Перебежчик - Бернард Корнуэлл

Ги Белль мертв? Тогда кто вступится за Старбака? Кто во всей Конфедерации докажет, что Старбак не дезертир? Нат встряхнулся.

Нельзя ему возвращаться! Понимание этого словно обдало его ледяной водой. Только Ги Белль мог поручиться за него, и без него друзей в Ричмонде у Ната не было. Без Ги Белля он был дважды изменником, презираемым вдвое сильнее прежнего, без Ги Белля путь на Юг, не говоря уже о Легионе, ему был заказан.

- Ты нервничаешь, Нат! - немного грубовато заметил Пинкертон. - Волнуешься о возвращении, верно?

- Я справлюсь, сэр, - ответил Старбак.

- Уверен, что справишься. Все мои лучшие агенты нервничают. Только дураки даже ухом не ведут при мысли об отправке на юг, - шотландец повернулся в недоумении, услышав гул артиллерии где-то вдалеке: - Это пушечные залпы? Или снова гром?

Он широко распахнул окно. Безошибочно узнаваемый звук артиллерийской канонады прокатился по окрестностям, угас и снова загрохотал, когда слово взяла еще одна артбатарея.

Пинкертон прислушался и пожал плечами:

- Может быть, канониры тренируются?

- Я могу одолжить лошадь и съездить поглядеть? - спросил Старбак.

Ему хотелось побыть в одиночестве и подумать о будущем. Его покровитель мертв. Нату представился Ги Белль, умерший с сардонической улыбкой на губах. Оставил ли старик бумагу, удостоверяющую невиновность Старбака? Почему-то Нат в этом был совсем не уверен, и он снова задрожал, несмотря на жару.

- Возьми мою лошадь, - предложил Джеймс.

- Но вернись до шести! - предупредил Старбака Пинкертон. - За тобой в шесть зайдет человек, который отведет тебя к реке!

- В шесть часов, - пообещал Старбак и, мучаясь от неопределенности и страха, отправился к конюшне.

Пинкертон уселся на стул Ната и вплотную занялся курицей.

- Славный парень твой брат. Но нервный, Джимми, очень нервный.

- Он всегда этим страдал, - заметил Джеймс. - И алкоголем и табаком он лучше себе не сделает.

Пинкертон улыбнулся:

- Я когда-то тоже употреблял алкоголь и табак, Джимми.

- Но вы человек плотного сложения, а мой брат хилый, - объяснил Джеймс. - Люди вроде нас с вами, майор, страдают от желудочно-кишечных заболеваний, а такие как мой брат - всегда от нервов. В этом он пошел в отца.

- Должно быть, образование - великая вещь, - промолвил Пинкертон, усаживаясь перед тарелкой. Звук канонады усилился, но он не обращал на него внимания.

- Моя любимая бабушка, упокой Господь ее душу, всегда заявляла, что нет такой болезни в Божьем мире, которую нельзя было бы излечить глотком виски. Сомневаюсь, что я с ней согласен, Джимми, но она прожила долгую жизнь и ни дня не болела.

- Но она рекомендовала только глоток, - возразил Джеймс, который рад был польстить Пинкертону, - а не надираться как свинья, майор, ни один благоразумный человек не станет оспаривать целительную силу виски, но к прискорбию, оно обычно используется не в качестве лекарства.

- Твой брат наслаждается своим падением, - с озорством заметил Пинкертон.

- Нат - сплошное разочарование, - признал Джеймс. - Но я смотрю на это так, майор: он отрекся от своих политических заблуждений и встал на тяжкий путь исправления. Он стоял на дороге порока, но с Божьей благодатью вернется на праведный путь к полному спасению.

- Смею сказать, что ты прав, - проворчал Пинкертон. Он никогда не чувствовал себя комфортно в обществе собственного заместителя, когда тот начинал нечто вроде проповеди, но признавал твердые добродетели Джеймса и знал, что стоило потерпеть эту странную проповедь ради того порядка, который внес Джеймс в дела Секретной службы.

- И возможно, мы поможем Нату встать на путь к спасению, - настаивал Джеймс, - предложив ему место в бюро? Нам прискорбно не хватает персонала, шеф. Только посмотрите на это! - он махнул рукой в сторону кипы телеграмм и протоколов допросов.

- Когда он вернется из Ричмонда, - ответил Пинкертон, - мы об этом подумаем, обещаю.

Он обернулся в сторону окна и нахмурился.

- Весьма оживленная канонада. Как думаешь, мятежники нас атакуют?

- К нам не поступало никаких сообщений об атаке противника, - сказал Джеймс, имея в виду, что нападение вряд ли может произойти. Когда готовилась атака, небольшой поток дезертиров всегда приносил новости о приготовлениях врага, но в последние дни на линии фронта между двумя армиями было на удивление тихо.

- Ты прав, Джимми, ты прав, - Пинкертон вернулся к столу.

