Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников

Приятели поэта общались со многими дипломатами, включая князя Гогенлоэ. Князь виделся с Тургеневым, Вяземским, Жуковским948. По крайней мере до 3 апреля посол не имел в руках Заметки о Пушкине, так как не упоминал о ней в своих депешах. 14 апреля он послал донесение с приложением Заметки о Пушкине. Геверс отправил депешу с изложением истории Пушкина позже – 20 апреля 1837 г.

Гогенлоэ подверг русскую рукопись правке и, в частности, включил в неё родословную поэта, из которой следовало, что Пушкины происходили из немецких рыцарей и пр. Геверсу эти вставки остались неизвестны. Он заботился преимущественно о сокращении русского текста. Дипломат вычеркнул обширный текст с характеристикой стихов Пушкина, допустив при этом анекдотическую ошибку. Копия Гогенлоэ сохранила раздел с заглавием: «Главнейшие его произведения» с перечнем трёх поэм. Наименования «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан» были объединены фигурной скобкой, а ниже следовало: «Цыганы – лёгкая поэзия, одно из замечательнейших произведений Пушкина»949. Геверс вычеркнул заголовок и названия поэм и переделал упоминание о «Цыганах» следующим образом: «…особенно примечательны Цыгане, небольшое стихотворение…»950 Очевидно, он понятия не имел о русской литературе.

Из лояльности к Пушкину князь Гогенлоэ изменил русский текст, посвящённый жене поэта. Согласно Записке, Жуковский упрекал Пушкина в том, что он принимает слишком близко к сердцу мнение света, убеждённого в невиновности его жены. На это Пушкин, якобы, отвечал, что дорожит мнением среднего, истинно русского класса, который восхищён его женой. Слова по поводу «восхищения женой», видимо, были внесены в текст самим Гогенлоэ. Правка лишила рассказ всякого смысла. В депеше Геверса текст русского оригинала передан более точно. Неважно, что свет убеждён в невинности жены, пересказывал Жуковский мнение Пушкина, – «Единственное мнение, с которым я считаюсь, – это мнение среднего сословия, которое ныне одно только истинно русское, а оно обвиняет жену Пушкина»951. Итак, Геверс имел в руках русский текст, не подвергшийся правке в вюртембергском посольстве.

Раздел о пасквиле Геверс дополнил ошибочным указанием на то, что один экземпляр был получен из провинции посольшей Фикельмон. Этого дополнения нет в Заметке Гогенлоэ. Но у последнего имеются свои, более обширные вставки. Во-первых, Гогенлоэ утверждал, будто на пасквиле было три подписи (третья – постоянного секретаря Р.С.). Во-вторых, некоторые из писем «были доставлены (Пушкину. – Р.С.) даже знакомыми (так, между прочим, В.П.)…»952 Это тоже было ошибкой: «В.П.» (т. е. Пётр Вяземский) не передал свой экземпляр Пушкину, а уничтожил его.

Гогенлоэ ссылается на два мнения об авторе пасквиля:: «Наиболее пользующееся доверием публики, – значилось в Заметке, – указывает на О… Другое мнение, мнение властей, основывающееся на тождественности расстановки знаков препинания, на особенностях почерка и на сходстве бумаги, обвиняет Н»953. Инициалы расшифрованы в литературе: О – это Ouvaroff; Н – Heeceren – Геккерн954. Первое мнение не требовало особых доказательств. Всем, включая иностранных дипломатов, было известно, что Пушкин оскорбил Уварова позорной эпиграммой. Министр возненавидел его. На этом основании публика заключила, что именно Уваров отомстил поэту пасквилем. Гогенлоэ не высказал своего отношения к мнению, «пользующемуся доверием публики». Вражда Уварова ничего не доказывала. В тексте пасквиля невозможно обнаружить информацию, связанную с министром просвещения или его ведомством. Друзья Пушкина заподозрили уже в момент смерти Пушкина Гагарина. Но их подозрения остались известны лишь очень узкому кругу лиц – друзьям поэта.

