Невеста Борджа - Джинн Калогридис

Мой личный апокалипсис начался пятнадцатого июля, через каких-нибудь две недели после зловещего обрушения потолка над папским троном. Тем вечером мы ужинали у его святейшества. Мы с Лукрецией завязали непринужденную беседу с ее отцом, и нам не хотелось ее прерывать, но тут Альфонсо встал и объявил:

— Ваше святейшество, если вы не возражаете, я хотел бы сегодня уйти пораньше — я что-то устал.

— Конечно-конечно, — небрежно, но вежливо отозвался поглощенный беседой Александр и взмахнул рукой. — Да пошлет тебе Господь спокойный отдых.

— Спасибо.

Альфонсо поклонился, поцеловал руку Лукреции и мне и вышел. Не помню уже, о чем мы тогда болтали, но мне запомнилось, как я посмотрела ему вслед и как меня взволновал его усталый вид. Рим с его мерзкими интригами состарил Альфонсо. Из глубин моей памяти вдруг всплыла картинка: я, проказливая одиннадцатилетняя девчонка, поддразниваю брата, уговаривая сходить со мной в музей мертвецов, устроенный нашим дедом Ферранте.

«Как ты можешь утерпеть, Альфонсо? Неужели тебе не хочется узнать, правда ли это?»

«Нет. Потому что это может быть правдой».

С тех пор произошло много такого, чего я предпочла бы никогда не знать, много такого, от чего мне хотелось бы защитить моего брата, позволив ему жить в блаженном неведении. Но это было невозможно.

В тот момент меня охватило странное желание прервать разговор с Лукрецией и проводить Альфонсо домой — но это было бы невежливо. Впоследствии я не раз задумывалась над тем, как могла бы измениться наша жизнь, если бы я все-таки сопровождала его. Но тогда я вместо этого лишь улыбнулась брату, когда он запечатлел поцелуй на моей руке. Когда же он удалился, я отмахнулась от этих мыслей, как от напрасного беспокойства.

Пару часов спустя мы с Лукрецией и Папой перебрались беседовать в Зал святых; наши голоса эхом отдавались от стен просторного, почти пустого помещения. Я устала и начала уже подумывать об уходе, как до нас донесся приближающийся громкий топот и встревоженные голоса. И прежде чем я успела сообразить, что же происходит, в зал вошли солдаты.

Я быстро подняла взгляд.

Облаченный в мундир папский стражник и с ним еще пятеро из его отряда подошли к Александру. Стражник был молод, не старше восемнадцати лет; он был потрясен и мертвенно-бледен от испуга. Согласно этикету, он должен был поклониться и испросить дозволения обратиться к его светлости; юноша открыл рот, но не смог выдавить из себя ни звука.

На руках он держал бессильно обвисшее тело моего брата, бледного, как смерть. Мне тотчас же вспомнилось изображение Девы, прижимающей к себе пронзенного копьем Христа.

По лбу Альфонсо текла кровь, окрашивая его золотые кудри алым; она уже залила половину лица. Накидка, которая была на нем сегодня вечером, исчезла — ее сорвали, а рубаха в тех местах, где она от крови не прилипла к телу, была изрезана. Одна штанина брюк была влажно-алой.

Глаза Альфонсо были закрыты, голова запрокинулась назад. Я подумала, что он мертв. Я не могла ни говорить, ни дышать. Мои наихудшие страхи сбылись. Мой брат умер раньше меня. Мне больше незачем было жить, незачем действовать в соответствии с моралью добропорядочных людей.

И в то же самое время я в мгновенной вспышке озарения осознала всю меру своей глупости: ведь в глубине сердца я всегда знала, что Чезаре попытается убить моего брата! Это был самый верный способ отомстить мне за то, что я его отвергла, — уж конечно, для меня это было куда страшнее, чем потерять собственную жизнь.

Как там он пригрозил мне во время нашей последней встречи наедине?

«Это была последняя моя попытка, мадонна. Теперь я знаю, на чьей стороне стою и что мне делать».

Лукреция вскочила, а потом, не издав ни звука, упала без сознания.

Я оставила ее лежать на полу и кинулась к брату. Я прижалась ухом к его раскрытому рту и сама едва не рухнула от мучительной благодарности, заслышав дыхание. «Господи, — безмолвно поклялась я, — я сделаю все, что Ты от меня потребуешь. Я больше не стану уклоняться от своей участи ».

Альфонсо был жив — жив, но тяжело, если не смертельно, ранен.

У меня за спиной Александр спустился с трона и теперь пытался привести дочь в чувство.

Я уверена, что Лукреция почти сразу же пришла в себя благодаря решимости и тому, что она понимала, насколько она сейчас нужна.

— Со мной все в порядке! — воскликнула она, гневаясь на себя за то, что в подобный момент поддалась слабости. — Пустите меня к мужу! Пустите!