- Наверняка просто канонерка проводит учения с командой. И без сомнений, если происходит нечто серьезное, мы скоро об этом услышим, - он выбрал недельной давности экземпляр "Республиканца Джексонвиля" и начал читать хвастливую статью о том, как прорывающие блокаду контрабандисты сбежали от кораблей северян у побережья Южной Каролины.

Корабль вез груз парусины из Генуи, французских ботинок, британских капсюлей, гуттаперчи из Малайи и одеколона.

- Зачем им нужен одеколон? - удивился Пинкертон. - Зачем, во имя Господа, он им нужен?

Джеймс не ответил. Он был занят ланчем, накладывая очередную порцию цыпленка, когда дверь в гостиную резко отворилась и в комнату вошел высокий и сухопарый полковник.

Полковник был в сапогах для верховой езды и с хлыстом в руках, а его форма была забрызгана красной грязью, что свидетельствовало о том, что он только что прискакал.

- Кто вы такой, черт возьми? - Пинкертон поднял глаза от газеты.

- Меня зовут Торн. Подполковник Торн, Департамент генеральной инспекции, из Вашингтона. А вы-то кто такой?

- Пинкертон.

- Так, Пинкертон, где Старбак?

- Сэр? Я Старбак, сэр, - ответил Джеймс, сдергивая с шеи салфетку и поднимаясь из-за стола.

- Вы Натаниэль Старбак? - мрачно переспросил полковник Торн.

Джеймс покачал головой:

- Я его брат, сэр.

- Тогда где, мать его, Натаниэль Старбак? Вы уже арестовали его?

- Арестовали? - переспросил Пинкертон.

- Я телеграфировал вам вчера. Кто-нибудь тут вообще своим делом занимается? - с горечью спросил Торн, прекрасно зная, что разоблачающее Старбака письмо Дилейни пролежало запечатанным на его собственном столе слишком долго. - Где же он, черт его подери?

Джеймс слабо махнул рукой в сторону заднего двора:

- На конюшне, надо полагать.

- Отведите меня туда! - Торн извлек из поясной кобуры револьвер и вставил в брандтрубку одной из камор капсюль.

- А я могу поинтересоваться... - нервно начал Джеймс.

- Не можете, чёрт возьми! Ведите меня в конюшню! - заорал Торн. - Я сюда из Вашингтона приперся не для того, чтобы вы передо мной тряслись, как девственница на брачном ложе! Шевелитесь!

Джеймс побежал на конюшню.

Дверца стойла, где держали его лошадь, поскрипывала на ветру. Само стойло пустовало.

- Он поехал разузнать, что там была за стрельба, - слабо оправдывался испуганный свирепостью Торна Джеймс.

- Вернется к шести, - уверил полковника Пинкертон.

- Тогда молитесь, чтобы так и было, - ответил Торн. - Где Макклелан? Он должен дать мне кавалеристов, и мы догоним этого ублюдочного изменника.

- Но почему? - спросил Джеймс. - Почему? Что он натворил?

Но полковник уже ушел. Где-то на горизонте трещали пушки, и над лесом поднялась бледная пелена белого дыма. Нат уехал на запад, в воздухе дрейфовало что-то недоброе, и у Джеймса заныло сердце. Он помолился, чтобы его страхи оказались ложными, а потом направился искать лошадь.

Пехота Конфедерации то бежала, то переходила на шаг по местности, которая местами была твердой, а местами превращалась в болото. Дозоры янки заметили, как из леса показались серые и коричневые мундиры, и быстро помчались предупреждать командиров, что мятежники наступают.

В лагерях федералистов горны протрубили тревогу, и этот звук разнесся по фермам к югу от станции Фейр-Оукс. Генерал Макклелан хорошо вымуштровал своих солдат и гордился тем, как они вставали под ружье.

Целые полки побросали писать письма и хлебать кофе, бросили бейсбольные мячи и игральные карты, схватили винтовки, сложенные вигвамом, и побежали вставать в строй за завалом из веток высотой по пояс, который прикрывал их лагерь.

Застрельщики выбежали из строя, направившись к, вырытым в сотне шагов перед завалом окопам, где небольшой бугор предохранял их от затопления, но ночная гроза всё равно залила окопы, так что застрельщики встали на колени у заполненных водой ям и вытащили из дул винтовок затычки, предохраняющие оружие от дождя и ржавчины.

Остальная часть поднявшихся по тревоге полков сформировала две длинные шеренги, которые теперь стояли на теплом и сильном ветру, осматривая лес, откуда только что прибыли дозорные. Солдаты зарядили оружие и вставили на место капсюли.

Завал перед ожидающей пехотой представлял собой барьер из поваленных деревьев. В нем были проделаны проемы, через которые могли бы проходить застрельщики, а в некоторых местах - земляные валы для размещения артиллерии.

Пушки, главным образом двенадцатифунтовые орудия Наполеона, но также и несколько десятифунтовых орудий Паррота, уже были заряжены. Канониры стянули парусину с ящика с боеприпасами, всунули фрикционные запалы и приказали подготовить заряды с картечью для второго и третьего залпа.