Без лица - Мартина Коул

Этот мир отличатся от того, который она покинула много лет назад. И хотя у них в тюрьме были и компьютеры, и телевизоры, доступ к ним всячески контролировался. Сейчас даже маленькие дети умеют пользоваться компьютером. Знают о мыльных операх и взрослых проблемах. Просто невероятно, как все изменилось.

Мария вышла из тюрьмы и попала в фальшивый мир, заселенный фальшивыми людьми. И ей нужно приспосабливаться к нему, если она хочет жить.

Мария посмотрела на маленький дорожный будильник, который тикал возле нее все годы, проведенные за решеткой, и увидела, что пора ехать к Джейсону, чтобы обсудить с ним вопросы, связанные с похоронами. Она взглянула на свое отражение в зеркале и увидела женщину в поношенном костюме. У нее была хорошая кожа, стройная фигура и самые печальные на свете глаза. Но она жива, у нее есть сын и внучка и в конечном счете вера в будущее. Многие люди и этим похвастать не могут. «Думай о хорошем» — эти слова станут ее новой философией.

Мария тихо закрыла дверь своей комнаты и направилась к дому Джейсона.

* * *

Алан укладывал вещи в чемодан, когда в дверь постучали. Он распахнул ее настежь и увидел на пороге Стиви Кэмбла.

— Привет, Алан! Можно войти?

Голос мужчины был достаточно дружелюбен, и Алан посторонился, пропуская его в квартиру.

— С чем пожаловал, Стиви?

— Ничего личного, Эл, ты же знаешь. Но ты совершил ошибку. Ты же знаешь, что этого не прощают.

Алан, шатаясь, пошел в гостиную.

— Это Теддингтон?

Стиви кивнул:

— Он скользкий как уж. Он бы родную мать за пятак продал, а за тебя, я думаю, ему заплатили намного больше.

Алан рассмеялся:

— Да уж, надеюсь, побольше!

Стиви был подавлен. Ему нравился Алан, но работа есть работа, и ее нужно делать.

— Встань на колени, Эл.

Алан посмотрел в лицо мужчине, стоящему перед ним. Они выпивали с ним бессчетное количество раз. Он ездил к нему домой на семейные пикники, и теперь Стиви собирается его убить. Дружба в их мире не стоила ничего, если однажды ты нарушил правила. Алан стал стукачом и тем самым подписал себе смертный приговор.

— Там в спальне двадцать штук…

— Не надо, Алан, — сказал Кэмбл. — Ты не сможешь откупиться от этого.

— А я и не хочу, Стиви. Ты делаешь мне большое одолжение, честно. Жена и дети получат страховку, и им не будут докучать разыскивающие меня люди. Я имел в виду, чтобы ты взял эти деньги и отдал моей жене.

— Конечно, Эл. Я же говорил, ничего личного.

Алан встал на колени. В ожидании неизбежного он уставился на фотографию, на которой были запечатлены его малышки, его девочки. Сознание того, что он никогда больше их не увидит, было невыносимым. Но так будет лучше для всех.

Алан очень сожалел, что большую часть своей жизни он растратил на погоню за долларом, на лошадиные бега, на пьянки и наркотический кайф в грязных клубах с грязными людьми. Да, он мог уже давно стать миллионером, и не один раз. Вместо этого ему предстоит умереть солнечным днем в полном расцвете лет. Люди на земле умирают от голода, болезней, от старости, на войне… Он же умрет из-за своей жадности и глупости.

Выстрел был громким и неожиданным. Алан рухнул на ковер с застывшей на лице маской удивления. Стиви Кэмбл взял деньги и положил их в пластиковый пакет. Затем он вышел из квартиры и направился к автомобилю. Отъезжая от дома, он насвистывал какую-то мелодию. Алан Джарвис был уже историей.

* * *

Карен Блэк сидела в камере и плакала навзрыд. Одна из ее сокамерниц громко рявкнула на нее:

— Заткни фонтан! Ты уже заколебала своим нытьем.

Карен всхлипнула, пытаясь остановить поток слез. Ее взгляд снова упал на лежащее перед ней письмо, и из глаз опять хлынули слезы. Она отказывалась верить тому, что прочитала. Ее мать не хотела иметь с ней ничего общего. Сказала, что выражает чувства всех. Они не будут писать ей или навещать ее, и просила, чтобы Карен также не писала им. Карен их больше не интересует.

Она скомкала письмо. Адвокат сказал, чтобы Карен готовилась к большому сроку. Обвинение, которое ей было предъявлено, не позволяло ей рассчитывать на сокращение срока. Она обвинялась в попытке убийства, и, поскольку Луиза Картер собиралась давать показания, все увидят состояние жертвы. Ни один суд мира не признает ее невиновной. Ее заявление о том, что, когда она поджигала дом, она думала, что в нем никого нет, просто смешно. Как сказал ее адвокат, зачем же тогда она забаррикадировала двери, если думала, что дом пуст? Значит, что бы она ни говорила, на момент поджога она точно знала, что в доме кто-то находится. Так что лучше ей перестать нести эту чушь и во всем чистосердечно признаться.

