Приносящая надежду - Тамара Воронина

Мало того что монумент уродливее не придумаешь, так ведь и окружающие строения не лучше. Ну обозвать мэрию памятником архитектуры — это уж совсем сюр. Лучше уж любую хрущевку-панелку. Или сто лет не ремонтированную «книжку» приборостроительного завода имени главной фигуры монумента. Или родной институт — что сталинка, что послесталинка, одно безобразие. Или вот Совнархоз — уж такие там колосья на фронтоне весомые… или там не колосья. Забыла. Начисто забыла за столько лет. Или, скорее всего, никогда не знала. Из серии холмсовского: «Сколько ступенек в этой лестнице, Ватсон?» Примелькавшегося не замечаем. Имеется там какая-то чудовищная лепнина над колоннами, а в те времена что лепили — плоды да колосья в окружении звезд и сельхозорудий — серпа, например…

Не самый плохой город, обычный, нормальный, без единой стоящей достопримечательности, разве что вот Оперный, шумный город, грязный, серый, только все равно не плохой. И не хороший. Как те колосья — привычный, все равно никуда не денешься, да и стоит ли — деваться. Конечно, скажем, Питер во сто крат красивее, да тамошним аборигенам и расстреллиевские дома — что сибирякам хрущобы. Обыденно.

Заурядный российский город. Глубинка, претендующая на местную столичность. Третий по населению. Третий по размаху — чисто площадному размаху, бестолково раскинулся на огромной территории. А нам что, у нас, известно, такая ширь, куда ни глянешь — все Сибирь, места хватает, что уж нам тесниться. Зато теперь — точечная застройка, элитным жильем, но столь же убогим снаружи: то кирпич облицовочный белесыми разводами покрывается, то красивенькая импортная пластиковая обшивка покрывается толстыми слоями несмываемой грязи и сажи…

Заурядность — главная характеристика. Интересно, другие Странницы из таких же городов? Не из ярких столиц, не из славных былым полустолиц, не из совсем уж захудалых Задрюпинсков, а из таких вот больших серых и обычных городов? Каковы города, таковы и сами.

И это — свое? Это родина? Она самая, зараза… Забытая, но незабываемая. Ностальгию не выдумали, но возвращаться, чтоб полюбоваться покрытым пылью Ильичом или свежепокрашенным, но уже посеревшим новым «офисным» зданием с зеркальными стеклами — только вот так, во сне. А кстати, зеркальные стекла или нет? Взяли моду…

Сон. Сплю и вижу. И знаю, что сплю, но все равно с места не сойду, даже во сне. На всякий пожарный случай… А что все-таки сколачивают там, возле монумента, что невнятно искрится в воздухе…

Фу… и правда только сон. Даже не кошмарный.

Губы шута коснулись ее плеча.

— Почему не спишь? — напустилась на него Лена. — Скажешь не устал? Или чувствуешь себя хорошо?

— Устал, — удивился он, — только я уже выспался. Честное слово. И чувствую себя хорошо, хотя не должен. Раны-то пустяковые, конечно, но надоедливые…

Лена внимательно исследовала его обклеенный эльфийскими пластырями торс, перевязанные руку и ногу. Кровь нигде не проступала. Нет, не хочу, чтобы у него на щеке был шрам. Придает какой-то недобрый вид.

— Я слушал, как ты спишь, — сообщил он. — Лучше музыки — твое дыхание в тишине.

— Ты правда ничего не почувствовал, когда…

— Когда магия вырвалась? Нет. Просто я был у этого столба, и вот я уже около эльфа. Даже подумал, что это игра воображения. Я и сейчас ничего не чувствую. Зря они говорили, что магия другая? Может, как твоя? Ты ведь тоже ничего не чувствуешь. Как ты? Больно?

Лена прислушалась.

— Нет. То есть вообще.

Шут откинул одеяло, внимательно осмотрел никуда не девшиеся, но заметно сменившие цвет синяки и глубокомысленно предложил:

— Давай будем считать, что я чувствую себя хорошо благодаря твоей силе, а ты себя чувствуешь хорошо благодаря неизвестно чему. То есть моей якобы магии.

Лена хихикнула, и он тоже.

— Не якобы, Рош, у тебя и правда глаза… Я была на руднике, видела, как серебро кипит. Похоже.

— Булькало? — очень серьезно осведомился шут. — Не могу я в это верить. То есть вроде и верю — зачем бы мне врали, а? Только это происходит не со мной.

— Ну так и я все еще несу документы на подпись… Нет, целоваться не будем, у тебя щека разорвана.

— Зашита уже, — обиженно проворчал шут. — Зато мы Корина Умо поймали. Все равно Владыка с ним ничего не сделает… Ты ведь хотела не просто в Путь, а куда-то в определенное место? Туда, где была война? Где Олег?

— Ага. Но либо ты учишься у Гарвина, либо мы сидим здесь.

Шут долго усердно думал: морщил лоб, тер висок и зачем-то вращал глазами. Чтоб смешнее было.

— Сначала сидим здесь, потом меня учат Гарвин и Милит. Хотя из Милита учитель… Он меня бить будет.

— А Гарвин не будет?

Шут обреченно вздохнул.

— Гарвин меня будет драть розгами, а Милит — в челюсть… А если серьезно, из него учитель никакой. Вспыльчив, во-первых, не способен объяснить то, что ему кажется простым, во-вторых. Лена!

— Что?

— Главное — что я тебя люблю. Остальное — чепуха. Лишь бы мы были вместе.

Он повторял это так часто, словно пытался кого-то убедить. Самого себя?

— Нет, — словно подслушал он, — я в этом как раз уверен. Это истина.

— Значит, ты уговариваешь меня?

— Нет, — подумав, ответил он, — ты тоже это понимаешь. Просто мне хочется об этом говорить. Или даже орать. Выйти на главную площадь Тауларма или Сайбы, попросить Кариса усилить голос и завопить, чтоб все на полдня пути вокруг услышали.

— Всего на полдня?

— А если дальше, то самые ближние могут оглохнуть. Ты есть не хочешь? Мне кажется, я умру от истощения. В животе даже уже не бурчит. В нем чавкает. Он начал есть сам себя. Я сбегаю на кухню?

— Вместе сбегаем, — решила Лена. Они встали — вот сейчас бок заныл. И аппетит пропал при виде синяка посреди живота. Но Лена приказала себе вести себя хорошо и не капризничать, силу воли воспитывать и немедленно пойти хотя бы чаю с пряником… или с двумя… нет, лучше с тремя пряниками…

Она надела первое, что попало под руку, — старое-престарое зеленое эльфийское платье. Старое оно было годами, а по виду еще вполне ничего. Здорово, что здесь мода существенной роли не играет. Ну модно в нынешнем сезоне голубое, а не зеленое, и пояса не узкие, а широкие и с бантом посередь пуза, или шаль на плечи набрасывать — вообще визг и писк… А покрой платьев тот же — облегающий верх, свободный, не стесняющий шага низ, у кого шире, у кого уже, но чтоб верхом можно было ехать и ногами сверкать не выше коленок. А уж мужчины и подавно…

Шут натянул последние свои штаны и предпоследнюю рубашку, осторожно заправил ее в штаны и застегнул ремень с кинжалом в ножнах. В доме Владыки. Демонстрация, однако. Близнецы обидятся смертельно, хотя, может, ему вооруженному просто спокойнее?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});