Лики Срединного царства. Занимательные и познавательные сюжеты средневековой истории Китая - Алексей Бокщанин

18 октября того же года 25-летний Хунли взошел на трон. С девизом его правления Цяньлун (Непоколебимое и Славное, 1735–1795) ассоциируется наивысший расцвет Цинской империи, предельное расширение ее границ. Страна, казалось, находилась в зените своего могущества и процветания. Отсюда тот огромный интерес к личности этого пятого императора династии Цин — монарха, более шестидесяти лет олицетворявшего собой «величие и славу эпохи Цяньлун».

Судя по сохранившимся портретам, у Хунли были довольно полное лицо, кустистые брови, толстый нос с горбинкой, редкие вислые усы, едва заметная бородка, резко очерченные губы и тяжелый властный взгляд узких глаз. Таким он сидел на императорском троне в длинном, до пят, парадном одеянии, расшитом драконами, и в круглой маньчжурской шапке.

Хунли получил прекрасное классическое конфуцианское образование, но особого опыта управления страной не имел. На первом этапе его царствования — до 1749 года — ему помогали нести государственные заботы два опытных политика — Оэртай (до 1745 года) и Чжан Тинъюй (до 1749 года). После смерти первого и отставки второго следующие тридцать лет (1750–1780) Хунли правил самостоятельно. Также как его дед и отец, он являл собой образец сильного волевого монарха, вникавшего во все дела государства. Его первые министры — шурин Фухэн и позже Юй Миньчжун были всего лишь его «письмоводителями» и исполнителями воли и боялись ему возражать. Следуя во всем примеру своего гениального деда (о своем отце он старался не говорить), Хунли претендовал на роль образцового государя — идеального конфуцианского правителя. Был трудолюбив и усидчив. Каждое утро в начале одиннадцатого он входил в свой рабочий кабинет, расположенный, как и его жилые покои, внутри «палаты» Янсиньдянь в Запретном городе. До обеда прочитывал, просматривал, подписывал (либо отклонял) или диктовал секретарю множество разного рода документов, а также работал с министрами, то есть главами Шести ведомств, и сановниками. Оставшаяся после него (и изданная) огромная деловая документация (300 томов) свидетельствует о его рассудительности, образованности, проницательности, сильном характере и чувстве ответственности. Хунли выступал образцовым «первым чиновником» огромного бюрократического аппарата Цинской империи. Он был очень строг с дворцовыми евнухами и не позволял им вмешиваться в дела правления, к чему они всегда стремились.

Хунли продолжил линию Сюанье на осуществление административно-налоговых преобразований. Налоговые реформы, проведенные дедом и отцом, Хунли дополнил учетной реформой 1741–1742 годов. С этого времени в реестрах учитывались не только «тягловые» (дин), то есть мужчины с 16 до 60 лет, но и «нетягловые» (коу), то есть женщины, дети, старики, инвалиды и отчасти национальные меньшинства Китая. Когда Хунли стал стареть, период наивысшего «блеска и процветания империи» (60–70-е годы) сменился эрой господства фаворита Хэшэня (с 80-х годов). Управление империей все более переходило к всемогущему временщику и сопровождалось разложением госаппарата. По мере передачи власти Хэшэню стареющий император терял реальное представление о состоянии дел, становясь жертвой ложной информации. Хотя империя уже вступила в полосу кризиса, старому богдохану внушали, что его последний период правления столь же блестящ, как и предыдущий, что империя сильна как никогда.

Хунли страстно мечтал о славе полководца, о лаврах завоевателя, подражая в этом Сюанье. Однако, в отличие от деда, он сам на войне не был и никогда не приближался к театру боевых действий. «Воюя» сидя в Пекине и в летней резиденции Мулань в Жэхэ, Хунли, однако, составил список десяти своих «великих военных побед». Самыми крупными из них были завоевание Джунгарии и Кашгарии, то есть разгром Ойратского ханства (1755–1758) и ликвидация мусульманского государства в Восточном Туркестане. Между тем обе эти победы были обусловлены не военной мощью империи и полководческим «талантом» Сына Неба, а феодальной раздробленностью и междоусобицей в этих двух регионах, что сделало их легкой добычей Хунли. Тем не менее цинской казне «эти блестящие победы» обошлись в 23 миллиона лянов серебра.

