Странники - Макс Сысоев

      Мужчина вдруг запустил пятерню в волосы и в сердцах вырвал целый пучок.

      — Он пить хочет, вы ему налили мало воды, — сказала женщина, которую звали Райя. Она следила то за мной, то за ёжившейся и трущей занемевшие руки Вельдой, то за Катей, которая неловко, излишне боясь обжечься, засовывала в огонь картошку.

      — А вам самим ничего не надо? — спросил я.

      — Если только ещё воды. Только лучше тёплой, а то у меня внутри всё жжёт от холодной. В чём вы греете воду?

      — В канистре. Она, правда, пластмассовая, и у воды привкус получается неприятный

      — О, Единый! — да что ты передо мной оправдываешься? Мы вам обязаны спасением, — произнесла Райя тривиальную, но от этого не потерявшую проникновенной искренности фразу. — Огромная вам признательность.

      Отобрав у Кати палку, я выкатил из костра картошку, зарыл её под защиту золы и покосился на странного мужчину, который, утолив жажду, вовсе прекратил двигаться.

      — Он выживет, — сказала Райя, вместе со мной посмотревшая на него. — Ты всё сделал правильно. Он хороший колдун. Только ты не трогай его, он сейчас очень занят. Демон, — она потёрла правую ногу, рукой пошевелила пальцы на ней, сунула стопу почти в самое пламя. — Не чувствует ничего. Не иначе, отнялась. Вельда, а у тебя всё в порядке?

      Вельда кивнула и подала женщине канистру.

      — Пейте, она тёплая, — сказала она.

      Я опасался, что она немая, однако у неё был очень красивый голос, и мне захотелось услышать его снова. Поэтому я переспросил, сделав вид, будто думал, что Вельда обращалась ко мне:

      — Что-что?

      — Спасибо за воду, — сказала Вельда.

      Я подумал, что устраиваю сущее шутовство; пришлось срочно взять себя в руки.

      — Кто же вы такие? — спрашивала Райя нас с Катей. — Вы похожи на механистов... Но механисты... они бы не стали делать того, что сделали вы.

      Я ответил, что мы беглецы, наша машина сломалась, и мы не знаем, что делать дальше.  

      — Чудной ты какой-то, — сказала Райя на это. — Не видела я таких механистов. А ты, Вельда?

      Вельда пожала плечами. Катя наклонилась ко мне и шепнула: «Они все тронулись, точно говорю». От её слов я стал испытывать неловкость за нас обоих, но после решил: «Не о смерти же думать, в конце концов!». Смерти на сегодня достаточно. Нечего это дерьмо вспоминать.

***

     С приходом темноты началась сущая чертовщина. Над нами просвистел гудок, тяжело прогрохотали по рельсам шесть пар колёс, слышен был гул мощного дизельного двигателя. Тень тепловоза проползла по насыпи, светя тусклыми жёлтыми фарами. В лесу кричал филин.

     Я боялся новой ночи и утыканной мёртвыми головами поляны.

      — Нам нужно идти, — проговорила женщина, которую звали Райя.

      — Куда?

      — В Храм Энгора, — ответила она. — Вы беглецы, и мы беглецы. Если не бежать, прошлое догонит. Чёрный конь уже у опушки, он тащит за собой ночь ноября. Будут летучие волки, будут наши враги.

      И, видя моё сомнение, она добавила:

      — Верь в свой шаг.

      Мы сделали два факела и двинулись великим Путём-Дорогою. По колеям и по болотам, по тропинкам и чаще, по полям и холмам, во мраке и холоде, под дождём, но огороженные стенами коридора, сотканного из тьмы, трав, ветвей и отблесков пламени. Во главе колонны шла высокая Вельда и несла на вытянутой руке первый факел, а второй нёс я, замыкая шествие.

      Что я делал? Куда шёл? Зачем? Я всегда знал, что ничего не знаю, и вот я стал одной из двух огненных точек, отмеривших в пространстве освещённый отрезок, и благодаря мне ночь и сон не могли настичь моих спутников. Нечистая сила двигалась следом, наступая на пятки. Как обычно, ещё вчера утром я не представлял, где, с кем и как окажусь вечером. Да что вчера? — я даже сегодня на рассвете не знал, что случится через час, и уж тем более через двенадцать часов. И я не знал, где буду завтра. И буду ли я завтра вообще. Ночь тянулась ко мне чёрными путами неверия, но внутри отрезка, между двумя огненными точками, Вельдой и мной, все было спокойно.

      Но что же происходило? Что это за люди, если меньше суток назад они едва не отошли в мир иной, а теперь идут, уверенно так и... я бы сказал, неотвратимо. Не идут, а скорее грядут куда-то, как рок, как стихия. Ни дать, ни взять, призраки. Шаг не ускоряют и не замедляют, не оборачиваются, не говорят. Не дышат. Жутко.

