Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях - Стивен Протеро

Восемьдесят одну короткую главу «Дао дэ цзин», также называемого по имени предполагаемого автора («Лао-цзы»), можно успеть прочитать, пока пьешь кофе, но эти строки тысячелетиями радовали и озадачивали читателей. Загадочный классический труд, в котором сочетаются поэзия и проза, разделен на две части: более мистическая вступительная посвящена Дао, имеющая больше отношения к политике завершающая – дэ. Конфуцианцы с давних времен толкуют «Дао дэ цзин» как философский текст, и западные китаисты обычно следуют их примеру, однако новое поколение толкователей также принимает во внимание духовные и религиозные элементы текста, в том числе уходящие корнями в древнекитайские традиции шаманизма и гадания.

Восемьдесят одну короткую главу «Дао дэ цзин» можно успеть прочитать, пока пьешь кофе, но эти строки тысячелетиями радовали и озадачивали читателей

обычно переводимый словом «путь» термин «дао» также означает «способ». Представители всех великих китайских школ ломали голову над этим ключевым словом, но даосисты, как свидетельствует их название, озадачились всей глубиной его значения, разными способами пытались узнать, к чему оно способно привести. И оно привело обратно к источнику, к той неявной силе, которая создает все сущее, поддерживает его, проникает в него, то есть к самому Дао. Трансцендентное и имманентное, обладающее совершенством и потенциалом, не имеющее ни начала, ни конца Дао относится к теологии в той же мере, как и к философии. Все исходит из него (первоначально) и возвращается к нему (в конце концов). Так что оно и представляет собой высшую реальность, и пронизывает все сущее, в том числе нашу кровь и кости. «Дао недалеко, – говорит даосский мудрец, – оно здесь, в моем теле»22. Согласно Лао-цзы (или тому, кто написал «Дао дэ цзин»), это обезличенное Дао недоступно обычному языку и разуму, поэтому его невозможно ни понять полностью, ни исчерпывающе описать. При попытках уловить его суть она ускользает между пальцами. Поэтому даосисты хоть и пользуются языком для описания Дао, но обычно делают это шутливо и смиренно. Дао – путь необузданной природы, путь подлинной человеческой жизни и гармоничный союз этих двух элементов. Вместе с тем это и гармония в обществе, так высоко ценимая конфуцианцами: когда каждый действует истинным образом и не прибегает к уловкам, естественным результатом становится общественный порядок.

Обращение вспять и возвращение

Чаще всего в «Дао дэ цзин» встречается глагол «возвращаться», именно он придает тексту импульс. Лао-цзы настойчиво советует нам вернуться к изначальному единству самого Дао. «Спокойствие – это возвращение», – гласит «Дао дэ цзин», следовательно, «вернитесь к состоянию младенчества», «к состоянию обычного камня»23. Одним из главных мотивов итальянского Ренессанса было возвращение ad fontes – к истокам. В «Дао дэ цзин» имеется в виду движение назад к природе, к бесконечно плодородным водам, из которых некогда появилось все, что в ней существует. «Движение Дао, – пишет Лао-цзы, – это возвращение»24. А плоды этого пути домой – возрождение и обновление.

Возвращение необходимо лишь потому, что люди забыли природные ритмы, расстались с ними ради искусственных синкоп цивилизации. При рождении люди в полной мере владеют Дао. По известной метафоре из «Дао дэ цзин», мы – обычные, необработанные камни, сама простота. Однако конфуцианцы и другие представители цивилизации настаивают на том, что эти камни надо обтесать, превратив в полезных родителей и подданных, мужей и жен. Лао-цзы видит в каждом ударе по камню маленькую смерть, в каждом осколке – кражу присущей нам от природы жизненной силы, истощение, сокращение продолжительности нашей жизни. Но как могут подтвердить Генри Дэвид Торо и Гек Финн, обычай обтесывать камни также лишает нас уникальности. Разве можем мы быть собой, если общество постоянно стремится превратить нас в кого-то другого? Неужели потребность правительства в добросовестных гражданах и потребность семьи в заботливых детях превыше нашего личного желания благоденствовать на свой лад и на своих условиях?

Здесь Лао-цзы отвечает конфуцианцам, убежденным, что наибольшего расцвета человечество и общество достигают в том случае, когда они неразрывно взаимосвязаны. Но для Лао-цзы ритуалы и этикет «приличного общества» – ловушка. Путь назад, то самое возвращение, – поворот вспять процесса социализации. Путь к свободе лежит через природу, в гораздо большей мере, чем общество, олицетворяющую единство и гармонию Дао. Живущие в обществе люди, которые действуют методами принуждения, борются с тем, как устроена природа, пытаются плыть против течения. «Люди природы» принимают ее такой, какая она есть. И если их подхватывает течение, они плывут вместе с ним до тех пор, пока им не представится возможность спокойно выбраться на берег.

