Принцип каратэ - Данил Корецкий

Прихрамывающий боксер потерял интерес к продолжению схватки и попытался дотянуться до Котова с дальней дистанции, однако получил короткий, но очень болезненный тычок в грудину, после чего ушел в глухую защиту.

Он был бы рад прекратить бой, но не знал, как это сделать, потому что Котов превратился в механическую статую, и его неодушевленная целеустремленность вызывала страх.

— Ну, все, хватит...

Котов подпрыгнул, обозначил толчок в грудь, одновременно с приземлением выбросил раскрытую ладонь в лицо, ошеломленный крепыш потерял ориентировку и получил основанием кулака за ухо, после чего, как оглушенный бык, повалился на колени.

Котов поклонился, лицо стало живым, он улыбнулся ученикам.

— Главное — работать хладнокровно. Руки и ноги действуют сами по себе, бой контролируется внешним взглядом, со стороны. Дайте ему нашатыря.

В это время в зал вошел Колпаков. Он посмотрел на бледного, с заткнутыми окровавленной ватой ноздрями Никодимуса и беспомощно трясущего головой боксера, недобро взглянул на Котова, обвел взглядом остальных.

— Отправить пострадавших в травмпункт!

— Да ничего, я в норме, — слабо улыбаясь, проговорил Никодимус.

— Вижу. Перелом носа и сотрясение мозга. Если это у вас норма...

Недавних партнеров повели в машину. Колпаков построил группу.

— С этого дня секция распущена. Котов дисквалифицирован как тренер, проводить занятия ему запрещено. Разойдитесь!

Затем подозвал Котова, протянул руку.

— Ключ от зала!

Тот ошеломленно протянул ключ.

— Круто берешь... Подумаешь, один другому нос разбил...

— Видел, все видел!

— Подумаешь, поучил слегка...

— Подумаешь, сломал руку, подумаешь, устроили драку, подумаешь, превратили спорт в кормушку, подумаешь, через косметичек устраиваем себе залы... Все, хватит!

— Раскомандовался! Ну и что дальше?

— А то! Теперь тренировать имеют право только те, у кого есть квалификационное удостоверение. Остальных — вон из залов, вон из соревнований, разряды «диким» тоже присваиваться не будут!

Котов ошарашенно замолчал, заметно растерявшись. В следующую секунду он сам это понял и озлился — на себя за то, что потерял лицо, и на Колпакова.

— И мы наведем порядок, отучим драться, отобьем охоту делать нунчаки и тому подобные штучки, выбросим из секций контактное каратэ, заставим соблюдать правила!

— Черта с два! Поздно! Джинн выпущен из бутылки, к этому, кстати, приложил руку и ты со своими друзьями, а загнать его обратно не в вашей власти! — Котов вызывающе оскалился. — Нужны мне, Слямину и остальным твои разряды! Или места для тренировок не найдем? Раньше находили, сам небось помнишь! А тренировать не запретишь...

Он со сладостной злостью покачал ладонью.

— ...Никак не запретишь, хоть лопни. Руки же ты мне не свяжешь? И не оштрафуешь — нет такого закона! Хочу — в футбол с ребятами гоняю, хочу — каратэ занимаюсь. Вот так-то!

— Слушай, Петька, а кем у тебя мать работает? Отец, я помню, востоковед, сейчас, наверное, уже профессор, а мать?

Котов недоуменно запнулся.

— Ты что, того? При чем одно и другое?

— Сейчас узнаешь. Так кем?

— В управлении бытового обслуживания, замначальника. И что с того?

— Сходится, — усмехнулся Колпаков. — Пусть передает привет Зверевой — есть у нее такая подчиненная. Она вполне может выхлопотать для тебя зал, да что зал — целую школу... где-нибудь на Окинаве. Или монастырь на Тибете. Представляешь: монастырь имени Петра Котова! Звучит? Только помни, — усмешка стала еще язвительней. — Пусть не хлопочет через Габаева, иначе дело обречено на провал! Габаев нынче на Окинаве не котируется.

6

Колпаков отсутствовал чуть больше месяца, но, когда пришел в институт, показалось, что не был здесь давным-давно. Потому что не вспомнил — центр тяжести интересов переместился в другую сферу.

За это время прошла зональная научно-практическая конференция, на которой он должен был выступить с докладом — упущена возможность апробировать результаты части разработок. Жаль. Но нельзя одновременно находиться в двух местах.

— Как съездил? — поинтересовался Гончаров. — Все испытания выдержал, экзамены сдал? Так я и думал.

Похоже, шеф был не в духе.

