Кто стрелял в президента - Елена Колядина

Награждение было очень уж торжественным! Даже лишка, по мнению коляски, почета! Коробочку с орденом Люба получила из рук самого президента. Более того, он взял из рук нарочно приставленного для этого дела помощника великолепный букет роз и самолично вручил его Любе.

— Такие люди как вы, Любовь Геннадьевна, — это гордость России, — сказал президент в микрофон. — Счастья, вам, здоровья. И простите, что вам пришлось попасть под пули вместо меня.

— Вам необходимо сказать короткое ответное слово, — подсказали Любе на ухо.

— Что вы все извиняетесь? — сказала Люба, разглядывая бледно-зеленые панели стен, картины в богатом золотом багете, камин, отделанный зеленым камнем и украшенный канделябрами, малахитового цвета диваны. — На Кавказе тоже стреляют, так ведь не вам же там под пули лезть? Для этого простые россияне есть. А вы — глава нации. У вас свои задачи. Как говорится, царь не должон думать об каждом, царь должон думать об важном.

Люба замолкла, довольная своим красноречием.

Присутствующие встревоженно улыбнулись.

— Это из пьесы слова, — пояснила Люба. — Из великой русской литературы.

— Ну чего, пора гасить прошмандовку? — тихо сказал в невидимое переговорное устройство крепкий сотрудник службы безопасности.

— Достаточно, Любовь Геннадьевна, — ласково прошептал на ухо Любе помощник.

— Ага, — кивнула Люба и попыталась объясниться: — Не к месту про литературу, да? Вечно меня кругозор подводит.

По невидимой команде пресса покинула кабинет, но вошли другие люди, которых Люба явно видела раньше по телевизору.

— Любовь Геннадьевна, подсаживайтесь к столу, цветы вы можете пока отдать мне, — сообщил очередной помощник.

Люба поехала к столу, неловко скользя по залитому лаком наборному паркету.

— Она что же, навсегда будет прикована к инвалидной коляске? — вдруг спросил президент стоявшего наготове помощника.

— Последствие ранения, — сурово доложил помощник. — Бог, как говорится, не фраер.

Президент крякнул.

— И как мне этой девчонке теперь в глаза смотреть? Это вина Каллипигова! Охрана, лбы здоровые, проспали, суки, девчонку. Она моей дочке старшей, наверное, ровесница.

— С Каллипиговым разберемся, — заверил помощник.

— Выговор ему, премии лишить, — грозил президент.

— Будет исполнено.

Когда все расселись за внушительных размеров столом, президент стал представлять Любе собеседников.

— Мне Любовь Геннадьевна сообщили, что вы певица, да к тому же боретесь за права инвалидов, поэтому я попросил прийти соответствующих министров. Министр культуры…

— Добрый день, Любовь Геннадьевна.

— Это — министр труда.

— Вот вас-то мне и надо! — подскочила Люба.

— Не стесняйтесь, Любовь Геннадьевна, гоняйте в хвост и в гриву, — разрешил президент.

Все улыбнулись шутке.

— Почему у вас в перечне профессий, разрешенных для обучения инвалидов, все сапожники да закройщики? Это же каменный век! Почему я не могу учиться на системотехника, к примеру? Почему человек без ног не может получить профессию инженера?

— Это не ко мне, — с сожалением сообщил министр труда. — Это — министерство образования и соцобеспечения.

— Всем лишь бы свалить с больной головы на здоровую, — сказала Люба. — Перепихнуть проблему. А как там живой человек живет, никого не волнует. Причем здесь соцобеспечение? Я не пенсию прошу и не разовую помощь. Я прошу работу.

— Я хочу ответить, — сказал министр труда.

— Правильно, Любовь Геннадьевна, может, хоть теперь чиновники шевелиться начнут? — думая о своем, заметил президент.

— Для инвалида труд — единственная возможность не чувствовать себя ущербным. Поймите, мы такие же люди, как и вы! Я такой же человек, как и вы! С такими же желаниями!

— В общем-то, можно расширить перечень профессий, — сказал министр. — Хотя нами уже разработана целевая программа.

— Вы уж постарайтесь, — неожиданно зловеще, чем очень удивила коляску, попросила Люба.

— Будем считать, что работой наши инвалиды в ближайшее время будут обеспечены, — подвел итог дискуссии президент, — давайте о вас конкретно поговорим. Какие у вас планы?

— Планы у меня творческие.

— Ну-ну? — сказал министр культуры.

— Хочется открыть центр творчества для людей с ограниченными возможностями.

— А для себя лично?