      Сколько километров мы прошли? Пять? Десять? Кажется, что не меньше тысячи. А я не устал. Я иду так же размеренно, не оборачиваюсь, не обгоняю и не отстаю. Нельзя отставать, темно будет. А самое главное — не оборачиваться. Обернёшься — и всё, сцапает нечистая сила, катящаяся попятам. Один раз я как-то решился на человеческий поступок: прикоснулся к Катиному плечу, а когда она обернулась, тронул указательным пальцем её нос.

      — Мы заколдованы, — прошептала она одними губами. — Нас кто-то заколдовал. Иих тоже.

      Небо со вчерашнего дня оставалось ясным, в редких тучках, и месяц, большой и жёлтый, как никогда казался облачённым в острый ночной колпак,  усмехавшимся и показывавшим мелкие острые зубки негодяя.

      Леса и поля, поля и болота. Шагов много, а пройдено всего ничего. Закружило нас вокруг одного места, тёмного, — там, где головы из-под земли торчат. И вот-вот распрямится заведённая нами магическая пружина, и забросит нас тогда к чёрту на кулички. То ли в Храм, а то ли нет. Храм-то поди один, а иных мест несчётное множество. Скорее уж забросит не туда, чем туда.

      — Само место, где нам было суждено умереть, — говорила Райя, — само оно гонится за нами. От него сложно убежать. Возле каждой глубокой ямы и оврага оно может дотянуться до нас. Нам нельзя останавливаться до рассвета. И оглядываться нельзя. И спать. В эту ночь сон не защитит, а предаст.

      В ту ночь нас предал мир, и сонная его часть, и явная. Страшные мороки посылал он нам всю дорогу, а под утро, когда мы вышли в поле, на нас напали летучие волки.  Они затаились под листьями и нежданно-негаданно вылетели, серые, шесть штук, закружились вокруг нас, обтекаемые, страшные, с уродливыми атрофированными лапками под брюхом. В это время впереди шёл я, а Райя замыкала шествие. За мгновения до нападения она успела уловить опасность, развернулась к нам спиной, ныряя в отрезок между огнями, выставила горящий факел перед собой. Мой факел схватил мужчина; оба они,  повторяя движения друг друга, не боясь летучих волков и даже не глядя на них, обошли по кругу нас с Вельдой и Катей. Летучие волки вились рядом, но круга пересечь не могли. Так мы и стояли два с лишним часа, не шевелясь, не разговаривая, а когда облака посветлели от солнца, летучие волки убрались восвояси, и в дали пожухлых полей мы увидели его.

***

      Высокий и трёхрогий, весь из тёмно-зелёного отшлифованного гранита, Храм Энгора настолько резко выделялся на фоне гладкого поля с чахлой травой, что так и хотелось представить, как он в один прекрасный день переместился сюда из иного измерения. Храм разрушал созданную земной природой композицию и стоял так, гордый, посреди разрушенной композиции.

      — Единый услышал наши мольбы, — Райя щурилась от яркого серого рассвета, заставлявшего блестеть средний рог Храма. Почему только средний, я понял, когда мы, пройдя ещё порядочно по полю, приблизились, и стало видно, что остальные два рога частично оплавлены и почернели, словно от жара. Но что за жар мог расплавить гранит?

      Я смотрел на мужчину, чьего имени так и не узнал, а тот смотрел на Храм. Я смотрел на Райю, а Райя — на Храм. Я смотрел на Вельду, на её тонкий нос с горбинкой, высокие скулы, длинные золотые волосы, — а та смотрела на рассвет. А Катя смотрела в землю и зеленью лица походила на русалку; она не смела поднять глаз. Все были преисполнены благоговения, а я один со своим дешёвым сарказмом и неверием смотрел не на чудо, а на людей, и надеялся увидеть в них хоть что-то иное, помимо этого трепета перед величественным идолом, — но ничего иного я увидеть не смог. А когда все, не сговариваясь, двинулись к Храму, я пошёл с ними.

      Высокие стрельчатые ворота Храма, находившиеся в вечной тени портала и двух низких и широких аркбутанов слева и справа от ворот, оказались закрытыми.

      — Никого нет? — осмелился я глухим, подставившим меня голосом нарушить священную тишину.

      — Эти двери открыты всегда, когда светит солнце, кроме двух часов, утром и вечером, в заповедное время, когда свершается молитва, — своим чудным стилем пояснила Райя. — Стучаться в Храм сейчас не имеет смысла и законных оснований. Это было бы святотатством, ибо мы чтим Единого и знаем завещанные предками обычаи. Давай лучше помолимся, не станем забывать веру, и возблагодарим Единого за новый день, ниспосланный нам.