— Только нельзя одновременно заниматься разными делами. Одинаково успешно, имеется в виду. У тебя же достижения отмечаются только на спортивном поприще.

Гончаров действительно недоволен. Незапланированная отлучка Колпакова поставила кафедру в сложное положение, заведующий должен был выполнять ассистентскую работу — проводить практикумы: других специалистов по узкой специальности не имелось.

— Представленная статья требует доработки — мал эмпирический материал, выводы поверхностны. Редакция «Вестника» тоже вернула твою статью — аналогичные недостатки! Даже в студенческие годы ты не допускал подобных ошибок!

Гончаров отвернулся к окну и забарабанил пальцами по столу.

— Я уже говорил с тобой на эту тему. Ты изменился, стал другим. Отчужденным, что ли... Раньше мы часто общались, к Дронову ты заходил пять раз на день. Сейчас впечатление такое, что тебе никто не нужен.

«А ведь верно, — подумал Колпаков. — Нити, связывавшие с окружающими, ослабели, перезамкнулись на самого себя. Плохо? Повышение жизнеспособности объекта обеспечивает его автономность — что же здесь плохого?»

— Ты даже сейчас уходишь куда-то, отключаешься, сразу заметно — глаза становятся стеклянными. И вообще отгородился от мира стеной самосозерцания...

«Все-таки шеф дьявольски наблюдателен».

— ...Как твои монахи.

— Да при чем здесь...

— Кстати, кто их кормил? Если восемнадцать часов в сутки созерцать пуп, когда работать? Или на это есть монастырские крестьяне?

Раньше, когда Колпаков, пытаясь заинтересовать товарища, излагал постулаты Системы, между ними вспыхивали ожесточенные споры, и в дальнейшем Гончаров не упускал возможности при каждом удобном случае обрушиться на использованные им аргументы.

— Разделение людей на две категории: высших и низших! Одни думают, развивают свой мозг и исследуют других — тех, кто убирает навоз, рубит дрова, готовит пищу.

Очевидно, Дронов пересказал его ответ на кандидатском экзамене.

— Ты, безусловно, относишь себя к посвященным, так, может, заведешь служку: чтобы писал за тебя статьи? Только пусть делает это качественно!

Колпаков едва не вспылил, и неизвестно, чем бы кончился разговор, если бы в кабинет не зашел Писаревский.

— Вы заняты, Вениамин Борисович? У меня небольшое поручение от месткома, ну да ладно, зайду попозже.

Он подождал Колпакова под дверью, любезно поздоровался, оттеснил мягким животом за угол.

— Кто старое помянет... Погорячились, понервничали... Забыто и похоронено! Что это за обращение? — Картинный жест в сторону кабинета завкафедрой. — Я все слышал и негодовал. Есть же предел неблагодарности, черной неблагодарности, о которой я предостерегал вас — неискушенного молодого человека! И этот предел перейден.

Писаревский тяжело, возбужденно дышал, глаза светились горячечным блеском.

— Вы удивлены таким отношением вчерашних друзей? Чистота и наивность. — Он снисходительно улыбнулся. — Да ничего удивительного! Вас хотят убрать как ненужного свидетеля. Мавр сделал свое дело, мавра можно удалить! Не выйдет!

Писаревский сделал серьезное лицо и погрозил кулаком невидимым врагам.

— Мы будем за вас бороться.

— Кто это «мы»?

Толстяк умильно улыбнулся.

— Неужели не понятно? Ваши настоящие друзья! Поддержка обеспечена! — Он понизил голос. — Не надо громких слов, перейдем к делу. Забраковали ваши статьи? Ха-ха! Возможно, они и далеки от совершенства, не обижайтесь, я человек прямой, но, конечно, не ниже того уровня, который господствует в институте! Вы на голову выше остепененных бездарностей, им это и не нравится, да, именно так! Короче, дайте мне ваши материалы, и они в ближайшее время увидят свет!

Статьи действительно были слабыми. Но ведь печатают и худшие! Это не оправдание. Переделать? Дополнительные измерения, обработка полученных данных, оформление — уйдет уйма времени. И потом, при всей одиозности фигуры Писаревского он во многом прав, на фоне общего уровня... Согласиться? Почему бы и нет? Глупо валандаться с проблемой, которую можно решить одним махом!

— Две статьи — в институтский сборник и в «Вестник», по пол-листа каждая.

— Нет проблем!

Писаревский задышал еще чаще, долго тискал пластилиновыми руками железную ладонь Колпакова и убеждал в могуществе и доброжелательности новых друзей, сулящих ему неисчислимые выгоды — и преимущества в самом ближайшем будущем.