Но Карен стало страшно. Ей предстоит провести долгие годы за решеткой с мыслью, что ее никто и ничто не ждет за пределами тюрьмы. Это была настоящая ирония судьбы, потому что она знала, что именно так и произошло с Марией Картер. И теперь Карен оказалась в ее шкуре, и при этом она совсем не уверена, что сможет через это пройти.

Она снова заплакала. Ее сокамерница Джулиана спрыгнула со шконки и ударила Карен по голове. Удар получился сильным.

— Заткнись, гадина!

Джулиана была по горло сыта этим нытьем. Ей только что сказали, что ее двое детей отправляются в приют, потому что их папаша исчез в неизвестном направлении.

Карен понимала, что такое окружение — это все, на что она может теперь рассчитывать. Раньше ей казалось, что она очень крутой человек. Пока не попала сюда. Ее голова раскалывалась от боли, и она готова была закричать от переполнявшего ее ужаса.

Карен снова заплакала, и Джулиана, закатив глаза, прокричала:

— У тебя хватило ума и мужества попасть сюда! Так что, ради всего святого, имей мужество и сидеть здесь. И прекрати стонать, я пытаюсь думать!

Карен уткнулась лицом в подушку и зарыдала. Жалость к себе — сила разрушительная, и это она очень скоро поймет.

* * *

Луиза Картер лежала на кровати, потому что чувствовала себя очень уставшей, хотя и было раннее утро. Медсестра с сочувствием сказала, что все дело в измучившей ее боли. Луиза чуть не рассмеялась. Рассказывать ей о боли! Да эти люди даже не знают, что такое настоящая боль! Луиза испытала нестерпимую боль, когда увидела своего сына мертвым. Она закрыла глаза и попробовала выбросить из головы это видение: Маршалл без лица и ее муж, смотрящий на нее этим своим обвиняющим взглядом.

Луиза знала, что соседи смеются над ней за ее спиной, потому что она всегда хвастала успехами своего сына. Но это была просто зависть с их стороны, не больше и не меньше. Маршалла ожидал небывалый успех в жизни. И когда он будет купаться в почестях, она будет греться в лучах его славы. Это было ее мечтой.

Руки жгла боль, но Луиза все равно продолжала сгибать и разгибать пальцы. Она очень боялась, что может утратить возможность ими двигать. Ее не волновали шрамы на лице, она будет носить эти отметины с гордостью. Она даже отказалась от услуг пластических хирургов. В ее возрасте можно было не беспокоиться по поводу внешности. Но она хотела, чтобы руки не утратили способности работать, чтобы она могла ухаживать за цветами на могиле своего сына. Луиза взяла со священника слово ухаживать за могилой до тех пор, пока ей не станет лучше. Она не стала просить об этом эту ленивую сучку, свою дочь. Люси ничто не волнует, кроме как подцепить мужика. Луиза снова закрыла глаза, когда боль пронзила ее руки. Но она продолжала разрабатывать кисти рук.

Луиза слышала, что в палату вошли, но не открыла глаз. Сестра подумает, что она спит, и уберется отсюда, оставив ее в покое. Ей уже до смерти надоели все эти обезболивающие, солевые обертывания, ледяные ванны и тому подобное.

Но вошедший все еще находился в палате, и Луиза открыла один глаз.

— А, это ты. — В ее голосе слышалось разочарование.

Люси стояла у кровати и молчала. Обе женщины смотрели друг на друга.

— Ну? — Это слово было произнесено так надменно, что Люси обожгла обида.

— Я видела папу, — сказала она.

Пальцы Луизы задвигались быстрее, это был верный признак того, что она волнуется.

— Он в Рэмптоне, в больнице для душевнобольных.

— Я слышала об этом. Чего тебе нужно, Люси?

— Мне просто захотелось тебя увидеть. Папа столько говорил о тебе.

Люси как будто изменилась, в ее голосе отсутствовали привычные хнычущие нотки.

— Неужели? Как интересно. — Луизе явно не хотелось поддерживать этот разговор.

Люси хмыкнула:

— Он просто без умолку говорит о тебе и Маршалле.

Сказав это, Люси посмотрела в глаза матери и поняла, что ее мать чего-то боится. Она удивлялась тому, что не испытывает к этой изуродованной, перенесшей столько страданий женщине никакого чувства жалости. Но властная натура Луизы и не позволила бы никому жалеть ее. Она казалась даже сильнее, чем была раньше.