Высшая степень обиды (СИ) - Шатохина Тамара

Первого января в час дня раздался звонок и голос Усольцева:

– Зоя, через два часа я буду в Питере. Еще через час – возле твоего дома. Пожалуйста, надень то синее платье – с квадратом наверху… ты поняла.

– Что? – охнула я, – а как же мальчишки?

– Отпустили меня. И Паша тоже.

– А зачем… почему это вдруг? – растерялась я.

– Ты совсем ничего не помнишь? – посмеивался Усольцев.

– Помню… если ты о поцелуях, то извини. Ты же еще на посадке?

– Не помнишь, значит… Мне зайти за тобой или сама спустишься?

– Не обязательно… нет – не нужно. А что ты планируешь…? – задала я, наконец, вопрос по существу.

– Значит, сюрприз будет, – с облегчением засмеялся он. А дальше оказался недоступен.

Я кинулась к шкафу с одеждой, потом в ванную и замерла, глядя в зеркало. Похоже, это будет свидание, потому что ощущения нахлынули подзабытые, но знакомые. Было уже такое дело, только на лавочке и с мороженым. Потом были у нас и театры, и рестораны, но уже без такого… трепета, что ли? Мы все планировали вместе, выходили тоже. И было ожидание праздника, но не встречи, не значимых взглядов и прикосновений... А теперь все будет по-настоящему. Я чувствовала это так, поэтому занервничала, и нахлынули сотни разных мыслей… самая глупая, наверное – какую выбрать обувь? Потом прикинула время и поняла, что успеваю все – и даже успокоиться.

Что это было? Я, конечно, собиралась выяснить потом, но никаких неприятных эмоций и чувств его выходка не вызвала. Наоборот – приятно удивило то, что он предупредил меня о своем приезде, хотя мог явиться нежданно – настоящий сюрприз получился бы. Но потрясения мне, как бы, противопоказаны? А еще я могла отказаться и тогда он не сел бы в самолет. Решила пока не думать об этом и просто постараться хорошо провести время и, может быть, проверить себя.

Да, мы бывали с Усольцевым в ресторанах – не раз и не два, но не так. И точно ни разу не встречались у такси, где он ждал меня по гражданке и с букетом в руках… Темные кожистые листья, крохотные белые цветочки с длиннющими тычинками – это я рассмотрела потом.

– И что это, Витя, зачем? – смотрела я на него, принимая букет.

– Запах понравился, а название сильно сложное – не запомнил, – улыбался он, заглядывая мне в глаза, угадывая…

Да, запах был – пряный, фруктовый. Я зажмурилась от удовольствия. Снова совпало у нас…

– Я не о цветах. Что ты сорвался? Зимой опасно летать.

– Помню-помню… – сел он на заднее сиденье рядом со мной, – ты вообще боишься. Сегодня не страшно – погода летная. Тебе куча приветов от Сережки и Ромки, примчались с катера голодные… – рассказывал он, пока мы ехали по городу.

Я внимательно слушала и смотрела в окно. В новогоднюю ночь выпал снег – совсем мало, как раз столько, что убирать его не стали, посыпать чем-то – тоже. И сейчас по слегка утоптанной уже тонкой снежной простыне, укрывшей асфальт, по заснеженным козырькам и балконам гуляли слабые блики от множества гирлянд, украшающих центральные улицы. Тающие сосульки и светящиеся дождевые капли, стекающие вниз; световые завесы в витринах, цветная бахрома и искристые водопады – сказочное царство света и свежего снега. И настроение… ощущение праздника – наконец-то! Улыбаясь, повернулась к Виктору – он смотрел на меня. Кивнул, мягко соглашаясь:

– Красиво… а совсем стемнеет – будет еще лучше. Мы уже подъезжаем.

Это был ресторан кубинской кухни – в подвальчике, с полукруглыми сводами над головой, выложенными камнем, дощатыми панелями на стенах… Кубинский флаг на стене, старая машина зачем-то, ненавязчивая музыка, приятный свет, фотографии – здесь было хорошо и уютно, но у нас обещало быть лучше.

– Ты не знала, какое меню выбрать для клуба. Ну вот… – подводя меня к заранее заказанному столику, объяснил Виктор: – Сейчас все и решишь – посмотришь, попробуешь. Мое любимое… – провел он взглядом по вырезу-каре моего платья и поднял взгляд на лицо, выискивая в нем что-то или чего-то ожидая?

