След Фафнира - Андрей Мартьянов

Окончательное пробуждение состоялось днем 4 апреля, причем назвать его «благополучным» язык не поворачивался. Сиделкой оказалась домоправительница, мадам Борж, в арсенале которой были утоливший жажду теплый глинтвейн, масса пилюль, которые следовало незамедлительно принять, и крепкий бульон с гренками. Голова болела нестерпимо, иногда бросало в пот, здоровая правая рука вздрагивала, под повязкой на левой саднило. Отвратительно!

Пообвыкнувшись и уяснив, что реальный мир никуда не исчез, Робер начал вспоминать, что произошло, и к вечеру достиг больших успехов – этому способствовали обильное питье и, конечно, доставляемые с кухни легкие блюда: у Монброна проснулся невероятный аппетит. Предписания мсье Лаваля тому не препятствовали – если больной хочет есть, значит, он выздоравливает.

Навестила маман – целых два раза. Обнадежила: лорд Вулси и все остальные тоже здесь, тебе прислали букет – Ванесса поставила на столике возле постели корзиночку с голубыми фиалками и Робер сразу понял, что мама обманывает – это ее любимые цветы! После чего устроил маленький скандал, смысл которого сводился к одному: я хочу видеть друзей и немедленно!

Вместо Джералда объявился доктор Лаваль – с обязательной перевязкой, прививками Пастера и (только не это!) очищающей клизмой. Пытки Робер перенес стойко, а затем вновь незаметно уснул, хотя и чувствовал себя неплохо. Проснулся ночью, обнаружил, что дверь спальной заперта, уныло скушал оставленные на столике желе с телячьим мясом, воздушные пшеничные булочки и три миндальных пирожных, запил остывшим зеленым чаем и улегся спать – сон лучший целитель…

Так продолжалось еще четверо суток. Бунт был поднят восьмого апреля вечером, после отъезда милорда и компании – впервые в жизни Робер посмел восстать против решения мадам Жюстин. И, как выяснилось позднее, не проиграл.

* * *

– Я лишу вас наследства! Завещание будет немедленно переписано!

– Плевать!

– Вы… Вы ужасны!

Отлично, мама перешла на «вы». Значит, она раздражена до крайности. Не расплачется, это точно – мадам де Монброн плакать не умеет.

– Я совершеннолетний! – выдал уничтожительный залп Робер.

– Великолепно, зарабатывайте на жизнь самостоятельно, мсье! От меня вы не получите ни су!

– Если это слово банкира, я склонен ему поверить.

Жюстин осеклась. Неужели мальчик начал превращаться в мужчину? Робер никогда так не разговаривал с матерью. И это не истерика, он спокоен и сосредоточен, говорит без надрыва. Мадам, однако, сдаваться не собиралась:

– Вам будет выплачена тысяча франков наличными, стартовый капитал для открытия своего дела. Получите немедленно в отделении банка на первом этаже. Я распоряжусь немедленно.

– Благодарю, мама.

– Теперь я вам не ма…

Жюстин подавилась воздухом на вдохе. И впервые за много лет почувствовала, как на глаза набежали слезы. Робер ошибся.

Так, надо держать себя в руках! Сохранить лицо.

– Робер?

– Что вам угодно, мадам? – нерешительный мямля аккуратно укладывал в чемодан вещи, ловко орудуя одной рукой, левая по-прежнему была на перевязи.

– Робер, чековую книжку ты получишь в нашем отделении в Нью-Йорке. Кредит… Ну допустим, сто тысяч долларов САСШ. Пожалуйста, не трать на излишества.

– Не буду, – огрызнулся Робер.

– Я… я…

– Мама, пожалуйста, не надо.

– Хорошо, – Жюстин справилась с собой. – Ты уверен…

– Да, мама, уверен.

– У тебя нет билета. Тебя не пустят на корабль.

– Джерри обязательно что-нибудь придумает.

– Может быть, вам потребуется большая сумма наличными?

– Мама, пожалуйста, не беспокойся. Все продумано.

Ничего не было продумано. Ничего. По крайней мере, со стороны Робера де Монброна. Ничего, кроме синего паспорта Французской республики – и тот восстановила мадам Жюстин, пользуясь связями в мэрии Парижа.

– Теперь я могу отправиться на вокзал? – Робер настороженно посмотрел на мать, ожидая обязательной атаки и готовый сопротивляться.

– Конечно. Тебе придется взять извозчика, я не приказывала заложить наш экипаж…

– Я пришлю телеграмму из Нью-Йорка.

– Я буду ждать.

Дверь закрылась. Мадам де Монброн еще минуту посидела в кресле, затем встала, прошла в свой кабинет и заставила себя взяться за бумаги. «Досточтимый Мсье, апреля четырнадцатого сего…»

Робер спустился по лестнице в помещение банка, взял в окошечке «для особых клиентов» пачку ассигнаций по десять франков, одну разменял на мелочь, потом вышел на улицу Тампль, и неожиданно для самого себя довольно умело свистнул в два пальца, как показывал Тимоти. Подъехал экипаж.

– Куда вам, сударь?

– К поезду на Шербур. Успеете за десять минут – двойное вознаграждение.

К великому удивлению мсье де Монброна, в поезде оказались свободны несколько дорогих купе и билет был куплен без затруднений. Только когда экспресс прошел через Париж, миновал Аржантей, Пуаси и Мант-де-Жоли Робер понял: это свобода. Я, черт вас всех задери, свободен! Я начинаю жить!

Дополнительной гарантией свободы были еще и двенадцать чеков на четверть миллиона – небольшая экономия, оставшаяся от благополучных времен работы старшим клерком: неистраченное жалованье, премии и бухгалтерские ошибки…

* * *

К неимоверной радости концессионеров, Фафнир целую неделю вел себя на редкость тихо, а если и безобразничал, то где-то на стороне, в отдалении от Парижа – полицейская хроника не отличалась разнообразием и сведениями об изысканных зверствах. Главнейшей новостью оставалась кража века, стоившая директору Лувра и четырем кураторам музея своих постов и продолжавшая будоражить умы парижан: газеты публиковали слезные письма, умолявшие грабителей вернуть картину, городской мэрией был создан фонд для добровольных пожертвований, деньги предполагалось использовать для выкупа шедевра – Люк Анно, между прочим, внес целых пятьсот франков.

А восьмого апреля на имя возглавлявшего духовную академию Сен-Сюльпис аббата Биеля доставили странную посылку – привезла ее карета почтового департамента, судя по документам, здоровенный деревянный ящик отправили из средиземноморского порта Тулон в Провансе, штемпеля, бланки и печати выглядели подлинными. К ящику прилагался внушительный пакет светло-коричневой плотной бумаги, на котором был выведен адрес: «Монастырь Св. Ремигия, земля Рейнланд, королевство Пруссия, Германская империя. Вручить о. Теодору Клаузену в собственные руки».

Преподобный Морис Биель приказал разместить громоздкую посылку в одном из хозяйственных помещений, с необычной для семидесятипятилетнего старика быстротой примчался в свой кабинет, заперся и вскрыл конверт.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});