Нулевые - Роман Валерьевич Сенчин

всуе, – веско сказал бородатый. – Нельзя.

– Что?.. Да это не суя. Это… Визбора с Митяевым путать!..

– Митяев это, ребята, Митяев, – поддержала Володьку вернувшаяся жена.

– Давайте хоть на что спорить, что Визбор, – сказала Наталья. – Андрей, у тебя сборника нет?

– Наташ, не пори ты чушь!

– Я не порю чушь, Володя. А если ты перепил, то советую лечь.

– С-слушай! Хватит мне указывать. Ясно?

– Давайте потише, – вставила жена. – Дети спят.

Володька не слышал – вскочил, навис над Натальей:

– Что ты меня вечно дергаешь?! Я сам знаю, пить мне или не пить. И сколько! Я не мальчик тебе…

– По твоему поведению не скажешь.

– За-мол-чи!

– Ладно, ладно, друзья, – заговорил Андрюха примирительно, – перестаньте. Ведь так хорошо… Давайте на мировую выпьем. Да? И пусть каждый останется при своем. – Стал разливать.

– Да нет, – Володька не унимался, – тут кто-то хочет машину свою проиграть. Что, Наталья, спорим на твою машину?

Наталья скривила губы:

– Легко. Катайся на здоровье. Правда, я не уверена, что ты на права когда-нибудь сдашь.

– Я и не буду сдавать. Продам тысяч за пять, позажигаю…

– Она пятнадцать стоит как минимум!

– Я не жадный.

– Ну всё, всё, – Андрюха поднял рюмку. – Пьем за дружбу!

– Пьем, – поддержал бородатый.

Выпили, постепенно успокоились. Решили все-таки спеть. Но чтоб детей не будить, вышли с бутылками, рюмками, кое-какой закуской на веранду. Там тоже был большой стол, стояли табуретки, стулья. После тепла в доме и выпитого показалось, что и на улице тепло.

– Всю ночь здесь будем, – объявила Наталья. – Хоть надышимся.

– Да-а, по сравненью с Москвой, воздух… М-ма!

Но тут же стали бегать в дом и одеваться.

– Друзья, только одно условие, – сказал Андрюха, когда расселись. – Поем негромко и мелодично. Соседи вокруг.

– Да никого тут нет. Пустые дома…

– Володь, это тебя касается в первую очередь. Ты у нас любитель громкости.

– Я душой пою!

– Ну вот – держи ее в рамках.

Володька укоризненно покачал головой:

– Эх, Андрюшка, занудой ты каким-то становишься… Душа в рамках… Ладно, – хлопнул в ладоши, – давайте сначала про церковь. Чтоб кровь разогнать.

– Для начала бы выпить не помешало, – заметил бородатый.

– Эт правильно!

Выпили. Володька, не закусив, сразу завел:

– У це-еркви стоя-ала-а каре-е-ета-а…

Остальные с готовностью подхватили. Эту песню пели каждый раз, когда собирались. Любили. И Сергеев хоть и не находил особой радости в пении, но, когда-то в юности услышав по радио «У церкви стояла карета» в исполнении Жанны Бичевской, с первого раза запомнил почти все слова. И с удовольствием подпевал, и чувствовал, что в груди что-то расширяется – что-то светлое и дорогое растет…

…Все го-ости-и наря-адно оде-е-еты,

Неве-еста всех кра-аше была-а…

– Ох, хорошо, – подождав, пока последние звуки погаснут, простонала Наталья. – Хорошо-то как…

– Да-а, – вздохнул и бородатый, – много чего есть в русской культуре великого, но песни – это жемчужины. Лекарство.

– Эт правильно. – Володька, подсвечивая себе зажигалкой, стал наполнять рюмки. – Теперь предлагаю «Лучину», для полного очищения.

– А знаете, кто слова написал для «Лучины»? – спросил бородатый.

Наталья сморщилась:

– Не надо, не надо! Пусть для нас будет народной.

– Так! Пьем – и поем.