Мы встретились первый раз после Александрии. Здесь и сейчас – в приглушенном свете ламп, он выглядел намного лучше. А еще – свежая стрижка, выбрит, что называется – до синевы, даже седина странно красила его, делая солиднее… не старше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Сама не сообразила бы… не собралась – точно. Спасибо, Витя, – понимала я, что уже не вспомню – что наговорила тогда и насколько большой проблемой выглядел выбор меню? Вряд ли, как катастрофа. Скорее, как неплохой повод для встречи.

Отказавшись от выпивки (я не рискнула, а он поздно вечером улетал), заказав что-то из блюд и особо не заморачиваясь с выбором – салат с утиной грудкой или со стейком акулы, мы сидели напротив, смотрели друг на друга и опять говорили... Обо всем подряд, как привыкли в последнее время – как отучились мальчики, как они сейчас выглядят, как встретились отец и сын Силины … Неприятные вещи замалчивались – не вспоминали состоявшийся уже развод Сани и Паши, перемены в службе Усольцева и даже гарнизонные новости – мало ли… портить вечер не хотелось нам обоим.

Это была то ли маленькая репетиция наших будущих отношений, если они состоятся? То ли… такая себе проба, которая покажет силу нашей выдержки – моей особенно. А еще степень готовности пойти навстречу друг другу, границы дозволенных речей… Мы шли наощупь. Он – опасаясь ранить или обидеть, нечаянно вызвав воспоминания, я – без желания упрекать, но еще не в состоянии совсем отпустить то, что было. Какие там поцелуи? Разве что взглядами…

К концу вечера я чувствовала их почти физически – теплым жжением на губах, горячими мазками – по беззащитному декольте… Росло напряженное ожидание непонятно чего – следующего шага или слова? А дальше будет такси и возможно то самое соприкосновение рукавами. Я не боялась этого – смешно бы… но понимала, что Усольцев ждет… и я тоже жду.

Когда он взглянул на часы и потом поднял взгляд на меня, я положила на стол расслабленную кисть. Между нами. Ближе… в доступной для него близости. И он накрыл ее своей – не пальцы, а скорее запястье. Легко, чуть слышно провел большим пальцем по коже, и я прикрыла глаза, остро переживая не совсем то, чего ожидала. Сдавило в груди и толкнуло… потянуло к нему в простой, почти невыносимой женской потребности быть ближе, прижаться, чувствуя привычные силу, тепло и защиту. Ладонь судорожно сжалась в кулак под его рукой… и он отстранился, поднимаясь:

– Мне уже пора, родная…

Засыпая вечером, вспоминала полутемный салон такси, почти физическое ощущение – он рядом… знакомый запах туалетной воды, тепло на душе и в теле, а еще – предвкушение и, наверное, готовность… Я не оттолкнула бы его тогда, хотела бы испытать себя и попробовать…

Да вот только Усольцев пробовать не хотел – ему нужно было, чтобы наверняка. Кажется, я поняла – по тому, как он сказал тогда… точно не вспомнить, но смысл – тебе стоило напиться, чтобы, наконец, заговорила о нашем. И следующий шаг тоже должна буду сделать я, но только осознанно – когда поцелуй станет для меня настоящей потребностью. Понятно же… хмыкнула я, уже засыпая – если сделаю это первая, значит, точно не оттолкну. Усольцев осторожничает, боится спугнуть и все испортить – слишком многое стоит на кону.

Я не почувствовала его появление сегодня тем самым намеком или знаком судьбы. Не капризничала и не вредничала, не ожидала подвигов и великих жертв... Но была уверенность, что когда-нибудь обязательно почувствую и пойму, что уже можно и пора.

Глава 41

Наверное, мне стоило успокоиться и просто понять, что сейчас происходит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Этот январь лечил меня безо всяких Темкиных препаратов, хотя и о них я не забывала. Лечили разговоры с Усольцевым и его прилеты раз в неделю, с которыми после первого нашего свидания я смирилась. Лечили букеты, в которых каждый раз были новые цветы. Они носили какие-то дикие названия, но пахли всегда бесподобно… Я специально зашла в цветочный и зачитала название по бумажке. Оказалось – это какой-то кустарник и в этот магазин его не завозили. Не иначе, Усольцев отыскал где-то цветочный Клондайк, или специально заказывал экзотические букеты – чтобы обязательно с приятным запахом. К цветам после севера у меня было особое, трепетное отношение. Поэтому, получив их в руки, я быстро возвращалась домой и отдавала папе, чтобы поставил в воду. Усольцев никогда не поднимался в квартиру – я не хотела сейчас их встречи и разговора, сама не готова была к этому.