Вдова Клико - Хелен Фрипп

блокнотик и карандаш.

— Вы не возражаете? Чудесный вид, и, сколько хватает глаз, ни одной военной палатки. А то такое чувство, что эта война была всегда, от сотворения мира.

— Да, конечно, не стану вам мешать. Мой помощник, Ксавье, где-то здесь, а мне нужно с ним переговорить. Мне не нравится, что они зря расходуют этот драгоценный fumure, внося его слишком далеко от корней. Самое лучшее упускают.

— Как вы отсюда это заметили?

— На своих виноградниках я вижу всё.

Уходя, она почувствовала спиной его взгляд и потому свернула волосы в пучок.

— Что за щеголь с золотым шитьем пришел реквизировать виноградники? — спросил Ксавье. Лицо у него все еще было в синяках и ссадинах.

— Наш самый крупный покупатель.

— Ты сумела заставить их покупать? Как тебе удалось? Еще пару дней назад я от этих кретинов отбивался палками, а теперь они у тебя из рук едят. А этот с тебя своих сальных глазок не сводит.

Николь улыбнулась:

— Он интересуется виноделием и смотрит, как тут у нас все устроено.

— Ну-ну.

— Брось, Ксавье. Он настоящий покупатель, и нам нужен. А теперь про fumure…

Новое весеннее солнышко, благодарный покупатель с деньгами, рабочие, снова вышедшие в поле, мужчины, один за другим возвращающиеся с войны, и руки у них истосковались по земле. Наверное, права Наташа счастье с востока. Ходят слухи о реставрации монархии Бурбонов — две революции за одну жизнь хватит для любого, но Николь обрадовалась бы собственной революции, перемене к счастью. Забавно все же, что сегодня русский враг стал ее другом, но родной город и самый сильный в нем человек — т» Моэт — резко настроены против ее успеха. Они бы предпочли, чтобы она вышла за Моэта, чем продавала вино, русскому.

Закончив разговор с рабочими, она вернулась к Алексею. Он вырвал из блокнота лист и подал ей.

Там была нарисована она, Николь, стоящая в профиль, показывающая на лозы и что-то говорящая. Он заметил все подробности, даже серьги (она совсем забыла, что они у нее в ушах) и распущенные волосы, которые она собрала в пучок, уходя.

— Вы очень наблюдательны, ни малейшей детали не упустили, — усмехнулась она.

— Очень полезно, когда от пуль уворачиваешься.

— Простите меня. Я тут волнуюсь насчет компоста и вредителей, а вы ведь через ад прошли по дороге сюда.

— Всем нам нелегко пришлось, это точно. Вы — вдова, а я… — Он замолчал. — Мне повезло дойти досюда. На войне нет героизма, есть случай, счастливый жребий. Я не заслужил права оставаться в живых, и иногда мне хочется, чтобы я исчез, а вместо меня жили другие.

— Не говорите так! Что случилось?

Он покачал головой. Соборные часы вдали лениво пробили четыре.

— Я должна вернуться, — сказала Николь. — Обещала дочери, а я, кажется, все время ее обманываю.

— Тогда ступайте. Мне бы хотелось остаться здесь и порисовать. Дорогу назад я найду — идите, не опаздывайте. Она не всегда будет вашей — вы и оглянуться не успеете, как она улетит.

Ей не хотелось уходить.

— Все это для нее. И дайте мне знать про совиньон, я могу распорядиться о доставке.

— Нет нужды, я сам за ним приеду. У меня ведь не только деловой, но и личный интерес.

— Тогда и я приеду сюда вам его отдать.

— Ага!

Он это междометие произносил по-своему, по-восточному, укорачивая гласную, и оно еще долго звучало у Николь в голове.

Глава двадцать седьмая

ВОЗМЕЩЕНИЕ

Середина апреля 1814 года

После приезда Алексея мир Николь оживился. Забавно, что она давно не замечала, как лежат синей путаницей незабудки на булыжниках, пробиваясь между камнями на соборной площади, — она увидела это вновь только в это ярмарочное утро. Пикировали с неба стрижи, разворачиваясь на остроконечных крыльях, и платаны, казалось, сами щебетали, набитые пушистыми птичьими стаями.

Теплая рука Ментины держала Николь под руку, и они вместе шли через площадь мимо большого собора. Ментина, ее собственный свежий весенний цветок. Мягкие светлые волосы, совсем как у тетки, глаза сине-зеленые, как у Франсуа, и полные румяные дуги губ. Манеры — бабушкины, походка — дедушкина, фигура — Николь. Как у природы это получается? Все, что Николь любит, объединено в Ментине, и при этом она сама — отдельная личность.

— Ты сейчас продаешь вино, мама?

— Практически нет, cherie. Может быть, ты не заметила, но идет война.

— Ты вроде… вроде как светишься.

— Просто очень хороший весенний день сегодня.

— И очень хороший пухлый чек от русского красавца генерала. Весь городов этом говорит.

— Не повторяй глупостей, обычная городская сплетня. Сто раз тебе говорила: не слушай всякие глупости. Так какой ты цвет выберешь для своего нового платья?

Ментина прильнула к ней, и Николь поцеловала ее в голову, вдохнув аромат волос. От девочки пахло чистотой, а волосы были теплые и мягкие, как в раннем детстве.

Ментина подтолкнула ее в бок:

— Смотри, вот он, твой генерал!

Алексей был совсем рядом, под одним из щебечущих платанов, с блокнотом в руке, темные локоны спадали на глаза — он был увлечен рисованием.

— Доброе утро, Алексей!

— Доброе утро вам обеим.

Он знал, что они пришли вдвоем, хотя даже глаз не поднял от блокнота.

Николь глянула на рисунок. Путаница незабудок на мостовой, размытые мазки синего, такие беззащитные на фоне камней.

— Ваш совиньон готов, — улыбнулась она. — Я даже нашла тот же сыр, который мы с ним сочетали, чтобы вы его взяли с собой в лагерь.

— Боюсь, мне придется послать кого-нибудь другого его забрать. Сегодня днем?

Он был на что-то обижен и не давал себе труда это скрывать. Николь стала вспоминать свои слова — чем она могла его расстроить?

— Если вы придете сами, я открою бутылку вина кометы. Это отвлечет ваши мысли от… всякого, — решилась сказать она.

— Это так очевидно? Вряд ли мое общество было бы вам приятно. В самом деле, лучше я кого-нибудь пришлю. Хорошей прогулки вам и вашей прекрасной дочери. — И он вернулся к рисунку.

— Вино кометы? Ты никогда ни для кого его не открывала, — удивилась Ментина, когда они двинулись дальше. — Этот мужчина старый, может быть, даже твоего возраста, но красивый.

— Он крупный покупатель, — сказала Николь, стараясь скрыть разочарование словами Алексея.

Ментина прыснула.

— И не забывай, что русские с союзниками оккупируют нашу страну, — добавила Николь. — Не надо во всем видеть романтику. Пойдем.

Мать и дочь зашли в одежный магазин Клодины: Николь давно обещала дочери новое платье взамен прежнего гардероба — детских пелерин.

Ментина примерила