Примечательны аргументы в пользу второго мнения. Это указание на тождественность расстановки знаков препинания и на почерк. Аргументы такого рода относятся к области фантазии, так как анонимные письма были написаны печатными буквами. Гогенлоэ лишь записал пересуды малоосведомлённых людей.

Наибольшее распространение получила версия, согласно которой пасквиль был составлен министром Геккерном и его сыном. «Следует считать наиболее вероятным, – пишет С.Л. Абрамович, – что анонимные письма исходили от Геккернов и были переписаны и распространены с помощью какого-то соучастника»955. Такой вывод не опирается на информацию, заключенную в самом «дипломе» Рогоносцев.

Установить круг, в котором был составлен пасквиль, помогают в первую очередь упомянутые в нём имена. Великим магистром ордена назван Д.Л. Нарышкин, обер-егермейстер двора, муж красавицы, состоявшей долгие годы любовницей Александра I. Рождение царской дочери в семье рогоносца и её последующая судьба стали притчей во языцех. Толковали, что Александр I заботился о дочери и благословил её помолвку с Шуваловым. «После помолвки своей, – повествуют современники, – Шувалов (жених дочери Александра I от Нарышкиной), числившийся по Министерству иностранных дел, пожалован был камергером по официальному представлению графа Нессельроде; император Александр Павлович, со дня помолвки уже обходившийся с Шуваловым как с будущим зятем, улыбаясь, спросил у него: сколько он подарил графине Нессельроде?»956 Приведённая история была записана П.В. Долгоруковым. Его рассказ – это своего рода притча о хитростях и жадности чиноначальников. Героями анекдота были «Великий магистр Ордена Рогоносцев» Нарышкин, Шувалов и супруги Нессельроде. Молва обвиняла Андрея Шувалова в том, что он хлопотал о заключении выгодного брака, закрыв глаза на позор рогоносца Нарышкина. Чтобы заполучить придворный чин, он должен был заплатить немалые деньги графине Нессельроде. Муж Нессельроде возглавлял Министерство иностранных дел, а Шувалов был видной фигурой в его ведомстве957.

Помимо Нарышкина, в «дипломе» упомянуто имя графа Иосифа Борха. Граф занимал пост переводчика во II отделении Министерства иностранных дел. Иосиф Борх и Нессельроде были австрийскими графами, что и объясняет особое расположение австрийца Нессельроде к Борхам. Старший брат Иосифа, Александр, был помощником главы 1 Особой экспедиции, а его жена Софья была ближайшей приятельницей графини Нессельроде958.

В Петербурге фамилия Борхов пользовалась скандальной славой. Отправляясь к месту дуэли на Чёрной речке, Пушкин встретил по пути сани с четой Борхов. «Вот две образцовых семьи, – сказал поэт ехавшему с ним секунданту. – Ведь жена живёт с кучером, а муж – с форейтором»959. Иосиф Борх был не только рогоносцем, но и гомосексуалистом, подобно Геккернам. Жена Борха была двоюродной сестрой Натали, и Пушкин знал, о чём говорил.

Иосиф Борх был героем шумной «истории», позабавившей столицу. Осенью 1835 г. во время стоянки кавалергардского полка в Новой деревне офицеры С. Трубецкой и другие «устроили на Неве какие-то великолепные похороны мнимо умершему графу Борху»960. Аристократический бомонд собрался в тот день на Чёрной речке, чтобы отпраздновать чьи-то именины. Гости разместились на гондолах, вместе с музыкантами и певцами. Внезапно появился ялик с чёрным гробом. Трубецкой и другие гвардейцы, сидевшие в лодке, сбросили гроб в реку, из-за чего произошла ужасная суматоха961. Борх стал посмешищем в 1835 г., почему и был упомянут в пасквиле.

Следует подчеркнуть, что Пушкин, подобно Борху, числился чиновником Коллегии иностранных дел. Не вполне ясно, была ли в ведомстве