Как и полагается настоящему путешествию, Дао удивит вас. Мало того, порой кажется, будто удивлять – его единственная задача

С темой возвращения тесно связана тема поворота вспять. Как и полагается настоящему путешествию, Дао удивит вас. Мало того, порой кажется, будто удивлять – его единственная задача. В новозаветных притчах об Иисусе Царство Божие – в первую очередь кардинальная перемена, полное несоответствие нашим ожиданиям: богатые поставлены перед бедными, а последние – перед первыми. В «Дао дэ цзин» наши ожидания переворачивает с ног на голову Дао. От нас требуется сдаться, а не настаивать на своем, отпустить, а не цепляться. Требуется предпочитать долины, на которых безопаснее в бурю, женщин, живущих дольше мужчин, и младенцев, свобода и жизненная сила которых ничем не ограничены. Подобно Джеймсу Айджи, который в книге «Восславим известных» (Let Us Now Praise Famous Men, 1941) прославляет повседневную жизнь тех, кого принято считать «никем», даосизм выступает на стороне побежденных. В бесконечном танце пассивного инь и активного ян нам следует объединяться с мягким и податливым, слабым и кротким. Мы должны дождаться, когда что-либо придет к нам само, а не гнаться за тем, чего, как нам кажется, мы хотим, считая необходимым для нас. И все почему? Потому что уступчивость делает нас свободными, а свобода приносит благоденствие.

Следовательно, цель человеческой жизни – слияние с Дао, подражание его благоденствию ради благоденствия собственного. Лучшая метафора для Дао, которое невозможно описать, следовательно, можно лишь приблизиться к его описанию посредством метафоры (и то не без робости), – сама природа. Так что когда Лао-цзы хочет узнать, как действовать, он обращается к миру природы, которая не подвергалась ни социализации, ни окультуриванию. Он смотрит на младенца, который еще не научился притворяться. Он смотрит на воды, текущие с гор в долину, – воды, которые и не пытаются поступать противоположным образом.

И младенец, и вода олицетворяют у-вэй – еще одну ключевую концепцию «Дао дэ цзин». «У-вэй» буквально означает «бездействие», и в даосских текстах это слово может означать либо полное отсутствие действий, либо их сокращение до минимума. Но гораздо чаще под ним подразумеваются действия по примеру природы, то есть спонтанные, без усилий, исходящие из глубины существа, – совершение того или иного поступка, потому что в конкретный момент он кажется правильным, а не потому, что он предписан законом или божеством. Противоположность у-вэй – не просто действие, а действие с умыслом, с хитростью. Действовать в духе «невмешательства», как иногда переводят у-вэй, – значит, спокойно подчиниться тому, что есть, вместо того, чтобы сопротивляться во имя того, что должно быть.

Кто-то однажды объяснял мне, что такое у-вэй, пользуясь для сравнения выбором, который стоит перед серфером. Взлетая и опускаясь вместе с океанскими волнами, серфер видит перед собой три пути. Он может начать грести, направляясь к берегу (намеренное действие). Может просто плыть по воле волн (недействие). А может поймать волну (у-вэй). Мой коллега Дэвид Эккел считает лучшей метафорой у-вэй воду, которая без усилий стекает со склона холма. Падающая вода – образец даосской добродетели «цзыжань», буквально «сам по себе», но обычно относящуюся к спонтанным действиям или к готовности предоставить событиям возможность идти своим чередом. «Дао дэ цзин» называет воду примером парадоксальной силы слабости. Лао-цзы увещевает нас быть гибкими и податливыми, как вода, которая точит камень, не обрушиваясь на него с размаху, а обтекая его. «В мире нет ничего более мягкого и слабого, чем вода, – пишет Лао-цзы, – но в схватке с жестким и сильным ее не может превзойти ничто»25.

Принцип становления

Если судить по приведенным выше цитатам, может создаться впечатление, будто бы «Дао дэ цзин» выступает за превосходство пассивного инь над активным ян. «Знай мужчин, – пишет Лао-цзы, – но держись ближе к женщинам»26. Однако цель всех этих рассуждений о долине и пустоте, простоте и спокойствии, – гармония. По мнению даосистов, инь и ян – противоположные, но взаимодополняющие (и взаимопроникающие) начала, содержащие частицы друг друга и вечно проникающие одно в другое. Поэтому даосисты стремятся к гармоничному единству этих двух начал. Но во время написания «Дао дэ цзин» энергия ян конфуцианства вышла из-под контроля. Уравновесить ее мог только приток инь.