Сталин. Том I - Лев Троцкий

Царская полиция, соприкасавшаяся с революционными партиями лицом к лицу, не скупилась в своей секретной переписке на лестные признания по адресу большевиков. «За последние 10 лет, – писал в 1913 г. директор департамента полиции, – элементом наиболее энергичным, бодрым, способным к неутомимой борьбе, сопротивлению и постоянной организации являются… те организации и те лица, которые концентрируются вокруг Ленина… Постоянной организаторской душой всех мало-мальски серьезных партийных начинаний является Ленин… Фракция ленинцев всегда лучше других сорганизована, крепче своим единодушием, изобретательнее по части проведения своих идей в рабочую среду… Когда за последние два года стало усиливаться рабочее движение, Ленин со своими сторонниками оказался к рабочим ближе других и первый стал провозглашать чисто революционные лозунги… Большевистские кружки, ячейки, организации разбросаны теперь по всем городам. Постоянная переписка и сношения завязаны почти со всеми фабричными центрами. Центральный Комитет почти правильно функционирует и целиком находится в руках Ленина… Ввиду изложенного, ничего нет удивительного в том, что в настоящее время сплочение всей подпольной партии идет вокруг большевистских организаций и что последние на деле и представляют собой Российскую Социал-Демократическую Рабочую партию». К этому почти нечего прибавить.

Переписка заграничного штаба принимает новую, оптимистическую окраску. Крупская пишет Шкловскому в начале 1913 г.: «Все связи носят какой-то другой характер, чем раньше. Больше как-то чувствуешь, что имеешь дело с единомышленниками… Дела большевизма так хороши, как никогда». Ликвидаторы, гордившиеся своим реализмом и вчера еще объявлявшие Ленина главою выродившейся секты, внезапно увидели себя оттесненными и изолированными. Из Кракова Ленин неутомимо следит за всеми проявлениями рабочего движения, регистрирует и классифицирует все факты, которые могут позволить прощупать пульс пролетариата. В результате кропотливых подсчетов, произведенных в Кракове над денежными сборами в пользу рабочей печати, оказывается, что в Петербурге на стороне «Правды» 86 % читающих рабочих, а на стороне ликвидаторов – только 14 %; в Москве соотношение почти такое же; в отсталой провинции – несколько более благоприятное для ликвидаторов, но в общем на стороне «Правды» стоят 4/5 передовых рабочих. Какую ценность могут иметь абстрактные призывы к единству фракций и течений, если правильная политика, противопоставленная этим «фракциям и течениям», сумела в течение трех лет сплотить вокруг большевизма подавляющее большинство передовых рабочих? Во время выборов в IV Думу, где дело шло не о социал-демократах, а об избирателях, 67 % рабочей курии высказалось за большевиков. Во время конфликта между двумя частями думской фракции в Петербурге за депутатов-большевиков подано было 5000 голосов, за меньшевиков – всего 621 голос. В столице ликвидаторы оказались совершенно раздавлены. В профессиональном движении то же соотношение: из 13 союзов Москвы не было ни одного ликвидаторского; из 20 союзов Петербурга только четыре, наименее пролетарских и наименее значительных, оказались полностью в руках меньшевиков. В начале 1914 г. при выборах представителей от рабочих в больничные кассы Петербурга прошли целиком списки сторонников «Правды». Все враждебные большевизму группы: ликвидаторы, отзовисты, примиренцы разных толков, оказались совершенно неспособны пустить корни в рабочем классе. Ленин делал отсюда вывод: «Только в борьбе против этих групп складывается и может сложиться действительная рабочая социал-демократическая партия в России».

Весной 1914 г. Эмиль Вандервельде, тогдашний председатель Второго Интернационала, посетил Петербург, чтобы ознакомиться на месте с борьбой фракций в рабочем классе. Споры русских варваров оппортунистический скептик измерил масштабами бельгийского парламентаризма. «Меньшевики, – сообщил он по возвращении, – хотят организоваться легально и требуют права коалиций; большевики хотят добиваться немедленного провозглашения республики и экспроприации земель». Эти разногласия Вандервельде назвал «довольно ребяческими». Ленину оставалось только горько усмехнуться. Скоро надвинулись события, которые произвели неподкупную проверку людей и идей. «Ребяческие» разногласия между марксистами и оппортунистами распространились постепенно на все мировое рабочее движение.

«Война Австрии с Россией, – писал Ленин Горькому в начале 1913 г., – была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие». Они доставили его, – правда, не раньше, чем через полтора года.

Промышленная конъюнктура тем временем уже перевалила через зенит. Стали ощутимы первые подземные толчки кризиса. Но они не остановили стачечной борьбы. Наоборот, придали ей более наступательный характер. Всего за шесть с лишним месяцев до начала войны насчитывалось почти полтора миллиона участников стачек. Последняя грандиозная вспышка произошла как раз накануне мобилизации. 3-го июля петербургская полиция стреляла в толпу рабочих. По призыву комитета большевиков остановились в знак протеста важнейшие заводы. Число стачечников достигло 200 тысяч. Всюду шли митинги и демонстрации. Были попытки строить баррикады. Как раз в разгар этих событий в столицу, превращенную в военный лагерь, прибыл для последних переговоров со своим коронованным «другом» французский президент Пуанкаре и получил возможность заглянуть одним глазом в лабораторию русской революции. Но уже через несколько дней правительство воспользовалось объявлением войны, чтобы стереть с земли рабочие организации и рабочую прессу. Первой жертвой пала «Правда». Задушить революцию войной – такова была заманчивая идея царского правительства.

Утверждения некоторых биографов, будто Сталин был автором «пораженческой» теории или формулы о «превращении империалистской войны в гражданскую», представляет чистейший вымысел и свидетельствует о полном непонимании интеллектуальной и политической физиономии Сталина. Меньше всего ему были свойственны дух политического новаторства и теоретического дерзания. Он никогда и ничего не предвосхищал, никогда не забегал вперед. В качестве эмпирика, он всегда страшился «априорных» выводов, предпочитая десять раз отмерить прежде, чем отрезать. В этом революционере всегда сидел консервативный бюрократ. Второй Интернационал был могущественным аппаратом. Никогда Сталин по собственной инициативе не пошел бы на разрыв с ним. Выработка большевистской доктрины войны относится целиком к биографии Ленина. Сталин не внес сюда ни одного слова, как и в доктрину революции. Однако для того, чтобы понять поведение Сталина в годы ссылки и особенно в первые критические недели после февральского переворота, как и его позднейший разрыв со всеми принципами большевизма, необходимо очертить здесь вкратце ту систему взглядов, которую Ленин выработал уже в начале войны и к которой он постепенно привел партию.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});