— Мечтаю поставить большое шоу из моих песен с участием инвалидов. Песни уже записаны на студии звукозаписи, есть макеты рекламы. Но нужен сценарий, режиссер, зал. Я собираюсь все это организовать на те деньги, которые вы мне в госпитале дали. Правда, не знаю с чего начать?

— Любовь Геннадьевна, боюсь вас огорчить, — прервал Любу президент, — но на те деньги вы разве только для детсада номер подготовите. В Москве расценки не такие, как в вашем городе.

— Да что вы? — расстроилась Люба.

— Министерство культуры, конечно, не останется в стороне, — заверил министр культуры. — А если в бюджет будущего года отдельной строкой заложить творчество инвалидов…

— Видите, Любовь Геннадьевна, благодаря вам и бюджет сейчас скорректируем. Поможем Любови Геннадьевне с ее шоу? Часть средств я выделю из своего личного фонда, спонсоры, надеюсь, отыщутся. Кто-то меня буквально на днях, на приеме в Сочи, про социальную ответственность бизнеса загружал, предлагал посильную помощь.

— Спонсора найдем, — согласились министры. — Помощь окажем. Не каждый день у нас такие таланты объявляются.

— Любовь Геннадьевна, — вдруг обратилась к Любе женщина в очках, с ярко-накрашенным, но строгим ртом. — У вас какое образование?

— Я заочно учусь в университете на факультете дефектологии.

— А вы в министерстве соцобеспечения не хотите поработать? Нам очень нужны такие специалисты, неравнодушные, образованные, понимающие проблему изнутри, с активной жизненной позицией.

Уши Любы порозовели.

— Я? А я смогу?

— Ну, мы же все смогли. И вы сможете.

— Я подумаю. Вообще-то, я певицей мечтаю быть.

— Певицей это хорошо. Но вы все-таки подумайте над моим предложением.

— Скажите, почему вы не подействуете на суд? — совсем раздухарившись, вдруг сказала Люба. — Чтобы тех, кто грабит страну, наказывали от души? А кто невиноват — чтоб выпускали?

— Я бы рад, Любовь Геннадьевна. Но суды России не являются юрисдикцией президента. Наши суды независимы. Никто им не указ, кроме закона. У нас верховенство закона, понимаете? И я считаю, это правильно.

— Ну а закрыть пункты приема металла? У нас один инвалид залез в трансформаторную будку, чтобы украсть металл, и сгорел там. А кто-то миллиарды из страны вывозит.

— Видите ли, Любовь Геннадьевна, соответствующий закон может принять только Государственная Дума. Президент, премьер, не являются законодательной властью.

— Даже президент не является? А что он тогда может? — не теряла надежды Люба.

— Издать указ о награждении, представлять страну на международной встрече на высшем уровне.

— А отобрать назад награбленное и вернуть простым людям?

— Нельзя! Это будет вразрез с принципами демократии. Возврат к тоталитарному обществу.

Министры согласно кивали.

— Странно, — сказала Люба и примолкла.

— Любовь Геннадьевна, — прервал молчание президент. — Вы по поводу своего концерта обратитесь лично к министру культуры, и он подскажет вам специалистов: режиссера, сценариста, художника, кто там еще?

— Спасибо! Я вам обещаю, вы не пожалеете о том, что помогли мне и моим друзьям, — с жаром заверила Люба.

— Не сомневаюсь, — положил ладони на стол президент.

«А чего про счетчики горячей воды не спросила?» — попеняла коляска, когда Люба выехала из зала.

«Забыла».

Завтрак в Малом банкетном зале Люба помнила уже смутно. В голове отложились лишь тяжелые фалды занавесей на окнах и сервиз с позолотой, золотыми были даже ножки хрустальных бокалов, шеренгами стоявших возле Любиных тарелок.

С того дня прошел всего месяц. И вот сегодня, она, Любовь Зефирова, должна выйти на сцену, и не посрамиться перед главой государства, министрами, тысячами зрителей, а самое главное, перед своими друзьями-инвалидами, которые поверили ей, Любе, что можно жить собственным трудом, а не попрошайничать, воровать и обслуживать клиентов или ждать жалкой пенсии.

Занавес раскрылся, и на пологий спуск выехала Любина коляска. Цветы на свадебном платье Любы, джинсы, и розово-белые кроссовки излучали сияние.

— Христос-младенец в сад пришел, — в полной тишине раздался хрустальный Любин голос, и все пространство зала заполнилось лазерными бутонами — голубыми, белыми, изумрудными.

Зрители задрали головы, многие подняли руки, пытаясь дотронуться до цветов.