. На 8 марта, он ей просто позвонил. Короче, сейчас Кирилл понял, как он по ней соскучился.

Выпив третью, «за тех, кто в море», начал рассказывать отец. У него все было веселей. Медведь проснулся и приходил в деревню есть талые яблоки. Вася Величкин, его сослуживец, уехал поднимать подлодку «Курск». Кабаны на косе обнаглели до такой степени, что подпускают на двадцать метров, А ЕЩЁ… на Белом озере появился новый житель.

— В смысле? — не понял Китяж, — Как это — новый?

— В смысле, что кто-то там избушку себе поставил, — батя выудил маленький огурчик и отправил его к себе в рот.

— А кто?

— А хрен его знает, — пожал плечами Тяжин — старший, — Мужики ходили, охотовед ходил, рыбнадзор ходил. Даже погранцы ходили. Нету там никого. Как по «Ворошиловской дороге» к Белому идешь, дойдешь до Хамолова… Оп! Слышно, что топор стучит. И ведь, собака, явно с мыска на Белом стучит… Идешь на звук… Метров пятьдесят остается… Ну, где самый бурелом… Оп! И ни звука… Приходишь на мысок. Домик стоит. На двери замок. Следов вокруг — не меряно! Топор в колоду воткнут. Чувствуешь, что хозяин рядом… А никого нет… И на звука, — отец стал похож на Крамарова в «Неуловимых мстителях», — И Тишинаааа…

— Брехняяяя, — подыграл ему Кирилл и оба засмеялись.

— Ну… — сказала мама, убирая посуду со стола, — смех смехом, а факт есть факт!

— Ну да, — кивнул ей батя, — А спорт есть спорт. Сруб, этот «кто-то», поставил себе хороший. Сейчас ставит себе что-то рядом, поменьше, — отец разлил ещё по одной, — Я, конечно, по своим каналам пробил. Говорят что не преступник. Монах какой-то. В епархии благословился на жизнь отшельником. Да только, кажется мне, что не простой он — монах этот. Прячется он больно грамотно.

— А ты его в оптику смотреть не пробовал? — поинтересовался Китяж, вылавливая грибочек.

— Ты же меня знаешь, сынок, — улыбнулся батя, — я в людей не целюсь. Да и потом, место он, гад, выбрал себе хорошее. Лес кругом густой. А единственная точка, с которой его можно выцелить, на другом берегу Белого. А там дистанция — метров шестьсот! А я с этими компьютерами себе зрение убил — сам знаешь. Триста метров, дальше все «плывет».

Отец и в правду, последнее время начал стремительно терять зрение.

— Да… дела, — Китяж был уже «на кочерге» от количества выпитого, — Ладно, завтра разберемся. На утренней пробежке. НУ, — он поднял запотевшую стопку, — Чтоб колеса ездили!

* * *

Не смотря на то, что вчера они с отцом изрядно «нагрузились», встал Китяж, как обычно, в 6.30. С полным отсутствием похмельного синдрома, в здравом уме и твердой памяти. Одевшись по форме?2 — ботинки и штаны и, на всякий случай, прихватив охотничий кинжал, он побежал в лес. Температура воздуха была «плюс три», и, по началу, было прохладно. Но мысль о том, что можно встретить любого дикого зверя, включая и двуногого, согревала. Вообще то, охота в погранзоне была запрещена, поэтому и зверья здесь водилось не меряно.

Пробежав по деревне, Кирилл выскочил на гаченную дорогу к законсервированной погранзаставе, до которой было около километра. Дальше, от погранзаставы дорога была получше — мощеная.

Когда ещё до Великой Войны, власти Советского Союза начали подбирать новое место для базы Балтийского флота (мятежный Кронштадт их не устраивал потому, что был слишком близко к Финской границе). Клим Ворошилов указал на Лужскую губу. Место было тихое, глубины позволяли подходить тяжелым крейсерам, да и грозить всему капиталистическому миру, отсюда было удобнее. С запада ее закрывал Кургальский полуостров, за которым ещё дальше, на запад была Нарвская губа. Именно на Кургальском полуострове Клим и решил поставить укрепрайон, который должен прикрывать новую, Усть-Лужскую военно-морскую базу Балтийского флота. И первое, что предстояло сделать, это — дороги. Причем, не просто дороги, а такие, чтобы по ним и танки могли пройти. Чтобы они служили даже тогда, когда во всем мире коммунизм наступит.

Дорог там не было, одни направления. Поэтому Ворошилов пригнал на полуостров около пятнадцати тысяч заключенных, которые за пол года замостили основную дорогу по всему периметру полуострова, а это, ни много, ни мало, восемьдесят КэМэ и около сорока километров внутренних дорог. Весь Кургальский полуостров стоял на костях. Дальше дорог дело не пошло, началась Финская компания, а за ней и Великая Война.