И опять начал Володька. Осторожно, душевно:

То-о-о не ве…

То не ветер ветку кло-о-онит,

Не-е-е дурба…

Не дубравушка шуми-и-ит…

– То-о мое!.. То мое сердечко сто-о-онет, – грянули Наталья, бородатый и жена Сергеева. Андрюха и Сергеев помалкивали. – Ка-ак осе… Как осенний лист дрожи-ы-ыт…

– Э! Э, стоп! – вдруг замахал руками Володька. – Погодите!

– Ну что опять?

– Как вы спели? А? «Осенний»? Да не «осенний лист», а – «осины»! «Осины», понимаете?

Наталья ударила кулаком по столу:

– Ну вот вечно всё испортит! Что за день такой…

– Да с чего вы взяли? – возмутился бородатый. – Все всегда поют «осенний». И я точно помню – я текст читал. В моем спектакле эта песня звучала.

– В попсовой книжке, значит, текст читали, – проворчал Володька. – Осенний лист дрожит – х-ха!.. Да ну, всё… Ладно. – И он стал набивать трубку.

Молчали. Всем, кажется, было неуютно, неловко, то ли за себя, то ли за Володьку. Сергееву хотелось снова быстро опьянеть и уйти спать.

– Что-то сплошные споры у нас сегодня, – заметила жена.

– Редко собираемся, – отозвалась Наталья.

Еще помолчали. Потом Андрей сказал, сказал так, что у Сергеева пробежали мурашки:

– Некрасиво ты себя ведешь, Володя. Нельзя так.

– А что мне, замечание сделать нельзя? Поют неправильно, Митяева с Визбором путают… Осенний лист у них!..

– Да, теперь только вешаться, – не выдержал Сергеев; Володька его тоже сегодня раздражал как никогда. – Режиссерство устроил тут. И так настроения нет…

Володька, досадливо вздыхая, раскуривал трубку. Раскурил, смачно выдохнул дым.

– Понятно. Но… но позволю себе встать на защиту песни. На защиту правды. В песне каждое слово играет огромную роль. Недаром даже пословица есть…

– Уважаемый Владимир, – перебил бородатый. – Поскольку вы считаете себя специалистом в этой области, то, наверное, знаете, что существуют по крайней мере семь равно известных вариантов песни «Степь да степь». Так? Слова там, мягко говоря, разнятся, но ведь в голову никому не приходит какой-то из вариантов делать главным. Так или нет?

– Сейчас. – Володька налил себе водки.

– Хватит пить, – попыталась помешать Наталья, – хоть бы всем предложил…

– Оставь меня в покое. – Он выпил, пыхнул трубкой, кашлянул. – Видите ли… Одно дело варианты, а другое – «осенний». В церковной службе есть множество молитв, но слова ведь в них не меняют. Существует канон.

– Это совсем разные вещи.

– Да ничего разного!..

– Или про черного ворона! – встряла слишком активно жена; наверно, решилась перевести разговор. – Я с ней в Щукинское последний раз поступала. – И запела тоненько, с фальшивой грустью – ей явно было не грустно, а хорошо от общения с друзьями, от споров, даже от близости ссоры:

Че-о-орный ворон, друг ты мой серде-е-ешный,

Что летаешь высоко…

Сергеев поморщился, отвернулся… В холодильнике еще были куриные крылышки, что-то мясное и Наталья с Володькой привезли. Разжечь костер по новой, посидеть в одиночестве, слушая ночь, ворошить обгорающие полешки… Пить опять не хотелось – после того, как поспал, водка не брала, казалось, она не рассасывается по организму, а просто стекает в желудок, напитывает лежащую там пищу горечью… Да, или костром увлечься, или лечь в кровать. Уснуть глубоко, умереть до завтра.

11

– Приве-ет! – Но скорее не приветствие, а вопль недоумения, и на веранду поднялся Максим всё с такими же длинными волосами, с неизменными гуслями в полотняном чехле; следом за ним появилась невысокая, но стройная, темноволосая девушка. Голубые в обтяжку джинсы, белые сапожки и