Огненный бассейн. Сборник фантастических романов - Джон Кристофер

Я видел его отношение ко мне, но вначале не воспринимал его серьезно. Мне казалось, что он просто негодует по поводу моего легкомысленного, я с этим согласен, поведения при нашей прежней встрече. Я решил отнестись к этому добродушно и больше не давать поводов для недовольства. Лишь постепенно я понял, что его нелюбовь ко мне имеет гораздо более глубокие корни и, что бы я ни делал, этого мне не изменить. Еще позже я понял, насколько он сложный человек: нападая на меня, он боролся с собственной слабостью и неустойчивостью, бывшими частью его характера. Я видел только, что чем послушнее, быстрее и исполнительнее я действую, тем больше издевательств и дополнительных нарядов получаю. Неудивительно, что через неделю я ненавидел его не меньше, чем своего хозяина в городе.

Его внешность и привычки не улучшали моего к нему отношения. Приземистость и бочкообразная грудная клетка, толстые губы и приплюснутый нос, густые черные волосы, видные сквозь петли его рубашки на теле, — все это вызывало во мне отвращение. Громче него никто не ел суп и жаркое. А привычка постоянно отхаркиваться и сплевывать не стала лучше от того, что теперь он плевал не на пол, а в большой красный платок, который носил за рукавом. Я не знал тогда, что красным был платок от его собственной крови и что он умирал. Впрочем, не уверен, что, знай я это, стал бы относиться к нему по-другому. Он постоянно изводил меня, и с каждым днем мне все труднее становилось сдерживаться.

Фриц очень помогал мне, успокаивая и, когда было возможно, беря на себя выполнение заданий. И Бинпол тоже. С ним я часто и подолгу разговаривал в свободное время. У меня были и другие отвлечения, сильно занимавшие мои мысли. Это был наш пленник-хозяин Руки.

Он хорошо выдержал то, что можно назвать мучительным и болезненным испытанием… Помещение, подготовленное для него, находилось в подвале замка, и мы с Фрицем посещали его там, проходя через шлюз и надевая маски. Это была довольно большая комната, высеченная в цельной скале. На основе наших докладов ученые сделали все возможное для его удобства, даже пробили в полу яму и наполнили ее теплой водой, чтобы он мог в нее погружаться. Не думаю, что, когда мы доставляли ее в ведрах, вода была так горяча, как ему хотелось, и сменяли ее не так часто, как у хозяев, постоянно смягчавших свою ящерицеподобную кожу, но это было лучше, чем ничего. То же самое относилось и к пище, которую для него производили, как и воздух, на основе образцов, которые сумел вынести из города Фриц.

Первые несколько дней Руки находился в шоке, потом началось то, что у них называется болезнью, или проклятием Склудзи — так называл это мой хозяин. На зеленой коже появились коричневые пятна, щупальца все время дрожали, он сам был апатичен и ни на что не реагировал. Мы не знали, как лечить его. У нас не было даже газовых пузырей, которые хозяева в городе используют, чтобы облегчить боль, и ему приходилось выкручиваться самому. К счастью, он выкрутился. Неделю спустя я зашел в его комнату и увидел, что кожа у него здорового зеленого цвета и он проявляет явный интерес к пище.

До этого он не отвечал на вопросы ни на одном из человеческих языков. Он и сейчас не ответил, и мы уже начали отчаиваться. Неужели нам попался хозяин, не знающий ни одного языка людей? Спустя несколько дней, когда он явно выздоровел, один из ученых предположил, что его невежество притворное. Нам велели на следующий день не приносить ему горячую воду в бассейн. Он тут же проявил недовольство и даже, подойдя ко мне, указал на нее щупальцем. Мы не обратили на это внимания. Когда мы собирались выйти, он наконец заговорил обычным для хозяев гулким голосом. По-немецки он сказал:

— Принеси мне воды. Мне необходимо выкупаться.

Я смотрел на морщинистое нелепое чудище вдвое выше меня.

— Скажите “пожалуйста”.

Но это слово хозяева не употребляли ни на одном из наших языков. Он просто повторил:

— Принеси мне воды.

— Подожди, — ответил я. — Посмотрим, что скажут ученые. После этого он не пытался изображать из себя глухонемого.

Но, с другой стороны, и особенно разговорчивым не был. На одни из вопросов он отвечал, на другие следовало упрямое молчание. Не всегда легко было понять, почему он решил ответить или промолчать. Были случаи, когда вопросы имели явное отношение к возможной обороне города, но трудно понять, почему, например, подробно рассказав о роли людей-рабов и об отношении к ним хозяев, он отказался говорить об охоте с шарами. По-видимому, все хозяева страстно любили сей вид спорта, в который играли на треугольной арене в городе. Мне кажется, отдаленно он напоминает баскетбол, только здесь было семь “корзин”, игроками являлись маленькие треножники, а мяч был сверкающим золотым шаром, который как бы возникал в воздухе. Руки не ответил ни на один вопрос об этом.

За долгие месяцы рабства я так и не узнал имени своего хозяина и было ли у него вообще имя: он всегда был “хозяин”, а я “мальчик”. Мы же не могли так называть своего пленника. На вопрос об имени он ответил, что его зовут Руки. Спустя короткое время я уже думал о нем не только как о представителе врага, державшего в рабстве наш мир, но и как об индивидууме. Я знал, конечно, что хозяева не представляют однородную массу одинаковых чудовищ. Мой собственный хозяин был относительно добрым, хозяин Фрица — жестоким. У них были и разные интересы. Но различия, которые я находил в городе, были сурово практичны, мы отыскивали их, чтобы использовать. В изменившейся же ситуации то же самое виделось под другим углом зрения.

Однажды, например, меня задержал Ульф, и я не принес Руки ужин вовремя. Когда я прошел через шлюз и увидел Руки в центре комнаты, то как-то попытался извиниться за опоздание. Он слегка дернул щупальцем, гулко ответил:

— Не важно. Здесь так много интересного.

Его окружали каменные стены, освещенные двумя маленькими лампами за зеленым стеклом для его удобства. Единственным нарушением монотонности были двери и дыра в полу. Она служила ему не только ванной, но и постелью; вместо используемого в городе вещества вроде мха мы клали туда водоросли. Невозможно было разгадать выражение этих абсолютно чуждых черт — голова без шеи, три глаза, отверстия для дыхания и питания, окруженные причудливой сетью морщин, — но в этот момент Руки выглядел по-своему печальным и несчастным. Я, во всяком случае, понял одно: он шутил! Неумелая, может быть, но шутка. Это было первое указание на то, что у хозяев существует, пусть и рудиментарно, чувство юмора.

Меня инструктировали при малейшей возможности вступать с ним в разговор. Конечно, ученые исследовали его, но мы тоже могли что-нибудь узнать. Выходя из его комнаты, мы каждый раз должны слово в слово повторять все услышанное одному из ученых. Я и сам находил интересными эти разговоры. Не всегда Руки отзывался на мои попытки, но иногда начинал говорить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});