Она вырвалась из отцовских объятий и встала рядом со мной; мы вместе осмотрели раны Альфонсо. Мне хотелось закричать или упасть в обморок, как Лукреция. Но больше всего мне хотелось удушить его святейшество, который стоял тут, изображая полнейшую невинность, хотя я не сомневалась, что он был прекрасно осведомлен о готовящемся нападении.

Я смотрела на бессильно обмякшее прекрасное тело Альфонсо; подобно его жене, я силой вынудила себя к сверхъестественному спокойствию. В сознании моем прозвучал голос деда: «Мы, сильные, должны заботиться о слабых».

— Его нельзя переносить, — сказала Лукреция. Я кивнула.

— Нам нужна комната здесь, в этих покоях.

Лукреция взглянула на отца — не с ее обычным обожанием и вниманием, а с нехарактерным для нее нажимом. В серых глазах явственно читалось, что, если ее приказ не будет выполнен, тут всем не поздоровится. Александр сразу же энергично принялся за дело.

— Сюда, — распорядился он и жестом велел солдату, держащему Альфонсо, следовать за ним.

Он отвел нас в соседний Зал сивилл; там стражник осторожно положил Альфонсо на скамью, накрытую парчовым покрывалом. Мы с Лукрецией шли по бокам от солдата, не отставая ни на шаг.

— Я вызову своего врача, — сказал Александр, но на его слова никто не обратил внимания, потому что Альфонсо вдруг закашлялся.

Веки брата дрогнули, потом приподнялись. Он взглянул на нас с Лукрецией, нависавших над ним, и прошептал:

— Я видел нападавших. Я видел, кто ими руководил.

— Кто? — требовательно спросила Лукреция. — Я убью этого ублюдка собственными руками!

— Чезаре, — ответил Альфонсо и снова потерял сознание. Я выругалась.

Лицо Лукреции исказилось. Она схватилась за живот и согнулась, как будто ее ударили кинжалом; я поддержала ее за локоть, испугавшись, что она сейчас упадет.

Но она не упала. Напротив — она собралась с силами и, не выказывая никакого удивления по поводу этого ужасающего разоблачения, обратилась к отцу ровным, деловым тоном, словно к слуге.

— Можешь звать своего врача. Но я сейчас же пошлю за врачом короля неаполитанского. И пусть немедленно пригласят послов Испании и Неаполя.

— Пошлите за водой, — добавила я, — и за бинтами. Нужно сделать все, что в наших силах, пока не прибудут врачи.

Поскольку из ран Альфонсо все еще текла кровь, я отвязала рукава и сняла их, а потом прижала тяжелый бархат к зияющей ране у брата на лбу. Я вспомнила о холодности моего отца, о его неумении испытывать чувства, и впервые обрадовалась, обнаружив это в себе.

Лукреция последовала моему примеру. Она тоже сняла один из рукавов и прижала к ране на бедре Альфонсо.

— Пошлите за слугами Альфонсо и за моими дамами! — потребовала я.

Внезапно мне отчаянно захотелось ощутить рядом успокаивающее присутствие донны Эсмеральды и очутиться в обществе надежных людей, приехавших с нами из Неаполя.

Поглощенные отчаянием, мы с Лукрецией даже не сообразили, что Папа самолично выслушал наши требования и побежал передавать их слугам. Двое папских стражников попытались было отправиться исполнять приказы, но я резко окликнула их:

— Оставайтесь на месте! Мы не можем обойтись без вашей защиты. Жизнь этого человека под угрозой, и у него есть враги в собственном доме!

Лукреция не стала оспаривать мои слова. Когда ее отец вернулся, запыхавшись, она сказала:

— Мне нужно как минимум шестнадцать человек при оружии, чтобы они непрестанно охраняли двери этих покоев.

— Но ведь не думаешь же ты…— начал ее отец. Лукреция холодно взглянула на него, и по лицу ее было ясно, что именно это она и думает.

— Мне нужны эти люди!

— Хорошо-хорошо, — произнес Александр странно успокаивающим тоном.

Возможно, при виде горя, которое причинил Чезаре Лукреции при его попустительстве, он ощутил некоторую вину. Впервые Папа при людях продемонстрировал, что на самом-то деле он трус: его непостоянство было не столько результатом хитроумного политического расчета, сколько тем, что советники и дети тянули его в разные стороны.

Вскоре в нашем убежище собрались неаполитанский и испанский послы, папские врач и хирург, мои слуги и слуги Альфонсо и вооруженные стражники. Я настояла на том, чтобы сюда принесли тюфяки: я не собиралась ни на миг отходить от Альфонсо, равно как и Лукреция. Кроме того, я потребовала, чтобы принесли кухонную печку для очага. Я не забыла о существовании кантереллы и хотела собственноручно готовить еду для брата.