Три месяца, две недели и один день (СИ) - Шишина Ксения

— Но ведь сейчас у тебя не должно быть причин для таких мыслей. Всё же на своих местах. Работа, Лив, ребёнок.

— Если бы, Лилиан. Ты только посмотри на неё, — откинувшись на спинку стула и насколько можно расслабленно расположив руки на деревянных подлокотниках, я вытягиваю ноги под столом, но всё равно преимущественно остаюсь скованным и зажатым. Погрузившимся вглубь себя. В самую свою суть. — Она такая…

— Какая?

— Словно посторонняя здесь, не принадлежащая моему миру, — видеть Лив, стоящую у окна, находящуюся вдали от меня… Это будто бы пробивает сквозное отверстие в моём теле там, где сердце, делая его биение неровным, а ритм неустойчивым. Изучая то ли стакан в своих руках, то ли напольное покрытие или живот, с опущенным вниз взглядом и правой ладонью на теле она словно не похожа сама на себя. Она будто бы чужая и одинокая. Одинокая без меня рядом. Печальная.

— Ну, ты не можешь всегда быть рядом, Дерек.

— Я знаю. Просто это ужасно. Мне бы не хотелось быть среди людей и в буквальном смысле не знать, куда себя деть, — я поворачиваюсь к Лилиан, вынужденный пояснять то, что ей, кажется, вряд ли будет суждено когда-либо понять, и в полностью импульсивном жесте хватаюсь за коробку с радио-няней, преподнесённой сестрой. — Как она будет с ребёнком без меня?

— Знаешь, в моём понимании это как раз та причина, по которой следует держаться за человека. Если, кроме него, у тебя всё равно что никого нет. Возможно, это даже не так уж и плохо. Быть для кого-то всем миром что ли.

— Ты так думаешь?

— В некотором роде да, — с убеждённостью и силой во взгляде кивает Лилиан, делая глоток красного вина из своего фужера прежде, чем отпустить его обратно на белоснежную скатерть. — Сам посуди. Ты нуждаешься в ком-то, но и сам необходим ему не меньше, если даже не больше. В этом и заключена суть любви. Это она и есть. Вот взять хотя бы нас с Тимоти. Откровенно говоря, я не всегда прямо-таки поглощена им с моей работой и вашими разъездами, но, когда мы вместе, это каждый раз что-то особенное. У всех это выражается по-разному. На расстоянии ты можешь быть вроде как закрытым и отдалившимся от тех, кого любишь, только это не должно делать тебя действительно холодным и безразличным. Вот о чём нужно не забывать. А вообще я думаю, что вам пора домой. Я покажу, как сложить коляску. Там не всё банально, но через пару раз освоиться вполне реально.

— Где она?

— Тимоти отвёз её к гардеробу.

— Я о Лив. Её нет, — я перевожу взгляд туда, где мать моего ребёнка и моя любимая женщина находилась ещё пару минут назад, но теперь бесследно исчезла. Всё, о чём мы только что говорили, фактически мгновенно забывается. Меркнет перед осознанием того, что она куда-то ушла, но даже не подошла ко мне прежде, чем это сделать, чтобы я не волновался.

— Дерек, я уверена, что…

— Не сейчас, Лилиан.

Я выхожу прочь из зала в общие помещения ресторана, раздосадованный и виноватый из-за собственной равнодушной невнимательности, до которой никак не должен был опускаться даже ввиду нынешних обстоятельств и тем самым позволять Лив исчезнуть из поля зрения. Я вспоминаю, как дышать, обходясь без привлечения персонала, когда замечаю её у стойки гардероба, всю такую уставшую, просящую, именно просящую принести верхнюю одежду, а не излучающую приказ, и принимающую пальто из рук администратора почти через силу. Но это очевидно только мне одному. Сотрудница же сосредотачивается на других посетителях и совершенно не замечает, как мой женщине, возможно, плохо.

— Лив. Тебе не стоило уходить без меня. Ты можешь сказать мне, куда ты?

— Это всё не моё, Дерек, — жёстко и непримиримо в своей правоте говорит она, но я знаю, более чем знаю, пусть и упустил очевидное. Мне не больно слышать эти слова, разве что совсем немного. А вот то, как она качает головой, отворачиваясь от меня к стене, избегая моего взгляда и самостоятельно натягивая на себя пальто, даже невзирая на мои попытки помочь с рукавами, это просто убийственно. Словно тяжёлый груз вдруг придавил меня к земле, и нет мне освобождения. Он наоборот ощущается всё значительнее и больнее с каждой проходящей секундой. — Этот мир, эти люди… Я не его часть и не их подруга, и никогда не стану ничем из этого, — я и сам думал ровно то же самое всего несколько минут назад. Теперь же всё внутри меня хочет отрицать, утешать, обнимать и успокаивать, ведь она такая… Нет, не в панике, это просто констатация фактов, но словно сломленная, разбитая и нуждающаяся в том, чтобы кто-то сказал, что все эти реально имеющие быть место вещи далеко не главное. Чтобы я сказал, что ей надо просто оставаться со мной, как раньше. Но это и мой грех, что Лив отделилась и ушла. Я фактически забыл про неё, раз позволил этому произойти, и опомнился слишком поздно. Всё моё внимание сместилось в сторону так, что я даже не заметил, когда именно она покинула меня, обосновавшегося за столом, и я просто отвратителен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Это должны были быть только Лилиан и Тимоти. Я не причастен ко всему остальному и не просил ничего из этого. Я могу хоть сейчас вернуться туда и сказать им, что нам ничего не нужно, если ты хочешь. Для меня главное, чтобы между нами было всё в порядке. Тебе достаточно просто…

