Метро 2033. Московские туннели (сборник) - Сергей Антонов

– Как говаривал товарищ Чингис-хан, сено скошено, время кормить коней, – хохотал Аршинов, поливая лубянских свинцом. – Давно я так не оттягивался!

Но тут загромыхали автоматы с другой стороны туннеля. Героический квартет оказался под перекрестным огнем. Лубянские несли потери, но продолжали наступать с таким отчаянием, что становилось понятно: они скорее погибнут, чем позволят кому-то сбежать со станции имени Дзержинского.

Томский отшвырнул опустошенный рожок, вытащил из подсумка охранника третий и последний. Патроны заканчивались и у прапора. Дальше отстреливаться просто не имело смысла. Скоро придется идти в рукопашную. Если не предпринять решительных действий прямо сейчас, они добьются только одного: падут смертью храбрых.

Значит, атака. Решительный бросок. Пусть безрассудный. Удача смелых любит.

Томский привстал, собираясь на собственном примере показать остальным, что следует делать. Его остановил Вездеход. Он помотал головой и ткнул пальцем в сторону станции. В грохоте выстрелов нельзя было слышать, что сказал карлик, но Толик прочел слово по его губам: «Туда!». У Вездехода имелся какой-то план. Томский верил ему безоговорочно, но прорываться к станции? Было бы логично идти в другую сторону. Но карлик, похоже, с логикой не дружил.

Пригнувшись, он сделал короткую перебежку, залег на рельсах, выпустил очередь. Вновь перебежка. Толик махнул Аршинову и бросился вслед за Вездеходом. Теперь, когда усилия были направлены в одну сторону, остановить, пусть и на время, отчаянное наступление лубянцев стало проще. Огонь из трех стволов свалил нескольких охранников, остальные залегли.

Пуля вспорола рукав куртки Томского.

Наступавшие со стороны Чистых Прудов шли, выпрямившись во весь рост. Психическая атака… Лучи прикрепленных к стволам фонарей скользили по стенам и своду туннеля, пересекались, образуя ослепительно яркие многоугольники.

Толя, выбиваясь из сил, мчался вслед за Вездеходом, но заминка позволила быстроногому человечку оторваться метров на тридцать. Вездеход остановился, отшвырнул автомат и прижал к губам трубку, безотказно действующую на близких расстояниях.

Первый из лубянских, оказавшийся рядом с карликом, взмахнул руками и завалился на спину. Другого настигла автоматная очередь, выпущенная Томским. Анатолий рывком перевел ствол в сторону – оттуда к ним бежали все новые и новые охранники. Огонь!.. Но раздался лишь сухой щелчок.

Патроны закончились в самый неподходящий момент. Нагнав Вездехода, Толик увидел, что тот стоит рядом с заложенным кирпичом прямоугольником дверного проема. Стало ясно, каким образом карлик проник на Лубянку. В кирпичной кладке зияло небольшое отверстие. Вездеходу пришлось вынуть всего пять кирпичей, чтобы прошмыгнуть в дыру.

Однако кроме карлика пролезть в отверстие не мог никто.

Красные были все ближе…

И тогда, схватив автомат обеими руками, Толик ударил прикладом в стену. Еще один кирпич вылетел из кладки. Несколько пуль клюнули стену над головой…

От нового удара прикладом кладка зашаталась и рассыпалась. Теперь пролом стал достаточно большим, чтобы в него мог протиснуться взрослый человек. Томский пропустил вперед подоспевшего Аршинова. Прежде чем втолкнуть в отверстие Владара, вырвал у него автомат и выпустил в подбежавших охранников длинную прощальную очередь.

Оказавшись в какой-то подсобке, Толик увидел, что Владар протискивается в квадратный люк, находившийся в полу как раз посреди помещения. Шахта оказалась узковатой. Едва Томский начал спускаться вслед за друзьями по металлической лестнице, как в спешке порвал рукава рубашки и до крови ободрал кожу на предплечьях. Вскоре лестница закончилась. Бетонный пол, глухая стена с одной стороны и узкий горизонтальный туннель, уходящий сторону Чистых Прудов. Сверху донесся трехэтажный мат одураченных лубянских. Кто-то осветил сверху лучом фонарика ржавые прутья ступеней. Раздался хлопок выстрела, пуля с визгом отрикошетила от зазвеневшей перекладины. Томский направил ствол автомата вверх и огрызнулся короткой очередью. Грохот «калаша» больно ударил по барабанным перепонкам. Однако охраннику, осмелившемуся заглянуть в люк, судя по стону, было куда больней. Толик выждал с минуту, но наверху было тихо. Никто из преследователей не захотел спускаться в шахту и испытывать судьбу.

