Ведьма полесская - Виталий Кулик

— Не надо, Дуняш. И без твоей жалости тошно, — жестко произнесла Янинка, словно всему виной была Дуняша.

Даже не попрощавшись, Янина решительно, в полном безмолвии направилась к тёмной стене леса, оставив подружку с раскрытым ртом. Такой резкости Дуняша никак не ожидала от всегда застенчивой подружки, хотя, конечно, и понимала её теперешнее состояние.

Янинка быстро шла по лесной дороге. Нет, на этот раз она не неслась в безумии сквозь заросли, не рвала на себе волосы, не ревела загнанным зверем. На этот раз в душе молодой ведьмы клокотала лишь злость и холодный расчёт.

Приняв недавно решение пойти по стопам матери, Янина мысленно дала себе зарок не творить зла, чтобы не отягощать грехами душу. Девица всё еще считала себя безгрешной. Наивная! Она даже и в мыслях не допускала, что сделанный ею приворот — это уже и есть зло!

Но сейчас, вспомнив о зароке, Янина лишь ухмыльнулась своей бесхитростности. Именно теперь ей ничто так не поможет как расчётливая злоба ну и, конечно же, суровая мать-ведьма уж точно подскажет что в этом случае лучше сделать.

Серафима, выслушав горестную новость, которая, кстати, не была для неё такой уж и новостью, сочувственно покачала головой и проворчала:

— Я ж тебе талдычила, дурёха, что в этой жизни все норовят толкнуть более слабого да убогого. А в церкви-то своей совсем другое поют! Тьфу! Вот ты, проявляя слабость, пока решалась на наше потомственное дело, тебя и оттолкнули. В сторонку спихнули как паршивую собачонку, и никому дела нет до твоих страданий…

Ведьма опять была удручена результатами своих заговоров да заклинаний. Да, она просила высшие силы пробудить в дочери интерес к проклятиям, к чёрной магии. Её уже не устраивало поверхностное отношение дочки к семейному промыслу. Но женить Прохора?! В помыслах ведьмы такого не было! Коварная Хима сначала рассчитывала запутать ненавистного лесника в любовные сети своей дочери. В этом случае она заполучила бы огромную власть над ним. Но опять в её замыслы как будто кто-то вмешался. Не такого она хотела! Вот уж незадача! А может, и в этот раз сама где напутала или не доглядела…

А Янина нервно мерила шагами пространство перед избушкой.

— Только одного они не учли: я теперь не слабая! Теперь я тоже могу толкнуть! Я так могу толкнуть, что кое-кто выть будет! Всем достанется!

Голос девушки звучал настолько угрожающе, что даже сама Серафима содрогнулась.

— Вот и верно, доченька, всё у тебя получится. Я уж тоже постараюсь…

Мать и дочь до исступления то по очереди, то вместе чахли над своими заклятиями да проклятиями. И у каждой теперь был свой ненавистный враг. У одной — Прохор, у другой — Марыля.

Глава 19

Тонкий звон бубенцов и ухарское гиканье хлопцев известили собравшихся около церкви о прибытии молодых. Пан Хилькевич по случаю венчания Прохора для пущей помпезности предложил даже свою бричку с бубенцами. Хотя жених и невеста настоятельно просили Семёна Игнатьевича не выделять их из остальной массы крепостных по известной причине, но тот и слушать об этом не хотел.

Деревенский люд никогда не упустит возможности поглазеть на важные события сельской жизни, будь то свадьба, крестины иль похороны. И чем значимее событие, тем больше зевак.

О скороспешной свадьбе Прохора и Марыльки знали все, и по этому поводу ходило множество различных домыслов и пересудов. Хотя истинную причину тоже все знали, но многим такое простое объяснение, как любовь и приказание пана Хилькевича казалось уж слишком неинтересным. Зато в воображении селян рождались догадки поистине соответствующие странной скороспелой свадьбе. В основном знатоками в этом деле были самые склочные бабы.

— Забрюхатила, знамо, девка, вот и спешка такая, — стоя под церковью среди зевак, выдвинула своё предположение одна из таких баб. — Ещё и пан Хилькевич срам такой покрывает.

— Не-а, некогда им было. А хоть бы и получилось что, то так быстро не спохватились бы, — возразила другая, видимо, с молодости знавшая всю подноготную в таких делах.

— Ага, вот тольки вашего дозволу и не спросили! Вспомните, як сами замуж повыскакивали. То-то уж люди языками попочесали, — сделав строгий вид, приструнил сплетниц вездесущий дед Лявон.

— О, а мы уж думали, что без тебя тут всё пройдет. Ага, щас же! Где это видано, чтоб Лявон пропустил хоть одно такое событие, — обернувшись и увидев Лявона, насмешливо съязвила одна из баб с непомерно большим носом. — Или ты шаферам[41] тут будешь? На этой чудной свадьбе и такое может быть.

— Шаферам не шаферам, а вот ты бы свой нос в чужие дела не совала, а уж в храм и подавно тебе нечего заходить. Батюшка при твоём появлении каждый раз теряется и крестится, думает, что черти в церковь лезут.

— Тьфу на тебя, пень старый, — не решившись дальше вступать с дедом в перепалку, баба с гордым видом отвернулась к своей собеседнице. — Если люди говорят, что негоже так веселье править, значит, так оно и есть.

Подслушав, о чем велась речь, в разговор вмешалась ещё одна почти беззубая баба в истрепанном до лохмотьев рубище:

— А можа, Хима тут вштряла. Они ж оба имели дело ш етой ведьмой. Ох, чует моё шерце: не шпрошта вшё ето.

Две первые бабы замолкли и с удивлением глянули на ещё одну «провидицу». Затем медленно перевели взгляды друг на друга и прыснули со смеху.

В селе никто всерьёз не воспринимал местную блаженную. На самом же деле эта придурковатая баба глупостей говорила не больше других, а иногда в её речах здравого смысла звучало гораздо больше, чем у тех, кто считал себя умнее и хитрее её. Просто временами находило на эту странную селянку непонятно что: то ли затмение, то ли прозрение, и её поступки и речи не всегда были подвластны мужицкому складу ума.

— Ешли б Хима вштряла, то это была б не швадьба, а похороны. Понятно тебе, дурья твоя башка?! — передразнили собеседницы дурочку, хотя каждая про себя подумала, что очень даже может и права непутёвая.

Но вот убранная лентами и цветами панская бричка первая вкатила на церковный двор. В ней восседали Прохор, сват Мирон, панич Андрей Семенович и первый дружок Игнат. Все нарядные. Даже у кучера к картузу был прикреплён яркий цветок. Следом на легком возку — Марыля, свидетельница Любаша и ещё две подружки. Ещё на трёх подводах теснилась остальная дружина молодых и многочисленные братья, свояки, сёстры и прочая родня.

Как и полагается, молодые встали по отдельности в притворе[42] церкви. Прохор — справа, Марыля — слева. Вошли в храм.

У батюшки всё было готово. К таким обрядам готовятся заранее, тем более что за эту пару замолвил словечко сам Семён Игнатьевич.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});