На кого похож Арлекин - Дмитрий Бушуев

Мы выпили за знакомство. Мои собеседники стали обсуждать армейскую службу, ударились в воспоминания, что мне было малоинтересно, но Денис внимал этим откровениям, затаив дыхание, как все подростки слушают рассказы дембелей о мнимых подвигах. Рафик хорошо знал законы гостеприимства и не забывал плескать в стаканы. Погода разгулялась, водка возвращала утраченное время, вселяла надежду, умиротворяла и бодрила. Рафик выдал очередной перл: «Похмелье — дело тонкое, главное — вовремя сменить батарейки». Мы раздразнили Дениса своим химическим весельем, и он тоже стал требовать свою дозу, раскапризничался и дергал меня за рукав. Я сделал ему коктейль с томатным соком, размешав водку в пропорциях, рекомендуемых детям старшего школьного возраста.

Денис, Денис, не смотри в мои серые, косые от водки глаза. Водка бьет прямой наводкой… Пивка для рывка и водочки для обводочки… Держу бутылку за ствол, как ружье… Охотник, не забудь прицелиться белке точно в глаз, что бы не испортить шкурки. Сколько же Белкиных должен отстрелять Найтов, чтобы хватило белок на боярскую шубу? Да хотя бы на шапку… Или на роман… Черт с ним, с романом — на сентиментальный рассказик для восьмиклассников… Вот облачаю свою любовь в шутовские одежды, заставляю ее гримасничать и плеваться матом — это чтобы ты, читатель гребаный, не лез мне в душу, как карлик с фонарем под юбку респектабельной женщины. Пью за ваше здоровье! За здоровье! Чтобы хуй у вас стоял и деньги были!

Денис сидел в старом плетеном кресле и медленно потягивал свой коктейль. Рафик явно кадрил солдата, горя нездоровым румянцем. Солдат хватал пригоршнями черный виноград, сок стекал по его небритому подбородку. От изобилия плодов и напитков он, кажется, совсем потерял дар речи и так быстро пьянел, что через пару рюмок его можно было брать, как говорится, голыми руками и, что называется, тепленьким. Я хорошо знаю сценарий Рафика, и, видимо, он по-настоящему хочет сегодня заполучить солдатские шершавые ягодицы (это в том случае, если Алексей не будет способен на доминирующую роль). Рафик, как всегда, универсален: Олег вне игры. Олег увял, а мы счастливы и пьем его водку. Кажется, будет скандальчик. Олег ревнив, и этот добрый кот в польском свитере может показать когти. Как жалко Олега: Все еще надеюсь, что у них может получиться трио. Нет, Олег, скорей всего, не пойдет на групповик. Денис вдруг спросил: «Почему вы так много пьете?» Раф расхохотался и погрозил ему пальцем:

— Юноша, мы не пьем, мы лечимся. Только это, — он постучал вилкой по бутылке, — и это, — он разломил дольку дыни, — напоминает нам, что мы еще живы. А ты, Найтов, почему не потчуешь своего ученика, а? Сегодня последняя встреча, друзья мои, вот мои плоть и кровь!

— Кто говорит, кто говорит! — вспыхнул Олег. — Какое святотатство! А еще в храм бегает, церковничает, свечи самые толстые покупает на свои кабацкие чаевые, молится усердно и глаза закатывает как роковой герой немого кинематографа, так что все вокруг думают, мол, вот душа-пушинка, праведник в городе, пока отец Арсений сосредоточенно кадилом машет… Ха! Я тоже был как-то на исповеди, больше не пойду, после такие искушения начались, что не вылезал из спален… Мы все тут, кроме солдата, один способ гибели выбрали…

— Какой еще гибели? Какой гибели, дура? — вспыхнул Рафик и выбросил в окно обглоданную корку дыни. — Вот ты, Олег, ты можешь представить себя в постели с бабой? Ну?

-:Ну не могу, ну и что?

— А вот и то, пидарас ты ебаный, что если бы тебя ангелы застали с бабой в постели за этим делом, то тебе это было бы записано как мужеложство.

— Какой ты все-таки кретин, Раф! Ты просто глупый. Глуп. Ты тупой. Ангелы… Записали… У тебя сознание мифологическое, как у ребенка. Да тебе же все равно — ангелы или бесы… Хочешь, я скажу, чего ты больше всего боишься? Не Бога, конечно, — парировал Олег, хлебнув из горлышка.