С окончательным подчинением Тибета, завоеванием Джунгарии и Кашгарии в состав Цинской империи вошли земли общей площадью до 3 миллионов квадратных километров. Правда, в основном это были пустыни, полупустыни и бесплодные горы. Но это не помешало Хунли раззвонить о своей «безупречной военной доблести» и считать себя великим завоевателем. Поскольку Цинская империя находилась тогда в зените своего расцвета, удачливый богдохан ощущал себя вершителем судеб почти всего мира, чуть ли не его властелином. Его буквально распирало от сознания собственного величия. На этой блаженной волне он решил наказать «заморских варваров» и «закрыл» Китай для европейских и американских купцов, оставив этим «длинноносым» и «рыжеволосым чертям» одно «окошко» — порт Гуанчжоу. Ощущая себя почти всемирным владыкой, он не сомневался в своем высшем праве «наказывать» и «усмирять», то есть приводить в русло «китайского порядка», соседние страны и их государей. Исходя из этого, Хунли начинал войны, дабы продемонстрировать свое «могущество» и «моральное совершенство». Начав войны с Бирмой (Авское государство) в 1768–1769 годах и с Вьетнамом (Аннам) в 1788–1789 годах, Хунли был взбешен поражениями своих войск, и только формальное признание ими «даннического» статуса по отношению к Пекину несколько примирило воинственного императора с положением дел на южных границах. Эти две неудачные войны поколебали ореол «непобедимости» Хун-ли, и лишь более успешная война с Непалом в 1792 году восстановила дух самомнения, выпестованный богдоханом в себе самом.

В число своих «десяти побед» Хунли записал подавление восстаний тибетских племен Цзиньчуани (Западная Сычуань) в 1747–1749 и 1771–1776 годах, а также китайцев на Тайване (1787–1788). Эти «победы» стоили крайне дорого. Так, покорение Цзиньчуани обошлось втрое дороже завоевания Джунгарии и Кашгарии. Такого рода траты, учитывая также расходы на путешествия Хунли в провинции долины Янцзы и недобор налоговых сумм из-за стихийных бедствий и голода, составили около 200 миллионов лянов серебра — сумму, по тем временам колоссальную. Кроме того, в 1782 году Хунли увеличил регулярную армию на 60 тысяч человек, что обернулось ежегодной нагрузкой на бюджет страны в 3 миллиона лянов. Избалованный победами — реальными и мнимыми, Хунли крайне болезненно воспринял поражения своих войск от повстанцев в начале Крестьянской войны под руководством секты «Белого Лотоса» («Байляньцзяо») в 1796–1798 годах. Сын Неба со столь большими претензиями не мог не сознавать, что конец его «блестящего правления» смазан успехами этих «религиозных бандитов».

Считая себя оплотом конфуцианства, его высшим авторитетом и покровителем, Хунли всячески поддерживал ученых и шэньши при компилировании и переиздании древних и средневековых текстов. Для этого он организовал гигантские «литературные работы». Издание одной только серии «Сыку цюаньшу» («Библиотека императорских рукописей по четырем разделам») в 36 тысяч томов дало заработок множеству интеллектуалов. При этом император выступал как ярый враг инакомыслия и свободного творчества, как жесткий цензор и беспощадный каратель, поднявший «литературную инквизицию» до апогея. По его приказам происходили аресты, допросы, пытки, казни и ссылки ученых и литераторов, историков и поэтов, сжигались книги.

Городская усадьба (сыхэюань) состоятельного человека в Пекине 

Хунли считал себя гениальным поэтом, выдающимся каллиграфом и художником, знатоком искусства и высшим авторитетом в этой сфере. Он везде желал быть первым, и пресмыкавшиеся перед ним придворные укрепляли его в этом заблуждении. Будучи буквально помешанным на литературном творчестве, Хунли вошел в историю как царственный графоман. Он издал 40 тысяч своих стихотворений и поэм, став самым плодовитым из самых посредственных рифмоплетов в истории китайской литературы. Фантастическое обилие его творений компенсировалось их заурядностью. Всего богдохан издал шесть своих поэтических сборников (454 цзюаня, или главы) плюс четыре сборника своей прозы (92 цзюаня), а также еще 30 цзюаней прозы и поэзии. До сих пор остается загадкой, как богдохан физически смог это написать один. Но если он писал не один, то кто ему в этом помогал и почему в свои соавторы он избрал таких же посредственностей, как он сам?

Как и Сюанье, Хунли покровительствовал художникам, их было много при дворе. Среди них европейский миссионер иезуит Джузеппе Кастильоне, писавший стилизованные портреты императора. Иезуиты служили архитекторами и художниками при создании павильонов, зданий, парков и фонтанов в итальянском стиле в летней резиденции Юаньминьюань. Именно при Хунли этот дворцово-парковый комплекс приобрел законченный и роскошный облик. Богдохан сам рисовал посредственные картины в традиционном духе и, как подражатель одного из стилей каллиграфии, занимался этим чисто китайским видом искусства. Кроме того, как крупнейший в стране меценат, он собрал огромную коллекцию живописи и каллиграфии. Император увлекался музыкой и театром, поощрял искусство фарфора, перегородчатой эмали, резьбы по нефриту и слоновой кости.