Человек отменяется - Александр Потемкин

— Вы от Егора из Сызрани? — спросил я, стараясь не смотреть ему в глаза.

Мужчина вздрогнул:

— Нет! Я от Аркадия из Вышнего Волочка.

— Просили передать вам это! — протягивая портфель, сказал я.

— Подождите, не здесь. Сколько людей вокруг. Давайте пройдем. Только не молчите, говорите что-нибудь. Если два знакомых встретились, у них обязательно есть тема. Подайте мне руку. Должны же мы поздороваться. Я говорю это к тому, что, вполне возможно, за нами следят. За судьей Губиным следят повсюду. Так и за нами могут сыщики по пятам ходить. Мы же его люди. Вам не приходило это в голову?

— Пока нет. Я первый раз передаю портфель. — Про себя я подумал: «Ах, вот что! Тут можно окунуться в дьявольскую сеть коррупционеров».

— Как это в первый раз? А до того чем занимались? — сверкнул он испуганным взглядом.

Допросы начались, подумал я, не желая спешить с ответом.

— Так чем вы занимались, молодой человек? Я должен знать все, у меня жена и трое детей, мне совершенно незачем рисковать. У супруги сердце лопнет, если она узнает, что меня взяли с портфелем в двести тысяч долларов! Я по сотне дочери на учебу складываю. А еще двое детей стоят в очереди на студенчество. Все тянут: и магазины, и преподаватели, и коммунальные службы, и врачи. А тут еще следователи да адвокаты добавятся. У меня таких ресурсов нет. Хоть в петлю лезь. Скажите, вы честный человек? — Нижняя губа у него отвисла.

— Видимо…

— Что, не уверены?

— Своими поступками я вам вреда не нанесу. В этом я уверен.

— Спасибо, спасибо, вы славный парень. Пойдемте-ка… Еще рано портфель передавать. Я даже сомневаться стал, возьму ли вообще его или вы переложите посылочку судье Губину во что-нибудь другое. Пойдемте, подумаем вместе. Почему ваш патрон тяжбу с таким человеком затеял? Не боится? Гусятникова вся Москва знает. Мощный, денежный человек… Но мое дело тут маленькое, я лишь курьер, и как курьер с курьером размышляю. Идемте, идемте, а заодно понаблюдаю за всякими типами по сторонам. Вам сколько патрон платит за передачу портфеля?

— Сказал, двести долларов…

— Щедрый он, а мой только пятьдесят платит. Иногда по весу чувствую — ну не меньше миллиона несу, в моем возрасте десять килограмм никак не покажутся пятью, и даже порой мечтаю, с такой огромной суммы он даст чуток больше, но нет, все равно больше пятидесяти долларов никогда не давал. Он всегда смотрит на меня с усмешкой, а я всегда жду от него повышение ставки за скромный сервис. Хорошо, если пять-шесть портфелей в день, а когда судебные заседания, у меня семья голодная сидит. Таких три дня в неделю выходит. А меньше чем на пять тысяч зеленых в столице не проживешь. Таким образом хлопочу для дочерей. А как вы думали? А у тебя сколько получается? Впрочем, ты еще молод, семьи, видимо, нет. Идем, идем, я за всем слежу… я тебе сам скажу, когда что. Понял? Итак, сколько у тебя выходит?

— Значительно меньше, да мне много не надо. В расходах я скромен.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать пять…

— Я тебя со своей дочерью Лидией познакомлю. Девка что надо. Хороша. Ей скоро восемнадцать стукнет. В финансовую академию собирается поступать. Скажу откровенно, пойдем, пойдем, в последние годы у меня развился комплекс вины перед дочерьми, что я позволил жене родить их в этом дьявольски жестоком мире. Может, семью создадите. Все мне легче. Молодые люди многого не требуют. Но ты москвич? А то я не отдам…

— Нет-нет, я об этом пока совершенно не думаю.

— Хорошо, хорошо, пойдем. Зайдем сейчас в супермаркет. Газеты купишь, пару бутылок пива любых марок выбери, в кассе пакет возьми. Из портфеля все переложи в пакет, а сверху уложи пивные бутылки. Не волнуйся, поместятся гостинцы твоего патрона. Что там двадцать долларовых пачек.

— Но у меня нет карманных денег. Как быть? Возьмете портфель?

— Подожди-подожди. Пояснил же, что делать надо! — сказал курьер вкрадчивым голосом.

Тут у меня мелькнула одна превосходная мысль: «Вздор! А чего я для себя такой образ выбрал, что выгляжу пай-мальчиком, которым можно как угодно распоряжаться? Утром разум к мести призывал, а теперь я каким-то безвольным ублюдком выгляжу, словно из меня каждый желающий может веревки вить. И любой приказ я готов не только сию минуту образцово выполнить, но и примерно доложиться. „Согласно вашему указанию…“ Неужели рассудок отказывается мне служить? Куда же подевались недавние дерзкие планы? Или окружающий мир является чьим-то сценарием, а я в нем лишь незаметный статист? Подай-принеси? Нет, надо становиться режиссером собственного представления. Иначе жизнь выглядит совсем опоганенной. Да и как без нажима войду я в детали всего происходящего? Каким образом насыщу сознание вызывающим агрессию материалом? А он мне ох как нужен! Прежде всего надо научиться смотреть на мир удавом, испытывающим желание немедленно всех проглотить.

