Ущелье дьявола - Александр Дюма

Горничная взяла малютку из его колыбели и положила его на руки матери.

— Ах, это ты, — промолвила Христина, едва обратив внимание на своего ребенка. Она сейчас же передала его на руки горничной.

Она вспомнила о письме барона и принялась читать его.

«Дорогая дочь моя, — писал барон. — Прости меня, что я так внезапно увез твоего мужа. Зачем тянуть эти раздирающие сцены разлуки? Будь спокойна за Юлиуса. Я провожу его до Остенде и расстанусь с ним не прежде, как он взойдет на судно. Как только оно выйдет из гавани, я немедленно вернусь к тебе. Значит, через три дня ты будешь иметь самые свежие вести о муже. Я затем и поехал, чтобы доставить тебе это утешение. Я всю эту ночь раздумывал, не лучше ли мне остаться с тобой, чтобы защищать тебя от тех гнусных угроз, которые над тобой тяготеют. Но к чему доводить опасения до крайнего преувеличения и до ребяческого страха? Отправляясь в отъезд на три дня и зная, что ты останешься одна, я принял все необходимые предосторожности. Да, по правде сказать, и не вижу, какая особенная опасность могла бы тебе угрожать. Пусть около тебя постоянно будет кто-нибудь, не ходи никуда из замка, а по ночам вели ложиться в соседних комнатах и в библиотеке вооруженным слугам. В комнате с тобой будут спать твоя горничная и кормилица Вильгельма. Чего тебе бояться при таких предосторожностях?

Через три дня я буду дома. Потом мне надо будет вернуться в Берлин на службу, и я возьму тебя с собой. Постарайся в эти три дня закончить свои сборы в путь. Ты знаешь, что у меня на окраине Берлина есть дом с садом, где наш Вильгельм будет пользоваться чистым воздухом, и где моя Христиночка будет в безопасности. Оба вы и останетесь со мной на все время, пока Юлиус будет в отсутствии.

Итак, до четверга. Не теряй мужества и поцелуй за своего мужа щечки Вильгельма.

Твой преданный отец, барон Гермелинфельд».

Это письмо успокоило Христину. Ее особенно подкрепила мысль о том, что около Юлиуса есть человек, который его проводит и который через три дня доставит ей вести о нем.

Она подошла к колыбельке Вильгельма, взяла ребенка на руки и стала со слезами целовать его.

И вдруг зловещая мысль мелькнула в ее голове. Она вспомнила о пророчестве цветов, которое ей сделала Гретхен в развалинах замка.

— Да, — пробормотала она, — Гретхен говорила правду, наш союз почти сейчас же и окончился. Мы живы и любим друг друга, и, однако же, мы разлучены. И Гретхен еще прибавила к этому, что разлука продлится долгие годы, и что мы будем жить вдали друг от друга, словно чужие. О, боже, спаси меня от этих суеверий.

А между тем, мысль о Гретхен вызвала у ней мысль о Самуиле.

— О! — с ужасом воскликнула она. — Тот, кто должен был меня защищать удалился, а тот, кто хочет меня сгубить, остается.

Она прижала Вильгельма к своей груди, как бы стремясь прикрыть целомудрие матери невинностью дитяти, и опустилась на колени перед распятием, стоявшим у колыбели.

— О, боже мой! — воскликнула она. — Сжалься над бедной женщиной, которая любит и которую ненавидят! Вся моя надежда на тебя! Ты вернешь мне мужа и соблюдешь его жену!

Глава пятьдесят девятая Звонок

В тот же вечер около одиннадцати с половиной часов в той круглой подземной зале, где Самуил представил Юлиуса главарям Тугендбунда, происходило совещание этих трех главарей. Все трое, по обычаю замаскированные, сидели у стен залы, которая освещалась потолочною лампой. Перед ними стоял с открытым лицом Самуил.

— Значит, вы не хотите, чтобы я теперь же начал действовать? — говорил Самуил.

— Нет, — отвечал председатель. — Мы не сомневаемся ни в вашей силе, ни в вашей смелости. Главная причина тут состоит в положении вашего врага в данную минуту. Теперь Наполеон находится в полном блеске. Все ему удается. Он утвердился крепче, чем когда-либо на троне Европы. Раньше он обладал обширностью владений, а теперь — после рождения римского короля — за ним обеспечена и преемственность его власти. В настоящую минуту сам бог за него.

— Я и люблю сражаться с врагами, когда они вполне овладели своими силами.

— Знаем мы это, — ответил председатель. — И знаем также, что и с ясного неба раздаются громы. Но подумайте о последствиях, которые повлекло бы за собой покушение на него в эту минуту. Факт сам по себе ничего не значит, если за ним не стоит идея. Он будет бесполезен и, следовательно, негоден, если общественное согласие не за него. А поразить Наполеона среди глубокого мира, когда он сам ни на кого не нападает, когда он никому не угрожает, разве это не значило бы обратить общественное мнение в его пользу? Ведь тогда мы были бы зачинщиками, людьми, бросающими вызов, тогда как на самом деле мы, наоборот, мстители и покровители человеческой свободы. Ведь если покушение не удастся, оно укрепит его положение, а удастся — укрепит его династию. Вы сами видите, что час еще не настал.

— Хорошо, подождем, — сказал Самуил. — Но если только вас смущает мир, то нам недолго придется ждать, это я вам предсказываю. Наполеон не может долго оставаться в покое, не изменяя себе, не отрицая самого себя. Он либо — война, либо — ничто. Те, которые упрекают его за ненасытную жажду к завоеваниям, ровно ничего не понимают в его миссии.

Наполеон — это вооруженная революция. Он должен идти от народа к народу, изливая на нивы и в умы французскую кровь, от которой, как от росы, должны явиться повсюду всходы возмущения и народного чувства. Вы думаете, что он способен сидеть на золоченом кресле, как ленивец-король! Он совсем не за этим пришел на землю. Он еще не обошел вокруг света, и потому не воображайте, что он отдыхает. И я предрекаю вам, что близок тот день, когда Наполеон объявит войну, все равно кому, — Пруссии, России. Так вот, когда это случится, предоставит ли мне Тугендбунд действовать?

— Может быть. Но вы не забываете о Фридрихе Стапсе?

— Я помню только, что он умер, и что его смерть не была отомщена.

— Прежде, чем позволить вам действовать, — продолжал председатель, — мы должны знать, что вы хотите делать.

— Я буду действовать без вас, и вас ничем не скомпрометирую. Вам достаточно знать это?

— Нет, — ответил председатель. — Союз имеет право все знать. Вы не можете действовать от себя, действия всех членов союза должны быть едины.

— Хорошо, — сказал Самуил. — Так слушайте же. Три главаря приготовились слушать, а Самуил приготовился говорить… Как вдруг раздался металлический звон.

Самуил вздрогнул.

Звонок повторился.

Что бы это значило? — подумал Самуил. — Барон и Юлиус отправились в Остенде. Христина осталась одна. Уж не сделали ли они только вид, что уехали, и не расставляют ли мне ловушку?