Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

на невысказанный вопрос. – А что это за танец?

Она напряглась, опустив полотенце и сверля его пристальным взглядом.

– Ты слышал музыку?

– Не совсем. Ритм же… и, – добавил он, когда она чуть поникла, – то, как ты танцевала, это было… задорно даже.

Она провела полотенцем по лицу, словно стирая огорчение.

– Профессор Мендиальдеа сказал, что самое лучшее средство, чтобы никто не мог проникнуть в мысли, – это заполнить их белым шумом, стихами или музыкой. Лучше музыкой, потому что она скорее про эмоции, чем осмысленные слова. Вот я и пробую, – она обвела рукой двор. – А тут снег, и решила заодно размяться.

– Красиво, – одобрил он.

– Спасибо, – улыбка снова скользнула по ее губам. – А музыка… я думала о Россини. Напевать не буду, не бойся!

Он рассмеялся в ответ – сейчас эта перспектива его совершенно не пугала, и подал ей руку – не церемонно протянув, как любили иберийцы, а крендельком, как дома на сельском празднике. Она перекинула полотенце через плечо и руку приняла.

– Люблю танцевать, – сообщила она. – Петь тоже, но это чревато, а танцем никого не заколдуешь хотя бы.

– Не согласен, – улыбнулся он, вспомнив ее полет ночной тени среди кружащихся снежинок, и увидел, как изогнулась ее бровь.

– Комплимент, от тебя, Ксандер Молчаливый? Все чудесатее и чудесатее!

Она чуть сощурилась, но тут же ее худые плечи дрогнули, дав ему немедленную индульгенцию от чересчур пристального взгляда.

– Пошли греться, – решительно заявил он, – а то у тебя уже губы синие.

– Правда? – она потрогала их бледными пальцами, как будто могла проверить цвет на ощупь, и тут же ее передернуло новым приступом дрожи. – Черт, и в самом деле холодно! Бежим!

Внутри Башни, несмотря на ее ледяное наружное великолепие, было даже жарко, или так показалось с мороза: в каждом помещении, где они прошли на пути в столовую, пылало по камину, а на стенах коридоров и лестницы появились гобелены. Одиль умчалась наверх по лестнице, обещав присоединиться вскоре, а Ксандер пошел в столовую, откуда раздавались голоса, звон чашек и стаканов и еле слышный треск горящих поленьев.

– …и добавить мед, – обстоятельно излагал Франц. – Матушка всегда говорит, что мед очень важен.

– А можно без него? – жалобно взмолилась Марта, с сомнением принимая глиняную кружку из его рук.

– Никак, фрейлейн, – вежливо, но твердо отрезал тот.

– Не знаю, как полагается, – вмешалась в ученую дискуссию Исабель, – но у меня мед скоро из ушей полезет. Ксандер, вот ты где! Мне просто горячего вина.

– Сейчас, сеньора, – отозвался он, стараясь не выдать радости и едва веря удаче.

Сеньора сидела в привычном кружку: рядом с ней Алехандра лениво щипала струны гитары, иногда улыбаясь Хуану, устроившемуся у ее ног, и с умилением на нее смотревшему. Рядом стоял, опираясь плечом на стену, Мигель; остальных иберийских парней не было. Ксандер оглянулся и не увидел и Адриано, зато натолкнулся взглядом на Катлину и еле заметно кивнул, когда она вопросительно подняла брови.

От лишнего сейчас любопытства его манипуляции удачно скрыла широкая спина Франца, и он не стал рисковать – вылил весь пузырек в кружку, благо своими вдохновленными Средневековьем габаритами она скорее напоминала небольшой кувшин. Белла приняла ее с удовлетворенным кивком и сделала большой глоток.

– О, вот это кстати, – очнулась от своей гитары Алехандра. – Дай мне!

Ксандер дернулся, но Белла уже с охотой отдала кувшин.

– Совсем другое дело, – заметила кудрявая иберийка, оторвавшись от кружки через мгновение, показавшееся Ксандеру вечностью. – Нет уж, воля ваша, но мед…

– Зачем мед в горячем вине? – раздался тихий голос Одили, чей приход Ксандер, поглощенный манипуляциями Алехандры, совершенно пропустил. – Можно, Белла?

– Конечно, – сеньора щедро протянула свой кувшинчик и ей. Одиль отпила не сразу, сначала погрела руки о его глиняные бока, но наконец поднесла к губам. Ксандер чуть не застонал.

– А у вас тут очень мило, – донеслось с порога. – Я и забыла, признаться, как оно на первом курсе.

Ксандер сморгнул, но видение никуда не делось: в столовую и в самом деле вплыла Летисия Тофана, а следом за ней – безмолвные Вендель и Вита. Вендель безо всякого знака с ее стороны поставил стул рядом с Исабелью, должно быть, по старой привычке определяя, где его госпожа решила устроиться, а Вита тут же замерла у этого стула, ожидая распоряжений.

«Волшебная вещь, – подумал он, – эти иберийские правила субординации, где старшим среди равных полагается почет, но еще волшебнее то, что человек, знающий себе цену, а точнее, умеющий ее назначить повыше, прекрасно умеет этим пользоваться». Летисия умела – и возрастом, и положением семьи, и чистым пафосом. При ее виде Исабель встала, Алехандра отложила гитару, Хуан вскочил на ноги, а Мигель принял строго вертикальное положение. Даже Франц с почтением наклонил свою курчавую голову, а Марта, судя по всему, заколебалась, не стоит ли сделать книксен. В глазах Катлины мелькнул нехороший огонек, но от Летисии ее скрывала Алехандра, и Ксандер заметил с некоторым удивлением, что иберийка нащупала руку фламандки и ее сжала. Единственные из присутствовавших, кто остался в стороне от этого торжества этикета, были Леонор, которая едва подняла голову от своей латыни и явно решила, что ее это не касается, и Одиль, которая чуть дернула уголком губ и отошла к столику, задумчиво изучая представленные там возможности согреться и освежиться.

Нельзя было сказать, что Ксандер это все волнение, почтение и раздражение не понимал. Летисия Тофана вела себя так, словно она королева Академии, и само собой разумелось, что ей такие почести полагаются по праву, даже если она их не требует. То, что почести отдали не все, она, похоже, не заметила или не сочла нужным отмечать.

В отличие от Исабели и Алехандры, ее бы вряд ли кто назвал девочкой. Облегающая бедра юбка, широкий пояс и жилетка из тонкой шерсти поверх воздушно-шелковой рубашки обрисовывали формы, с которыми из присутствовавших могла поспорить разве что гитара, и при виде которых у Ксандера даже в горле пересохло. Глаза под густыми черными бровями были тщательно подведены, отчего их кошачья зелень казалась прямо-таки неправдоподобно яркой. Губы были тоже ярче, чем можно ожидать, но заслуга ли это природы или краски, Ксандер сказать бы не сумел.

– Всем добрый вечер, – сказала она с такой королевской снисходительностью, что Ксандер не сразу вспомнил, что она была едва на год их всех старше. – О, вино!

Даже Исабель опустилась обратно на свой стул только тогда, когда Летисия заняла свой, хотя и сделала это, Ксандер должен был признать не без удовольствия, с полным самообладанием.

– Вино хорошее, – сообщила она, – хочешь?

Тут-то