Вездеход поджидал Томского у входа в горизонтальный туннель. Он улыбнулся и поправил свою черную бейсболку.

– Все целы? – спросил он, тяжело дыша.

Вместо ответа Толик подхватил человечка на руки и чмокнул в небритую щеку.

– Ты – гений!

– Даже немного больше, – ухмыльнулся карлик, вытаскивая из кармана измятую бумажку. – Тут жена твоя тебе кое-что написала.

Когда Томский разворачивал записку, руки его дрожали. Он ожидал, что прочтет жалобы и мольбы, но ничего такого в письме не было. Елена начертила всего одно гумилевское четверостишие.

Ты возьмешь в объятья меняИ тебя, тебя обниму я,Я люблю тебя, принц огня,Я хочу и жду поцелуя.

Глава 11

Чеслав нажимает на клавиши

Ночью Григорий Носов почти не спал. У руководителя Движения Сопротивления было слишком много дел как раз тогда, когда Берилаг погружался в полумрак и бдительность охранников притуплялась. В это время из камеры в камеру бесшумно передавались записки, завернутые в тряпки заточки, сделанные соратниками Носова.

Движение Сопротивления было настолько хорошо законспирировано, что большинство заключенных и не подозревало о его существовании. Григорий не без основания опасался провокаторов и доверял только проверенным в деле людям. Вот и выходило, что ядро Сопротивления составляли узники второго сорта. Мутанты. Если бы Чеслав Корбут узнал о том, как люто ненавидят его уроды-любимцы, то был бы очень удивлен и раздосадован.

Больше года Сопротивление готовило восстание, сигналом к которому послужит убийство ЧК. Только тогда, по замыслу Носова, все узники должны были узнать о Сопротивлении и встать под его знамена. Смерть коменданта вызовет панику среди охраны. Менее осторожные из подручных Корбута окажутся в этот момент слишком близко от клеток. Тогда, по команде Носова, активисты Сопротивления пустят в ход оружие, которое так долго готовили: заточенные до остроты лезвий осколки гранита, выточенные из алюминиевых ложек ножи и просто булыжники, тайно принесенные со строительных работ. Те, кому посчастливится выбраться на платформу первыми, выпустят остальных…

Григорий отдавал себе отчет в том, что схватка будет долгой и кровавой, но все его товарищи, как один, были готовы погибнуть – лишь бы умирать свободными. Желание скорее начать бунт было таким сильным, что Носову приходилось урезонивать наиболее нетерпеливых членов Сопротивления. Больше всего беспокоил бывший предводитель движения по кличке Голован.

Перевыборы пришлось сделать из-за того, что болезнь Голована прогрессировала. Он был гидроцефалом. В отличие от Григория, заболевание не являлось врожденным. Голован когда-то жил на станции, не защищенной от радиации, где и хватанул внушительную дозу «сияния». В итоге – скопление жидкости в полостях мозга, избыточное внутричерепное давление. Больной мучился от острых приступов головной боли, его постоянно рвало. Начались проблемы со зрением и слухом. Голован перестал контролировать себя, требовал незамедлительного бунта с последующим расстрелом всей охраны концлагеря. Неумолимое приближение собственной смерти обесценило для Голована жизнь других. Несчастный жаждал крови, и удерживать его от необдуманных поступков становилось все труднее.

Сейчас гидроцефал спал. Спал тревожно, беспрерывно ерзая по гранитному полу. Огромная голова моталась из стороны в сторону, с губ срывались стоны и страшные ругательства. Носов снял свою робу и укрыл больного товарища. Он не хотел, чтобы Голован проснулся и услышал его разговор с охранником.

Раздались голоса и скрип. Вставали в Берилаге рано. Завтрак в армейских судках, выкрашенных в защитный цвет, развозили на тачках. Судя по визгу, который они издавали, колеса тачек никогда не смазывались.

В камерах пробудились, зашевелились. Когда тачку подкатывали к решеткам, из-за них высовывались худые руки. Тарелками в концлагере не пользовались. Вместо них заключенные выдалбливали углубления в деревянных досках. Некоторые подставляли под черпак раздатчика простые картонки.

Меню для заключенных разрабатывал лично ЧК. Чтобы узники не чувствовали себя отдыхающими санатория, утренний рацион был максимально облегчен. Каждый получал половину черпака каши, состоявшей из помоев, вывезенных со станций Красной линии. Для пущей густоты в дурно пахнущую массу добавляли отходы, которые оставались после чистки грибов.

Протолкнуть эту мерзость в пищевод было затруднительно. Заключенные запивали кашу неочищенной водой из расставленных в камерах ржавых бочек. Воду раз в день приносили самые покорные из зэков. На поверхность их выпускали без охраны, но и без защитных костюмов.