Гнёт ее заботы - Тим Пауэрс

― Да нет же, объяснил. Мэри Шелли ― а с недавних пор и Клэр ― мои пациентки, и я не хочу их покидать, пока их состояние неясно. Он пытался выглядеть искренним, когда это говорил ― хотя на самом деле, не торопился покинуть Каза Магни, так как ему казалось, что у нее больше шансов вернуться к своей настоящей личности Джозефины здесь, где она ее потеряла, чем в многолюдной атмосфере Ливорно или в ставшей для них теперь чужой Англии.

― Ну, хорошо. Ее голос звенел от негодования. ― Но мы не останемся здесь ни днем дольше следующего понедельника, ты меня понял? Это место ужасно, и эти люди ужасны. Ты уже позаботился о том, чтобы этот тип Шелли понял наконец, что мы с тобой не брат и сестра?

― Э-э, да, ― поспешно ответил он. На самом деле, он всего лишь попросил Шелли перестать их так представлять.

― Как скажи на милость, можно быть братом и сестрой и быть женатыми? Что он вообще возомнил?

― Я не знаю, ― ответил Кроуфорд. «Инцест не является чем-то необычным для этих людей, Джулия, ― подумал он? ― Шелли со своей „сестрой‟, Байрон со своей сводной сестрой ― но вряд ли стоит тебе об этом говорить».

― И когда наконец ты оставишь это нелепое имя «Айкмэн»?

― Как только мы уедем, ― уже не в первый раз ответил он.

Она словно попугай дернула головой, уставившись в окно. ― Лучше бы ты озаботился оказать надлежащую медицинскую помощь своей жене, ― сказала она, ― вместо того, чтобы расточать все свое внимание посторонним. Этот глаз, с которым ты утверждаешь ничего нельзя поделать, становится все хуже.

«Сильно сомневаюсь, ― подумал он, ― разве что ты умудрилась его разбить».

Еще вчера он мог бы воспользоваться этой жалобой как походящим поводом, чтобы попытаться напомнить ей о Венгерн и остальных событиях в жизни Джозефины, но после вчерашнего ужина он окончательно отказался от попыток спровоцировать такие воспоминания.

Накануне он повалил ее на кровать и рассказал ей о Китсе, о их бегстве из Рима, о том, как они жили в Пизе и работали там в Университете. Он был полон радужных надежд, когда ее всхлипы и возражения затихли, и она обмякла; но когда он поднялся с нее ― и хриплым от надежды голосом возвестил «С возвращением, Джозефина» ― она вдруг вздернулась и села, столь неожиданно и резко, что ему почудился лязг шестеренок и храповиков в ее торсе.

Весь вечер она провела в своем механическом трансе, щелкая шеей из одного положения в другое и неуклюже перемещаясь, словно ее конечности вращались на шарнирах, и Клэр выбежала из столовой, а маленький Перси Флоренс расплакался и потребовал, чтобы мама увела его от этой «заводной леди». Когда, несколько часов спустя, она пришла в себя, она все еще была Джулией.

Так что он отказался, по крайней мере, в этот мгновенье, от мысли попытаться вернуть Джозефину ― он решил, что с Джулией ему хоть немного, но все же лучше, чем с этой заводной леди.

С почти сверхъестественным ужасом он подумал о том, что тело Джозефины являло собой совершенную копию его мертвой жены. По крайней мере, если судить по месяцу его тесного знакомства с этим предметом; по сути, он начал узнавать свою жену только сейчас, спустя шесть лет после ее смерти, и был потрясен, обнаружив, что она ему ни капли не нравится.

Два дня назад она ясно дала понять, что не потерпит никаких сексуальных домогательств до тех пор, пока они находятся в этом доме, и он был уверен, что по крайней мере отчасти, ее хроническое негодование было вызвано тем обстоятельством, что это заявление не отправило его тотчас же паковать чемоданы.

По правде говоря, близость с ней его совсем не прельщала. Он знал теперь, что любил несчастную Джозефину ― которая могла теперь быть совершенно мертва, не уцелев даже дремлющей искоркой в брошенном ею разуме.

Эта мысль напомнила ему о мучительном предположении Шелли, что Аллегра может быть все еще жива, затерянная где-то в глубинах своего кошмарно возрожденного черепа. «Все мы узники в наших собственных головах, ― подумал он, вспоминая о неотступно терзающих его воспоминаниях, ― но большинство из нас хотя бы может переговариваться с другими заключенными через прутья решетки, а иногда даже протянуть руку и встретить ответное рукопожатие».

― Пошлой ночью на берегу я встретила одного джентльмена, ― продолжала Джулия, ― англичанина. Полагаю, одного из друзей Шелли, которые приплыли на том корабле. Надеюсь, он не отбыл на нем сегодня. ― Он доктор, ― добавила она, подчеркивая это слово. Кроуфорд был всего лишь хирургом. ― Он сказал, он может восстановить мое зрение. Он обещал это.

