Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

Но я их так и не дождался. Посол и его жена, офицеры ставки фельдмаршала Кессельринга во Фраскати, пригороде Рима, лакеи, повара, садовники и горничные посольства – все ждали напрасно. У ворот виллы собралась небольшая толпа, но не для того, чтобы с нашей помощью освободить дуче и вернуть ему власть, а затем, чтобы выкрикивать оскорбления в адрес фашистов, нашедших убежище в здании посольства.

Я попытался дозвониться до Буффарини-Гвиди и до других участников нашего обеда в ресторане «Сан Карло», но их телефоны не отвечали, как и телефон на вилле Торлония.

В то же время из Берлина и из ставки Гитлера звонили не переставая. Мне никогда еще не приходилось выслушивать столько противоречивых, отменяющих друг друга, гневных, высокомерных, презрительных и оптимистических приказов по телефону, как в тот день. «Дуче должен быть немедленно освобожден!» «Как чувствует себя дуче и где он находится?» «Король-император и его маршал – предатели и должны быть немедленно свергнуты!» «Нужно немедленно послать его величеству запрос о судьбе Муссолини». «Маршал Бадольо не будет признан главой правительства». «Его величество, как выяснилось, велел сформировать новое правительство на вполне законных основаниях и в соответствии с итальянской конституцией – или нет?» «Ожидаемое фашистское восстание масс будет поддержано самым энергичным образом». «Я требую немедленного освобождения Муссолини. Германия с радостью примет его как гостя». «Сможет ли Муссолини вернуть себе власть с помощью восставших фашистов?» «Как следует поступить с королем?»

Ганс Георг фон Макензен обладал ангельским терпением, но в конце концов не выдержал и он. Он предложил, чтобы я сообщил все, что мне известно, в ставку фюрера по телефону или лично отправился туда на самолете. Мне совсем не улыбалась такая перспектива, и я отказался под предлогом того, что меня в любой момент могут пригласить для перевода и я не могу покинуть Рим.

Мы продолжали ждать, какие действия предпримет руководство фашистской партии, но все, что оно сделало, – это явилось в наше посольство, переоделось в форму немецких летчиков и уехало во Фраскати в сопровождении потешающихся офицеров из ставки фельдмаршала. Оно очень торопилось. По мнению фашистов, им нужно было срочно оказаться в Германии, чтобы сформировать фашистское правительство в изгнании. Мысль о том, чтобы создать новое правительство в Риме, их совсем не устраивала.

Высокопоставленные фашистские чиновники продолжали прибывать; они переодевались и тут же уезжали в ставку Кессельринга во Фраскати. Тогда посол предложил мне отправиться в дивизию «М» в Сутри, выступить там с речью, поднять солдат и, возглавив их, двинуться на Рим. Сначала я решил, что ослышался. Никто никогда не предлагал мне выступить в роли генерала. Несколько мгновений мне казалось, что пришел мой час, – но только несколько мгновений. К великой досаде господина Макензена, я рассмеялся и предложил отправиться в Сутри вместе – если, конечно, нам удастся найти хоть какого-нибудь пользующегося уважением фашиста, который согласится сопровождать нас, – и встать во главе дивизии, которая отправится в Рим освобождать дуче. Я подумал о Буффарини-Гвиди, который, несомненно, согласился бы поехать с нами, хотя он, как и я, не способен был возглавить войска, но я прекрасно понимал, что он уже стал пленником нового режима. Потом я подумал о Витторио Муссолини, сыне дуче, хотя, как я позже узнал из его неописуемо наивных мемуаров, он готов был предпринять любые шаги ради спасения отца, кроме военного переворота.

Наконец я остановился на кандидатуре Роберто Фариначчи, главе исполнительной власти Кремоны, который был самым храбрым и решительным из всех фашистских лидеров. Фариначчи потерял в абиссинской войне руку, что должно было произвести на солдат дивизии «М» нужное впечатление. Кроме того, на заседании Большого совета прошлым вечером он предложил внести в резолюцию слова о том, что «высшим долгом каждого итальянца является защита священной земли Отечества до последней капли крови и верность союзным обязательствам Италии».

В эту минуту, словно джинн из бутылки, материализовался швейцар, обитавший в домике привратника, который, задыхаясь от бега, сообщил, что сквозь разъяренную толпу за оградой с трудом протиснулся некий господин Фариначчи, который обратился в посольство с просьбой предоставить ему убежище. Я сбежал вниз и велел открыть ворота. Фариначчи особо не пострадал – у него был порван пиджак, а на лице красовались несколько синяков, но пиджак был частью штатского костюма, и это показалось мне весьма подозрительным. Мои опасения подтвердились. Фариначчи с большим достоинством прочел мне лекцию о том, что его обязанность – служить делу фашизма в Германии. Поскольку он намеревался представиться Гитлеру в качестве главы нового итальянского правительства, он попросил как можно скорее доставить его к фельдмаршалу Кессельрингу. О дуче не было сказано ни слова, и я вспомнил, что между Фариначчи и Муссолини никогда не было особой симпатии.

Фариначчи тоже хотел покинуть немецкое посольство под видом немецкого летчика, что вызвало насмешливые улыбки у офицеров Кессельринга. В довершение ко всему как раз в этот момент наверху лестницы появилась жена посла, отправлявшаяся в свои апартаменты, которая спросила, не нуждаются ли наши итальянские друзья в женской одежде. Если нуждаются, то она будет рада предоставить ее. Я громко расхохотался, что вызвало всеобщее недовольство. Я представил себе Фариначчи, ведущего крутых парней из дивизии «М» на Рим в женской одежде, и не смог сдержаться.

Фашисты и господин фон Макензен не разделяли моего веселья, и я был рад, когда, наконец, по приказу короля в посольство позвонил маршал Бадольо и официально представился нам как глава нового правительства. Более того, он уверил нас, что война продолжается.

Фон Макензен вздохнул с облегчением. Он свято чтил законы, а раз король назначил нового премьер-министра в соответствии с итальянской конституцией – более того, премьер-министра, намеренного продолжать войну, – значит, все требования закона и политического здравого смысла были соблюдены.

Берлин и ставка фюрера тоже угомонились. Послу было поручено предпринять все необходимые меры для обеспечения безопасности Бенито Муссолини, но способы достижения этого определены не были. Когда Бадольо задали вопрос на эту тему, он ответил только, что лично ручается за безопасность Муссолини. Это было не слишком великодушно с его стороны, учитывая их долгое сотрудничество, но все-таки лучше, чем передача его в руки ликующих толп, которые теперь распевали антифашистские песни, маршируя по улицам, где они когда-то точно с таким же воодушевлением приветствовали своего дуче. Отправив всех фашистов во Фраскати, где они почувствовали себя в безопасности, и не получая никаких вестей с виллы Торлония, мы решили поужинать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});