— Достаточно просто что? Снова поставить тебя перед выбором? Попросить опять бросить их всех ради меня? Мне неважно, причастен ты или нет, но ты принял это. Что я, по-твоему, могла сделать? Я попыталась, но у меня не вышло. Такая уж я есть, Дерек. Но всё в порядке. Ты не обязан ехать со мной. Я поймаю такси, — Лив отворачивается, перестаёт смотреть на меня и произносит это на одном дыхании, но даже без зрительного контакта я понимаю, что она лжёт. Её тело выглядит беспомощно, так, словно она взывает ко мне, вот именно, что молит порвать со всеми, кроме неё, и это, наверное, ненормально, но не для нас. Между нами это ощущается правильным и естественным.

— Нет, не поймаешь. Тебе не нужно. Я напишу Лилиан из машины. Они поймут. Иди сюда, — с трепетом и надрывом зову я, нервно цепляясь за правую сторону пальто в её нижней части. Рука начиняет тянуть ткань на себя, и та становится подрагивающей из-за моей нестабильной ладони, пока я весь ощутимо хмурюсь и, кажется, почти покрываюсь потом, стекающим по коже вдоль позвоночника под рубашкой. Но всё это меркнет в своей незначительности, едва Лив подаётся навстречу моему прикосновению, принимает желание касаться и, отвечая на него невинным движением левых пальцев поверх ремня моих брюк, прижимается ко мне, в том числе и головой к подбородку и шее.

— Я сорвусь. Может, я уже… — Лив шумно вдыхает кислород или же, возможно, всего лишь мой запах, не знаю, но от её слов во мне мгновенно поднимается странная волна. Я пытаюсь их не принимать и не запоминать, потому что не хочу это даже слышать, не то что так думать или расценивать это как предупреждение.

— У нас ведь всё хорошо? — я нервно сглатываю, спрашивая об этом, и хочу отстраниться, чтобы посмотреть в её глаза и убедиться. Но она только крепче стискивает мой ремень, обхватывая его вместе с поясом брюк и задевая рубашку, удерживая моё тело около себя. Мне вынужденно приходится довольствоваться этим наполненным душевной нуждой контактом.

— Да, — это короткое слово оседает теплом на моей шее, обнадёживающее и вселяющее стремление поверить, но я почти уверен, что с этой самой минуты начинаю иногда смотреть на Лив так, будто это почти конец.

При всей потребности любить и быть любимым в ответ во мне словно что-то надламывается, сжимается и не желает возвращаться в первоначальное состояние. Ощущение, что она вот-вот решит, что с неё достаточно… что меня стало слишком много, больше, чем в её силах вынести… что эта созависимость может её погубить… Данное чувство неизменно точит и гложет меня изнутри, хоть я и, как могу, списываю его на усталость, на возвращение к прежней спортивной суете и напряжённость двух-трёх последних дней, прошедших после Нового года. Я говорю себе, что просто снова почти не вижу Лив, не знаю, чем она живёт и дышит, когда меня нет рядом. Но правда лежит буквально на поверхности, и она скорее состоит в возможной непреодолимости моего отсутствия, чем в том, что я что-то себе накручиваю и придумываю. Возможно, это даже не так уж и плохо. Быть для кого-то всем миром что ли. В голове то и дело возникают те слова Лилиан, чаще всего в самый неподходящий момент, поначалу казавшиеся мне не лишёнными смысла. Теперь же былая уверенность совершенно оставила меня, и я более не знаю, как вообще мог проникнуться ими. Если говорить откровенно и начистоту, разве я могу заменить собой всех людей и весь мир для одного конкретного человека? У меня в принципе нет ни единой возможности, чтобы безвылазно сидеть подле него не только дома, но и в целом в Лос-Анджелесе, если моя работа всегда носила и будет носить разъездной характер. По крайней мере, до тех пор, пока я не оставлю карьеру и спорт, что в любом случае не произойдёт в ближайшие годы. Разве кому-нибудь на свете вообще под силу подобное? Вот именно, что даже в любви, соединённые ею, мы не должны и не имеем права видеть друг в друге панацею от всего на свете и жить только ради совместных моментов, выгорая изнутри в остальное время до следующего такого мига.