— Ну чего я боюсь, любовь моя, сладкий мой? — Рафик скривил влажные губы.

— Ты боишься постареть, Раф! Вот у тебя лысинка наметилась, вот это больше всего тебя терзает, а не страх Божий. Ты каждый день об этом думаешь, коллагеновым кремом свои морщинки разглаживаешь, зубы полируешь. Но ты все равно будешь стариком. И противным, я скажу тебе, стариком — визгливым старикашкой с ярким галстуком. И никто твои мощи не согреет в постели, и будешь ты слушать песни о любви и рассматривать журналы с мальчиками, вытирая слюну отдушенным платком. Уж лучше бы ты завел себе старуху:

Рафик взорвался:

— А я знаю, почему ты такой злой, Олег! И вот Андрей, наш психоаналитик, тоже это понял. Ты понял, Найтов, да?! Он меня ревнует! Это хорошо. Значит, любит. Ведь ты любишь меня, Мамонов?

У Олега задрожали руки, он растерянно посмотрел на Рафика, потом на солдата и проглотил слюну. Солдат опять усмехнулся:

— Я вне игры, ребята…

Пианист сделал вид, что не расслышал последней фразы, и, хлопнув в ладоши, сказал:

— Пора нам переместиться в пространстве и сменить декорации. Приглашаю всех в мой сад!

Рафик подошел к окну и вдохнул полной грудью свежий воздух, проспиртованный головокружительным жасмином. Несколько белых лепестков при легком дуновении ветра упало на ржавый подоконник. Солнце плавится в зеркалах, и сад дышит, сад живет! Боже, что за лето! Что за день! Просто благословенный день! В минуты такого пышного летнего солнцестояния, честное слово, не знаешь, что еще можно просить у Бога, точнее, просить — просто грех. Хочется только благодарить, благодарить, благодарить и благодарить: Денис улыбается, старается держаться ко мне поближе, и лето такое симфоническое, и облака такой небывалой белизны, как открахмаленная до хруста рубашка дирижера. Я нетвердой походкой последовал за моими друзьями в беседку, которая уже не казалась очень маленькой и хрупкой — там мы продолжили празднование жизни. Денис чувствовал себя так свободно, что даже сел ко мне на колени и обнял меня за плечо; его губы были вымазаны садовой земляникой, а в красной футболке и в темных очках он был похож на золотого рент-боя. Солдат тоже заметно расслабился и отошел к кустам крыжовника, чтобы справить маленькую надобность. Было слышно, как его горячая струя бьет по листьям. Рафик удивленно вскинул брови и прошептал мне на ухо:

— Боже, как я хочу этого солдата, ты просто не представляешь:

— Представляю, представляю, — заверил я пианиста, вставляя в фотоаппарат новую кассету. Мне опять стало жалко Олега, который совсем раскис и увял, точно окончательно смирившись со своей второстепенной ролью.

— Мамонов, зайчик, ну не ревнуй меня, — ободрял его Рафик, но Олег только сопел и опускал глаза. Тугодум от рождения, он со скрипом вертит жернова своих нелегких мыслей, глотая теплую водку с желчью и, может быть, слезами. Я тоже выпил свои эстафетные полстакана и занюхал веткой жасмина, которой заодно отмахивался от рыжих комаров. Очень полезная ветка оказалась в моих руках — многоцелевая, можно сказать. И, конечно, я не мог упустить шанс сделать еще один слайд с Денисом на фоне буйного жасмина, окрашенного закатным солнцем в нежнейший розовый свет. А пока мы пьем водку, шутим и смеемся; солдат сидит на перилах беседки, рука в кармане — катает свои шары (Раф не сводит с него своих подкрашенных блядских глаз). Какой прозрачный и звонкий день! Ветерок теплый, тихий: и Денис со мной, и я безумно счастлив… Бельчонок щекочет мне ухо сухой травинкой, спрашивает: «А ты можешь помнить этот день до самой смерти?» Да, я помню этот день, и буду помнить до самой-самой смерти, потому что после смерти я хотел бы опять оказаться в этой старой беседке, и я посажу тебя к себе на колени. Так будет, так обязательно будет, если и ты этого хочешь.