Оруженосец - Олег Верещагин

— Я бессмертен, ведьма, — сказал Ангмар.

Тогда эльфийка засмеялась.

— Ты хорошо знаешь, что ты даже не вечен. А умер ты уже давно. Ты просто не можешь себе представить, как мне тебя жаль, бывший человеком.

Ангмар поднял руку — и коридор в дальнем конце объяло пламя.

— Иди, — сказал король. — Вот твой путь в Мандос, стерва. Иди!!!

Ответом снова был смех — и голос эльфийки, которая медленно, словно танцуя, шла в огонь, оставив сына…

Под звон тетивыСорвалась стрелаВ короткий полет,Обрывающий жизнь.Ты мог не прийти,Ты мог не сломатьЧужой красоты.Росток был так чист.Она ведь моглаПережить твою дочьИ внуков твоихНа тот свет проводить.Она ведь была,Как звездная ночь,Наполнена светом,Что смог погасить.Цветы оплетутЕе нежную плоть,А телу убийцыИ духу егоНе ведать покоя,Вовек не уснуть,Лететь черной птицейНад мертвой страной…[66]

Пламя обняло женщину со всех сторон и стало её вторым платьем — трепещущим и прекрасным.

— Pada, ionyo. U-gosta,[67] — послышался из огня голос эльфийки.

— Padan, папа![68] — звонко откликнулся мальчик, улыбнулся — и ровным шагом вошёл в огонь, протягивая руки.

Он успел прижаться к матери.

В тишине ревело пламя. И только. Больше — ни звука.

Потом женщина и ребёнок упали.

Гарав закрыл глаза.

— Когда уляжется пламя — убери тут, — приказал Ангмар. — Слева сброс, там просто открывается ящик. А на правую сторону не ходи, там камеры, и не все пусты… а кое-кто из их обитателей давно лишился рассудка. Подойдёшь близко — могут дотянуться…

…Когда мальчик выбрался на галерею, Ангмар отметил, что в его огромных глазах нет ничего, кроме страха. Белая кожа, синие круги у глаз и рта…

— Убрал? — Король облокотился на перила. Снаружи опять шёл дождь, настоящий.

— Да, мой король, — тонко сказал Гарав. — Там почти ничего не осталось…

— Вот странность… — Ангмар вдруг, обернувшись, чуть наклонил голову, разглядывая Гарава. — Меня к тебе необъяснимым образом тянет…

Гарав поднял глаза. Пожал плечами:

— Ладно… Только я ничего такого не умею. У меня была одна девушка, а с мужчинами… — Он криво усмехнулся. — В общем, вы как-нибудь сами всё делайте. Куда идти? Или здесь?

Ангмар рассмеялся. Невесело, даже с какой-то… болью, что ли?

— Знаешь, даже в бытностью свою… другим, я никогда не одобрял этих влечений к одному с собой полу. Женщин у меня было немало… но так давно, что я и забыл, как это… Нет, мальчик, я о другом. Мне временами кажется, что ты — книга, которую я хотел прочитать очень давно… а потом отвлёкся и забыл на полке. И с тех пор всё время мешают взяться какие-то дела… Что скажешь на это?

Гарав опять пожал плечами:

— Ничего, ваше величество. Я не понимаю, о чём вы.

— Да? — Ангмар помедлил.

Отчётливой была сцена из фильма, виденного Пашкой, — не из книги.

Эовин. Мерри. Пеленнорские поля. Удар в ногу, удар в лицо… КОЛЬЦО.

— Какое кольцо? — резко спросил Ангмар. Гарав обмер. Он только теперь понял, что может случиться прямо сейчас. И перестал быть. Перестал мыслить и дышать.

Его спасло именно это. Это — и появившийся в конце галереи Руэта. Лицо вождя холмовиков было гневным, шаг уверенным, он держал руку на рукояти меча… но Гарав почти усмехнулся.

Руэта боялся.

Не доходя до Ангмара нескольких шагов, он отсалютовал и хмуро сказал:

— Нам надо поговорить, король.

— Несомненно… — Ангмар посмотрел на Гарава. — Ты можешь идти. Тарик наверняка нуждается в тебе… а я уже показал всё, что хотел… на сегодня.

Гарав поклонился. И пошёл прочь, стараясь не спешить.

— Он всё поймёт. Не сегодня, так завтра, — горячечно шептал мальчишка. И отчётливо увидел: а ведь для всего Средиземья лучше, чтобы он, Гарав, просто перестал жить. Сейчас же. Сию секунду.

На лестнице он чуть не упал и долго стоял, подставив лицо дождю — покрытый липким потом страха. Думал.

Сейчас пойти, повалиться в ноги и рассказать Ему. Всё рассказать, оборвать эту муку. Рассказать про будущее, про Кольцо, про всю эту нелепую фантастику, которая вдруг стала реальностью.

Мысль о признании обдала ужасом. Но… это был сладкий ужас. Какой-то мазохистский. И… не только ужас. На миг Гарав отчётливо представил себе, куда может вознести его самого такой рассказ.

Это не fyellk, это не theyd, не годы и годы опасной и тяжёлой службы. Такое бывает в жизни одного человека из миллиона. Такой скачок — это… это… это…

Он всё равно уже предатель, и в Кардолане его ждёт меч. А тут — полчаса рассказа, и будущее… Почему-то Гарав был уверен в том, что благодарность Ангмара — может быть, расчетливая и холодная — всё-таки будет не фальшивой и веской.

Весьма.

Мальчишка закрыл лицо рукой.

Как же страшно.

В долине — строй домов многоэтажных,Коробок из камней и кирпича.А за Рекою — черный дым все так жеИ пламени отсветы по ночам.Зловонием курятся шлака горы,Тускнеет солнце в дыме, восходя.Ползут с востока тучи и на городРоняют капли черного дождя.А люди, ничего не замечая,И думать не желая про Врага,Лишь о своем заботясь и печалясь,Спокойно обживают берега.Отстроены мосты, а переправыДавным-давно забыли блеск мечей.И в Реку, исходя холодным паром,Вливается отравленный ручей.А на горе — разрушенная крепость,Остатки стен скрываются в траве,Заросшие бойницы смотрят слепо,И копоть красит камни в серый цвет.Железные ворота с петель сбиты,И часовые вход не стерегут.Зачем? Ведь крепость всеми позабытаИ не нужна ни другу, ни Врагу.В камнях гнездятся полевые мыши,На стенах в полдень греются ужи…Кто скажет, кто ответит, как так вышло,Что пала Цитадель, а Мордор жив?![69]

Но предел есть даже у самого страшного страха. Тот предел, за которым уже не страшно.

Как часто те, кто правит кнутом страха, не понимают этого. Даже если они мудры — на горе людям…

…Те, кто считает, что самая страшная на свете боль — физическая, что моральные муки ничто по сравнению с муками тела — а такая точка зрения в последнее время очень была распространена в мире Пашки, — обманывают и успокаивают себя и других. Так проще жить и оправдывать предательство — надо лишь убаюкать свою совесть словами о том, что «жизнь одна», что «иначе было нельзя»…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});