Петербургский сыск. 1870 – 1874 - Игорь Москвин

После ухода ювелира, воцарилась некоторое молчаливая пауза. Путилин внимательно смотрел на молодого человека, тот сидел спокойно, даже начал насвистывать какой—то незамысловатый мотив.

– Вы говорите, что с господином, который был в кабинете, Вы не знакомы?

– Впервые вижу и господин…

– Путилин.

– Путилин, я вами разговаривать больше не буду, неинтересно.

– Значит, вы не объясните происхождение такой большой суммы в вашей комнате?

– Нет, не поясню,

– Жаль, их номера переписаны господином Суровым и они, к вашему несчастью, совпадают с его записями.

– Я не имею желания с вами вести разговор.

– Допрос, уважаемый господин Михайлов, сие действие называется допросом подозреваемого в опасном преступлении человека.

Через пять минут он был препровожден в арестантскую комнату.

– Как прошла первая беседа? – Жуков опустился на стул.

– Никак, наш Озерский – Кондратьев —Михайлов ни в чем не сознается, пока каждое его действо не будет доказано нами. Есть некоторые соображения. Надо проверить все ссудные кассы на предмет заклада облигации государственного внутреннего займа за номером ноль– девять– пять– пять —девять– девять и кольца с бриллиантами, потом установить, где был наш арестованный двенадцатого числа сего месяца.

– За день не управиться, – посетовал Жуков.

– Бери всех свободных агентов, но чтоб завтра я имел сведения об этой бумаге.

– Иван Дмитриевич, – после стука в дверь вошел дежурный чиновник, – К Вам просится на прием госпожа Михайлова.

– Что значит я прошу? – вслед за ним влетела фурией Евдокия Павловна. – Что значит прошу? Я требую встречи с сыном, мне надоели ваши подозрения. Какие убийства, мой Сережа в жизни мухи не обидел. Где он? Что с ним? Я требую провести меня к нему.

– Сударыня, – тихо произнёс Путилин, – Вас сын обвинен не в одном, а в двух убийствах, – госпожа Михайлова прикрыла рот платком, – мне неприятно об этом говорить, но я вынужден отказать Вам в свидании, – но покрасневшее лицо Евдокии Павловны говорило о новой вспышке гнева, что начальник сыска добавил, – хотя я не против вашего свидания и ни слова об обстоятельства дела, иначе встреча будет прервана.

И он распорядился, чтобы арестованного провели в комнату для встречи с матерью.

– Миша, – прошептал на ухо Жукову Иван Дмитриевич, – ты будешь присутствовать при их рандеву, запоминай все непонятное: имена, названия, места. Я надеюсь на тебя.

Спустя час пришел с докладом Жуков.

– Разговаривали о семейных делах, ничего сказано не было, вот только слово было произнёсено Раких.

– Раких, Раких, – повторил Путилин, – давай живее на Садовую, там ссудная касса Ракиха. Живо.

– Облигация была заложена господину Ракиху в середине декабря под фамилией Новосельцев, тогда же ему предложено в заклад и кольцо с бриллиантами, но с кольцом не получилось, а облигация была выкуплена 8 января и через три дня заложена Сурову.

– Миша, копайте землю, но чтобы завтра у меня была ясность: куда подевалась облигация.

– Постараемся.

– Меня зовут Михаил Дождиков, – нахмуренные брови сошлись у переносицы, – я к Вам по важному делу.

– Я – Путилин, начальник сыскной полиции.

– Господин Путилин, я не намерен участвовать в обмане нашего правосудия, вот, – он положил перед Иваном Дмитриевичем записку, написанную мелким бисерным почерком.

«Миша! Я попал в затруднительное положение, грозящее мне большими неприятностями. Прошу тебя поговори с нашими друзьями Колей и Ириной, чтобы подтвердили. Мы 12 числа сего месяца собирались вечером у меня дома, чтобы отпраздновать день именин нашей дамы. Почему у меня? Просто собрались из—за того, что я приболел. Прошу не откажи в просьбе. Сергей»

– Господин Путилин, в тот день, как указано 12 января, мы не встречались и я не хочу быть причастным к делам Михайлова.

– Благодарю, господин Дождиков, а кто указанные Коля и Ирина?

Он назвал фамилии и адреса.

– Вы помогли нам в изобличении преступника.

– Что он сотворил?

– Господин Михайлов убил из корыстных побуждений двух человек.

– Подлец, – сказал Дождиков, – и нас подбивал говорить неправду.

– Кто Вам передал эту записку?

– Господин Путилин, не спрашивайте меня об этом.