Мгновение Кроуфорд озадаченно смотрел на нее ― затем вскочил на ноги и подался вперед, вговаривая слова прямо в ее лицо. ― Не приближайся к этому человеку, ― резко сказал он. ― И даже не вздумай его приглашать, ты поняла меня? Это очень важно. Он… убийца, даю тебе слово. Поговоришь с ним еще хоть раз, и клянусь, мы никогда отсюда не уедем, и пусть моя лондонская практика катится ко всем чертям.

Она улыбнулась, заметно успокоившись. ― Надо же, ты, похоже, ревнуешь! Ты и впрямь вообразил, что я буду флиртовать ― а тем более заниматься чем-то большим ― с другим мужчиной, когда я замужем за преуспевающим доктором?

Он выдавил из себя ответную улыбку.

* * *

В субботу переоборудованный Дон Жуан отправился в первое плавание ― Шелли, Вильямс и Робертс весь день и добрую часть вечера рассекали на нем по спокойным водам залива, и снова встали на якорь, только когда Луна начала прятать свой лик за вуалью облаков. Шелли выглядел заметно посвежевшим и вернувшим душевное равновесие, пока во время запоздалого ужина Клэр с дрожью в голосе не сообщила ему, что дважды за этот вечер видела его расхаживающим по террасе… до того как Дон Жуан вернулся.

Джозефина лишь презрительно закатила глаза и пробормотала что-то на счет алкоголизма, но Шелли отбросил вилку, вскочил и задернул занавески на окнах. ― С сегодняшнего дня будем держать их задернутыми после наступления темноты, ― сказал он.

Вспомнив, что Джозефина встретила кого-то, по-видимому, воскресшего Полидори, Кроуфорд кивнул. ― Хорошая мысль.

Клэр, допивающая уже третий бокал брэнди, нахмурилась, словно почти вспомнила причину, по которой следовало возразить Шелли; она поспешно глотнула еще брэнди, и тревога, судорогой сведшая ее лицо, мало-помалу разгладилась.

В улыбке Эдварда Вильямса мелькнуло что-то болезненное, что-то, что заставило Кроуфорда вглядеться в его лицо, еще до того как он заговорил. ― Но позже, мы же можем открыть их позже, Перси? ― заметно нервничая, спросил Вильямс. ― Я только хочу сказать ― ведь так приятно смотреть ночью вдаль, на воды залива.

Кроуфорд глянул на Шелли, и увидел, что он тоже заметил волнение Вильямса.

― Нет, Эд, ― устало сказал Шелли. ― Днем смотри на этот чертов залив, когда тебе вздумается. Но ночью все шторы должны быть задернуты, от заката до рассвета. Он посмотрел на Кроуфорда и Джозефину. ― Думаю, Айкмэны не откажутся… вымыть эти окна раствором, который их укрепит.

― Окна! ― воскликнула Джозефина. ― Ничего подобного! Мой муж доктор, а я ни какая-нибудь там домработница! Как только вам пришло в голову…

― Я сделаю это, Перси, ― тихо сказал Кроуфорд. ― После того как все отправятся спать.

Джозефина вскочила из-за стола и умчалась в их комнату.

Пару часов спустя, когда огни были потушены, Кроуфорд раздавил несколько дюжин зубчиков чеснока в ведро соленой воды, затем оттащил его в столовую, отдернул шторы и, используя вместо тряпки старую рубаху, расплескал эту смесь по оконным стеклам и плоским камням пола.

Он был рад, что в комнате было темно, так как совсем не горел желанием узнать кого-нибудь среди нескольких людских фигур, что неясными силуэтами, бесшумно жестикулируя, маячили снаружи на погруженной в темноту террасе.

На следующий день Шелли, Робертс и юнга-англичанин Чарльз Вивьен отправились в море без Вильямса, так как у него начался сильный жар, и все чего он хотел ― лежать и тихо страдать. Кроуфорд предложил осмотреть его и возможно прописать ему какое-то лечение, но Вильямс поспешно заверил его, что в этом нет никакой необходимости. У Кроуфорда наворачивались на глаза слезы, когда он увидел нездоровую яркость в доселе ясных и веселых глазах.

Ближе к полудню Кроуфорд натянул шорты, которыми его снабдил Шелли, и спустился вниз. Ветер волновал кроны деревьев на холме позади дома, и бегущий по волнам Дон Жуан крошечным белым пятнышком виднелся на южном краю небосвода. Кроуфорд вошел в воду и поплыл. С тех пор, как неделю назад умер нерождённый ребенок Мэри, он каждый день совершал длинный заплыв.

Вода была освежающе прохладной, и он полностью отдался этому ощущению и отплыл довольно далеко, прежде чем расслабился и лег на спину, наконец позволив себе наслаждаться солнцем на лице и груди.