Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня вопрос о конце мира стоит чисто практически. Начавшаяся война России с Западом носит предельный характер, так как ни одна сторона не может смириться со своим поражением. При этом обе стороны владеют ядерным оружием. Наш же президент уже сделал заявления о том, что нам не нужен мир без России, и что в случае ядерной агрессии «мы как мученики попадем в рай, а они просто сдохнут». Эти заявления, при всей антиидеологичности Путина, носят как раз идеологический характер и именно в таком ключе воспринимаются.
Нам жизненно необходимо обрести другую идеологическую базу. Она могла бы строиться, в частности, вокруг спасения любви и софийного материального мира, ибо вряд ли за это кто-то будет по-настоящему сражаться, кроме нас. А от нас, может быть, ждет чего-то подобного существенная часть мира, в которой еще помнят, какие перспективы открыл человечеству СССР. Несмотря на сегодняшнее колоссальное отчуждение от культуры, русский народ остается, по-видимому, единственным носителем культурных кодов, позволяющих это делать.
Могут сказать, что в западном христианстве тоже есть представление о Софии как вечной женственности. Действительно, такое представление есть. Однако оно в корне отличается от рассматриваемого нами. Западные мистики не видят Софию как живую сущность, личность. И не считают, что она физически пребывает в материальных предметах и людях.
Наиболее яркий пример западного представления о вечно женственном можно найти у знаменитого немецкого мистика эпохи Возрождения Якоба Бёме, которого мы уже касались. Напомню вкратце, что Бёме ненавидит плоть, называя ее «мешком для корма червям», и считает разделение человека на два пола не волей Бога, а результатом грехопадения. Христа он называет «мужествующей девой» и полагает, что он явился, чтобы освятить женское начало и превратить его в мужское.
Бёме фактически отрицает догмат о непорочном зачатии, говоря о том, что плоть Девы Марии, которую она имела от рождения, не была чиста без порока. Но как же был зачат Иисус? В Марию «влилась» небесная Дева, приняла в себя ее душу и облекла ее в «небесную новую чистую одежду». При этом она смешала ее женскую душу с мужской «тинктурой» (то есть природой). То есть превратила ее из женщины в муже-деву; и породила муже-деву Христа.
Эта небесная Дева, которую Бёме в других местах прямо называет Софией, описывается как нечто само по себе не только бесполое и безличное, но и бездеятельное — это «небесная фигура Троицы, не действующая, а лишь место обитания Святого Духа и живого Слова».
В интерпретации Бёме София близка к особому качеству Бога или одному из моментов в его самораскрытии. Он считает ее отражением Бога как бы в зеркале, в котором «Дух Божий видит самого себя, как и чудеса магические». В другом месте говорится, что «Дух Божий носит ее, как одежду». Особо подчеркивается, что она не имеет своего бытия, а есть лишь «подобие Бога», и что, будучи девой, не является при этом женщиной. По существу, слово «Дева» используется Бёме именно для обозначения противоположности земной женщине: «Дева» — на небе, она чиста и беспорочна, женщина же — на Земле и порочна уже по факту того, что существует во плоти.
«Премудрость Божия, — пишет Бёме, — есть вечная дева, не женщина, но непорочная и чистая без порока, и стоит как образ Божий, подобие Троицы; она ничего не порождает, но в ней великие чудеса, которые созерцает Святой Дух». В другом месте сказано также, что «образы Божии, которые принимает вечная Дева в качестве мудрости Бога, не есть ни мужчина, ни женщина, но и то и другое».
Итак, София у Бёме — это бесполое подобие Бога, ничего не порождающее здесь, в этом мире, а лишь тянущее грязную земную плоть наверх, в некую достаточно абстрактную бестелесность.
Это представление характерно не только для Бёме, но в целом для немецкой мистики. Еще один знаменитый пример, когда речь идет о некоей бесполой женственности, «утягивающей наверх» земное, — это финал «Фауста» Гёте. Эти слова, пропеваемые небесным мистическим хором, в переводе Пастернака звучат так:
Всё быстротечное —
Символ, сравненье.
Цель бесконечная
Здесь — в достиженье.
Здесь — заповеданность
Истины всей.
Вечная женственность
Тянет нас к ней.
Если эти строки дословно переводить с немецкого, они будут звучать иначе: «Всё преходящее (то есть всё происходящее в реальности. — Прим. И. Р.) — всего лишь притча. Недостаточное (на земле. — Прим. И. Р.) — здесь оно становится событием («здесь» — то есть на небесах, где находится мистический хор и куда поднимают Фауста. — Прим. И. Р.). Неописуемое — здесь оно содеяно. Вечно женственное тянет нас вверх».
Вечно женственное выступает как безличный принцип, который «вытягивает» душу из коловращения проходящих на земле событий. Оно вводит Фауста на небо — несмотря на продажу души дьяволу и всё то ужасное, что он совершил на земле. По сути, совершенное им не имеет для этого «вытягивающего» начала никакого значения — это «всего лишь притча». Но если представить, что оно таково, то не может быть никакой священной красоты на земле — ведь она искажается и нарушается творением зла. Раз София здесь и в красоте, она не может быть безразлична, и народ также не может быть безразличен.
По всему этому видно, что представление о вечно-женственном в рамках русской и западной «культурной матрицы» отличается в корне. Можно лишь добавить, что абстрактное небесное начало, изображаемое Гёте в финале «Фауста», не есть настоящий, живой женский принцип в его западном понимании. Он явлен в другом месте того же «Фауста», где герой встречается с матерями. Он, как мы видели по многим примерам, страшен и веками на Западе подавлялся. Это подавление стало ослабевать с утверждением в западном мире главенства идеи свободы. И то, что вызывало страх, постепенно вышло на поверхность, форматируя западный мир так, как мы это видим сейчас.
В ходе ряда изысканий мы в каком-то приближении очертили ключевое отличие русской культурной матрицы от западной в вопросе о женском начале и плоти. В России всегда, с момента формирования национального интеллектуального дискурса, пытались осмыслить, чем мы отличаемся от Запада. Несомненно, что это необходимо нам
- О тирании. 20 уроков XX века - Тимоти Снайдер - Публицистика
- Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Трансформации образа России на западном экране: от эпохи идеологической конфронтации (1946-1991) до современного этапа (1992-2010) - Александр Федоров - Культурология
- Апология Владимира Путина. Легко ли быть царем? - Станислав Белковский - Политика
- Круги компенсации. Экономический рост и глобализация Японии - Кент Колдер - Публицистика / Экономика
- Роза другого имени - Умберто Эко - Публицистика
- Не надейтесь избавиться от книг! - Жан-Клод Карьер - Культурология
- Перекличка Владимира Путина. Кто выбывает, а кто остается? - Владимир Прибыловский - Политика
- Власть Путина. Зачем Европе Россия? - Хуберт Зайпель - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Политика / Публицистика
- Предать Путина. Кто «сдаст» его Западу? - Эрик Форд - Политика