— С чего это вы командовать мной стали? — окрысился я. — Вы сами-то кто? Ведь признались, что курьер! А если курьер, так слушайтесь меня. Я по званию выше, даже значительно выше вашего… Как по фамилии?

— У нас люди не представляются. Зачем следы оставлять? Отдал-взял-простился, работка простехонькая. Это вы меня смутили своим непрофессиональным поведением, вот я и разговорился. Я же упоминал, у меня три девицы. Одна совсем малая, ей только одиннадцать. Жена больная. А мне скоро шестьдесят, так что подхожу под любую амнистию. Под судом пока не ходил. Избави бог!

— Молчать! Хватит! Представьтесь немедленно! И без утайки!

— Что ж вы так? А вначале показались добрым малым. Кошмаров я, Евгений Витальевич. Из интеллигентов. После Московского энергетического работал в Госснабе. В 93-м его закрыли, теперь при Губине, так сказать, частный посыльный. Что еще сказать? Спрашивайте, секретов у меня нет… Что, вам нравится чувствовать себя свидетелем моего унижения? А вы-то кто, что в таком тоне?

Тут совершенно безобразная мысль буквально пронзила меня. Я даже расхохотаться готов был от неожиданности, но потом погрустнел, гадко стало.

— Господин Кошмаров, — начал я. — Благо что не соврали, иначе через пару минут на вас уже надели бы наручники. В ФСБ с такими пассажирами, как вы, не церемонятся. Отныне подчиняетесь только мне, нашей структуре. Поняли?

— Как это? Ой-ой-ой, — затрясся посыльный. — Почему пассажир?

— Молчать! — «Откуда у меня такой навык, такой категоричный слог?» — одобрительно пронеслось в голове. — Потому что таких типов мы быстро сажаем в специальный вагон «Москва-Воркута» или «Москва-Магадан». Не вынуждайте применять насилие! Вы не мальчик, может быть очень больно. Боль-но! — протянул я. — Оперативный захват преступника не приглашение дамы на танец. Теперь следуйте за мной. Получите пакет в том виде, в котором пожелали. Сейчас же напишите заявление разборчивым почерком. Каракули посчитаем за оскорбление ведомства!

— Ч-т-т-о за насилие, какое еще заявление? — похолодев от испуга, взмолился Кошмаров. — Почему я стал так безумно вас раздражать? Три дочери, больная жена, у самого гипертония… Я в страхе, в ужасе!

— Молчать! Хватит! — опять бросил я. Ха! Такой окрик пришелся почему-то мне по вкусу. — Какое заявление? Вот какое: что вы обязуетесь работать на наше ведомство как нештатный агент. Естественно, тайный. Не согласны — вас везут в Лефортово! Сразу. Машина готова! Санкция на арест выписана! Но у вас есть альтернатива. Во всем подчиняться мне и нашей организации! Кстати, сообщу вам приятную вещь: в каждую пачку вложено не сто сотен, а сто одна. Не волнуйтесь, они ничем не помечены. Ассигнации все новенькие, только-только из банка. Даже весьма приятно пахнут. (Ха! Как такое могло прийти мне в голову! Я так далек от финансов! От спецорганов!) — Это сделано для того, чтобы выдать вам денежное содержание. Возьмите спокойно по одной купюре из каждой пачки. Рассматривайте это как первую премию за поступление Евгения Витальевича на секретную службу. Две тысячи долларов помогут покрыть многие семейные расходы. А это только начало! Но никому ни слова! Жене, детям, даже самому себе в грустную погоду ничего не говорить. Понятно?

— Так много всего неожиданного, спасибо, я, право, не знаю, с чего начать. Спасибо, ой-ой, мне дурно, давление повысилось. Куда прикажите идти? Я сам не свой…

— В тот самый магазин, чтобы переложить деньги Губина. А вы пьющий?

— Уже давно не касаюсь. Гипертония замучила. Ах, что мне делать? Вы уверены, что мне положена такая большая премия? Может, только две стодолларовые бумажечки? Или действительно советуете взять двадцать? Счастье-то какое! Супруга умрет от радости. Я даже не все сразу покажу. Долларов семьсот, думаю, можно в семье обнародовать. Нет, семьсот много. Пятьсот хватит. Нет-нет, сразу захотят потратить на всякие одежды. Лучше принесу как обычно или чуть больше обычного, чтобы просто порадовались. Скажем, триста пятьдесят долларов. Скажу, что семь посылок перетаскал. Поверят, нынче бюрократы так жмут, так тянут, что сомневаться не будут. А где мне оставшуюся сумму спрятать? Ведь у меня никаких тайников нет и не было. У матери бы оставил, так она уж седьмой месяц как померла. Может, в носках носить, жена носки не стирает, с первого дня сказала, мол, носки и трусы сам стирать будешь. Да лучше в носках или в старой обуви, всегда можно под стельку, под самый мысок спрятать, там места предостаточно, а супруга мои ботинки не трогает. — Он застенчиво хмыкнул: — Почему-то считает, что в них нечистая сила гнездо свила. Выдумщица, большая выдумщица. Ой, Мария Петровна, Мария Петровна, знала бы, в какой борщ твой Женька попал… Ужаснулась бы, точно говорю, ужаснулась. Но и радостью бы вспыхнула, возгордилась!