Последний шанс - Сара Грандер Руиз

говорить. Я не хочу говорить о том, что не смогу стать мужчиной, которого она заслуживает, хотя я больше всего на свете хочу им стать.

— Я знаю, тебе может показаться, что я со всем справился, и да, с тех пор, как мы виделись в последний раз, мне стало гораздо лучше, но… Рэйн, я не думаю, что когда-нибудь смогу тебя догнать. Я уверен, что у меня это никогда не получится. И ты не можешь отказаться от своей жизни ради меня. Я тебе не позволю. Я просто не вижу, каким образом у нас могут быть нормальные отношения.

— И всё?

Я смеюсь.

— Рэйн, это довольно серьёзная причина.

— А когда я говорила, что хочу нормальных отношений? Разве в моей жизни есть что-то нормальное? У меня не нормальная работа. У меня не нормальные жилищные условия. Моя неспособность уследить за парой носков это явно ненормально.

Я издаю стон.

— Давай уже серьёзно.

— Я серьёзно! В моей жизни нет ничего нормального. Зачем мне нормальные отношения?

Я качаю головой.

— Ты заслуживаешь быть с кем-то, кто будет делать все те же вещи, что и ты. Ты заслуживаешь кого-то, кто сможет путешествовать с тобой по миру. Кого-то, кто будет рядом каждый день, независимо от города, в котором ты находишься…

— А как насчёт того, что хочу я? Как насчёт того, что хочешь ты? Как насчёт того, чего заслуживаешь ты? Хватит думать о том, что ты не можешь делать. Хватит думать о том, что мы не можем быть вместе. Прошло шесть месяцев, и ничего не изменилось. Я встречала разных людей, но я не могу смотреть ни на кого другого. Я даже не могу представить, что буду думать о ком-то другом. Это ты, Джек. Вот и всё. Так что наши отношения не могут быть нормальными. Но кому какая разница?

— Но я не могу дать тебе всё…

— А кто может дать мне всё? Почему это означает, что у нас ничего не может быть? Я прыгнула на самолет до Ирландии, как только появился предлог. Я могла приехать раньше. И я хотела. Я могу приезжать чаще.

— Но это нечестно…

— Не всё должно быть честно. Нам просто нужны… договорённости.

— Что?

Она начинает воодушевленно качаться из стороны в сторону.

— Отношенческие договорённости! Вот что нам нужно!

— Нет такого термина.

— Кто это сказал?

— Все?

— Точно не все, раз уж я говорю, что такой термин есть. Ты даёшь то, что можешь дать, а я даю то, что могу дать я. В некоторых случаях ты будешь отдавать больше, в других — это буду делать я. И я не притворяюсь, что будет легко, потому что этого не будет. Везде есть сложности. В каждых отношениях бывают подобные проблемы. Конечно, наши отношения могут показаться немного странными для других людей, но кому какая разница? Если мы счастливы вместе, даже если мы не всегда физически вместе, то кого это волнует? И если ты сможешь иногда путешествовать, ты будешь путешествовать. А когда не сможешь, я буду приезжать домой чаще.

Я не знаю, что сказать. Всё внутри меня хочет поверить в то, что она права, но сомнение… оно затмевает всё остальное и сдерживает меня. Не даёт мне сказать «да».

«Ей не будет тебя достаточно», — говорит оно. «Ты только будешь её тормозить».

И его голос звучит слишком громко. Это сомнение такое громкое.

«А что мы делаем с сомнением?» — говорит воображаемая Мартина.

«Это не навязчивая мысль», — говорю я ей. «Это другое».

«Не настолько другое, Джек».

«Легко тебе говорить, Мартина».

Слова Рэйн эхом разносятся у меня в голове. «Я буду приезжать домой чаще». Я поднимаю на неё глаза.

— Домой?

Выражение её лица перестает быть уверенным, и она бормочет:

— Я не… прости, я не пыталась предположить, что Коб станет моим домом. Не пойми меня неправильно. Я люблю путешествовать. Я не хочу от этого отказываться. Но было бы здорово иногда осесть где-то, на пару недель, месяцев и так далее.

«Так что мы делаем с сомнением, Джек» — говорит Мартина.

Господи, Воображаема Мартина, ты сегодня очень настойчива.

«Джек».

«Ладно-ладно. Мы признаём его. Принимаем его. И продолжаем действовать».

Я смотрю на Рэйн, и какое-то мгновение в моей голове крутится лишь одно слово: «дом». «Дом, дом, дом, дом». Я пытаюсь привыкнуть к нему, но, оказывается, что мне даже не нужно пытаться. Я уже привык к этой идее. Её носки, которые я нахожу в странных местах у себя в квартире. Она сама, устроившаяся вместе с Себастьяном на моём жёлтом диване. Или сидящая в странных позах за моим кухонным столом. Её слёзы счастья, и слёзы печали, и абсолютно беспричинные слёзы.

И музыка. Везде и всегда. В её карманах — тамбурин, который трясется каждый раз, когда она двигается, звон монет в этом нелепом пакете на застёжке, который она использует как кошелек. Музыка на её губах — постоянное мурлыканье, и смех и пение. Так много пения. Тихого, машинального. Пение вместо мыслей. Пение вместо разговора. Пение вместо крика. Куда бы она ни пошла, везде звучит музыка. Откуда бы она ни ушла, она везде оставляет после себя музыку. Я слышу её даже после её ухода.

— Переезжай ко мне, — говорю я. — Сделай Коб своим домом. Путешествуй, сколько хочешь. И возвращайся, кода захочешь, и если захочешь. Но давай больше не будем расставаться на шесть месяцев.

Она раскрывает рот, затем закрывает его, затем снова раскрывает, но не издаёт ни звука.

— Рэйн?

— Ты это серьёзно? — говорит она.

— Я сказал тебе в первый же день нашего знакомства, что редко говорю то, что не имею в виду. Знаешь, я когда-то ненавидел эту долбаную квартиру. Но когда там живёшь ты… Я не знаю. С тобой она кажется мне домом.

— Но я не смогу проводить здесь много времени.

— Это неважно, — говорю я. — Зато я буду знать, что ты вернёшься. И я уверен, что ты разбросаешь свои вещи по всей квартире, и они не дадут мне скучать, пока тебя не будет. К тому же я уже несколько недель не находил твоих носков, и немного скучаю по этому. Так… что ты думаешь?

Она хмурится, погрузившись в свои мысли, и я понимаю, что мне всё ещё нравится, когда она хмурится.

— У тебя есть Рождественская ель? Или из-за Себастьяна с ней слишком много проблем? — говорит она.

— Рождественская ель?

— Да, Рождественская ель.

— Рэйн, почему ты заговорила о Рождестве?

Она бросает на меня рассерженный взгляд.

— Потому что я, очевидно, приеду