– Евдокия Павловна?

– Да, – прозвучало слишком тихо, но Иван Дмитриевич расслышал.

– Иван Дмитрич, наши розыски стоили усилий, мы отыскали облигацию, хотя нужно просить прибавки на новую обувку.

– Посмотрим и где же нашли?

– В кассе господина Юсова, она сдана под собственной фамилией нашего задержанного – Михайлов 13 числа.

– Что ж в этом деле стало все на свои места.

– Но это не все.

– Что еще?

– Там же сдано в заклад и разыскиваемое кольцо с бриллиантами, – после некоторого молчания произнёс Михаил.

– А у меня для тебя тоже хорошая весть, – теперь Путилин выдерживал минуту молчания, интригуя своего помощника, пока не выдержал паузы и не добавил, – убийца через госпожу Михайлову отправил записку, чтобы его приятели подтвердили будто бы они весь вечер 12 числа провели вместе, отмечая именины, а знакомец не захотел, как он выразился, участвовать в обмане правосудия.

– Я не могу поверить, что пойман такой хитрец.

– Таков наш долг, чтобы злодеи были наказаны и чтобы они знали, какова не была бы их хитрость, но на нее найдется истина, которая перевесит чашу весов в сторону правды.

– Вы не хотите больше ничего мне рассказать?

– Не имею ни малейшего желания, – тяжелый взгляд буравил начальника сыска.

– В Ваших же интересах пояснить мне и о деньгах, и об этой бумаге, – Иван Дмитриевич положил на стол синий билет – облигации государственного внутреннего займа, – Вы ее закладывали и господину Ракиху под фамилией Новосельцев, и Господину Юсову под своим собственным именем, и безвременно почившему господину Сурову под фамилией Кондратьев.

– Это запрещено законом? – молодой человек вел развязано, словно не понимая, что против него собираются неопровержимые свидетельства его причастности к преступлению.

– Увы, нет, – Иван Дмитриевич как бы невзначай достал кольцо, – но как Вы можете пояснить, что у закладчика Сурова пропала облигация в день убийства?

– Вы же занимаетесь розыском, вот Вы и думайте.

– Благодарю за пояснение, но в Ваших интересах придумать историю странствия облигации.

– Извините, господин…

– Путилин.

– Путилин, – с сарказмом произнёс Михайлов, – я никому ничего не обязан. Ищите. Я устал от Ваших предположений и хочу отдохнуть. Пусть проводят меня в арестантскую.

– Извольте.

– Чем Вы расстроены, Иван Дмитрич, – после препровождения задержанного в арестантскую.

– Либо наш молодой человек не понимает, в какое попал положение, либо ему доставляет удовольствие вести себя таким образом.

– Может он придумывает историю своих приключений?

– Не исключено. Как Милованов?

– Крепкая у него голова, не удержать на больничной койке. Рвется к делу.

– Пусть чуток отдохнет после таких волнений.

– Какие будут указания, Иван Дмитрич.

– Пока никаких.

– Вы приглашали господина Меллера на мое опознание, – молодой человек грудью навалился на край стола, – так вот он и является убийцей Сурова.

Даже у видавшего многих преступников Путилина округлились от удивления глаза.

– Да, да, я боялся сказать Вам, – с серьезным лицом пояснял молодой человек, – да, 12 января пришел к закладчику, чтобы предложить кольцо, но он уже был мертв. Я поднялся на второй этаж и там увидел мертвую женщину. Там находился господин Меллер, который пригрозил мне ножом, и поранил меня, когда я пытался сбежать. Я был испуган и поэтому молчал, он мне вручил облигацию. Это все он.

– Хорошо, произнёс пришедший в себя Путилин, – а почему раньше Вы не заявили о данном преступлении?

– Я боялся мести со стороны господина Меллера.

– Но он же не знал, где вы проживаете?

– Разве ж это важно?

– Даже очень.

– Хорошо. Когда вы пришли, дверь во флигель была открыта?

– Да, я поднялся на второй этаж и тогда заметил женщину.

– А почему вы стали подниматься, вместо того, чтобы идти в кабинет господина Сурова?

– Это я пояснить не могу.

– Как вы объясните натекшую кровь в комнате, где был убит хозяин кассы?

– Не моя, может убийцы.

– Я отвезу вас на место происшествия, и вы покажете, как все было?

– Непременно.

– Господин Михайлов, вы говорите, что поднялись на второй этаж и увидели убитую женщину?

– Это так.

– Но зачем было подниматься, если уже с пятой ступеньки видно тело?

– Я, – после паузы произнёс, – в ту минуту я ничего не видел.