Опознание невозможно - Ридли Пирсон

— Тридцать четыре с половиной, — подтвердил Лофгрин.

— Может быть, стоит послать сапера, чтобы посмотрел. На месте объект удерживается резиновым кольцом. Похоже на детонатор.

— Я знал, будь я проклят! — воскликнул Лофгрин, обращаясь к Болдту. — Они не даром платят мне большие деньги.

Болдт уловил черный юмор; зарплата у Берни была мизерной.

— Что дальше? — спросил он.

— Мы пригласим сапера, чтобы он посмотрел на эту штуку, а потом попытаемся нейтрализовать. У нас здесь около восемнадцати футов четырехдюймовой вентиляционной трубы заполнено гиперголовым топливом, Лу. Это же настоящий «Аполлон-11». Если мы провалим дело… — Он не договорил. — Нужно эвакуировать жителей еще нескольких домов. Такого количества я не ожидал.

У Болдта ослабели колени. Он прошептал:

— Там была моя семья. Лиз, дети!

Полчаса тянулись невероятно медленно. Сапер из подразделения по разминированию подтвердил наличие детонатора. На крышу отправили вакуумный баллон с насосом. В верхней мембране проделали отверстие и осторожно откачали содержимое вентиляционной трубы. В воздухе повисло напряжение.

Один из ассистентов Лофгрина подошел к нему вплотную и негромко заговорил, так что Болдт не мог разобрать ни слова. Лофгрин вернулся к Болдту и гордо заявил:

— Серебристые и синие хлопчатобумажные нити.

— Что?

— Мы взяли несколько волокон с тех окон, которые, как нам известно, предполагаемый поджигатель мыл. Помнишь волокна, которые мы нашли рядом с отпечатками лестницы у дома Энрайт? Грязные. Цвет визуально установить не удалось, они не отстирывались, но ПСМ-анализ — поляризационная световая микроскопия — показал, что это сочетание синтетики и хлопка. В тот момент я исключил мытье окон, потому что хлопок прилипает к стеклам, оставляя следы. Странно, но для этой цели вполне годится газетная бумага, только не хлопок. Но этот парень действительно мыл окна — это видела Лиз. И, по крайней мере, синтетика с хлопком лучше чистого хлопка. Но мочалка или полотенце серебристо-синего цвета? Это тебе ни о чем не говорит?

— Серебристый и синий. «Морские ястребы», — ответил Болдт. Футбольная команда Сиэтла, команда-неудачник.

— Есть, — сказал Лофгрин. — И, насколько мне известно, мы не продаем сувенирных полотенец своим болельщикам, как это делается, например, в Питтсбурге, правильно? Или продаем?

— Я не болею за «Морских ястребов», — признался Болдт, думая о своем: Чарльз Мингус, Скотт Гамильтон, Лайонел Хэмптон, Оскар Петерсон, но только не «Морские ястребы».

— Я хочу сказать, что это очень важная улика, Лу.

— Серебристо-синие полотенца, — протянул Болдт. Сердце его учащенно билось, он не сводил глаз с операции, разворачивающейся на крыше его дома.

— Правильно, — согласился Лофгрин. — Универмаги? Униформа? Откуда, черт возьми, мне знать? Это твоя работа.

Болдт ничего не ответил, мысли его занимало видение собственного дома, пожираемого пламенем. Только полотенец ему сейчас не хватало.

— Теперь у нас есть образцы волокон, сержант. Мы можем сравнить их с любыми вещественными доказательствами, которые ты нам представишь. Ты понял?

— Мы еще раз обыщем трейлер и грузовик Николаса Холла. Теперь мы будем искать серебристо-синие полотенца, или униформу, или даже тенниски, — проговорил Болдт, по-прежнему не сводя глаз с дома.

— Эти волокна могут помочь упрятать того малого, Лу. Ты меня слышишь?

Комментарий Лофгрина, произнесенный зловещим тоном, заставил Болдта оторваться от созерцания своего дома. Он посмотрел в его выпученные глаза, увеличенные стеклами очков.

— Синие и серебристые волокна, — повторил Болдт. — Я с тобой, Берни.

— Обнаружены, по крайней мере, в двух местах совершения преступления. Это для того, чтобы мы поняли друг друга. — Ничто не могло привести Лофгрина в большую ярость, чем невнимательность детектива, которому он давал в руки решающее доказательство. Болдт знал это, и поэтому после перепалки заставил себя прислушаться: Лофгрин действительно верил в эти волокна.

— Я на восьми футах, шести дюймах, — доложил мужчина, работающий с вакуумным насосом.

Лофгрин скомандовал ему спускаться. Было принято решение просверлить отверстие в стене кухни и слить часть Б вниз. Когда это решение передавали всем присутствующим, ночное небо вдруг осветилось узким столбом фиолетового пламени, которое взметнулось до облаков и исчезло. До него было меньше четырех миль — округ Баллард. Через несколько минут зазвучали колокола пожарной тревоги. Лофгрин, не отвлекаясь, сосредоточил все внимание на предстоящей деликатной работе. Долетевший до них отдаленный звук напоминал шум взлетающего реактивного самолета. Этот фиолетовый столб продержался секунд десять. Вдалеке завыли сирены.

— Мы здесь сами управимся, Лу. А ты ступай посмотри, не сидит ли на дереве твой парнишка с ножом для резьбы по дереву, — сказал Лофгрин.

Болдту не хотелось покидать собственный дом, но пришлось. Работа на месте преступления продолжалась до трех часов утра, после чего он вернулся к своему дому и обнаружил, что тот еще цел.

По всей вероятности, погибла еще одна женщина, была потеряна еще одна жизнь. Прошел слух, что все три сети кабельного телевидения отправили к ним операторов из Нью-Йорка, чтобы те сняли пожарища.

Утомленный Шосвиц поведал ему, что, несмотря на полное сотрудничество полевых агентов, такие ведомства, как ФБР, военный ОКР, АТФ и департамент полиции Сиэтла по-прежнему боролись за право руководить расследованием. Его последнее замечание было исполнено пессимизма:

— Все разваливается на куски, Лу. Полнейшая неразбериха. Слишком много пожаров, и дело почти наверняка будет похоронено в дебрях бюрократических интриг. Всеобщая свалка. А наклоняют тебя и меня, приятель.

Болдт не помнил, как уснул, но в семь утра его разбудил свеженький, как огурчик, и возбужденный Джон Ламойя. У Болдта затекла шея и болела голова. Ламойя выждал минуту, чтобы убедиться, что он безраздельно завладел вниманием своего сержанта.

— Ты помнишь, Гарман говорил нам о том, что его грузовик украли вместе с лестницей Вернера? — Он продолжал: — Грузовик и в самом деле существовал. Он действительно принадлежал ему. Но Гарману придется нам кое-что объяснить. Он ведь так и не заявил в полицию о краже, сержант. Еще более невероятно то, что он не потребовал за грузовик страховку.

Болдт немного поразмышлял над этим, давая своей голове проясниться.

— Поехали заберем его, — скомандовал он.

Ламойя кивнул и просиял.

— Чудесное утро, не правда ли, сержант?

На улице лил проливной дождь.

Глава сорок четвертая

По дороге к дому Гармана Ламойя и Болдт, которых сопровождала следовавшая за ними почти вплотную патрульная машина, слушали не любимую джазовую станцию Болдта, а беспорядочный набор шоу в прямом эфире на длинных волнах и очередные выпуски новостей. Последнюю жертву идентифицировали как Веронику Делатарио. Она стала четвертой известной жертвой Грамотея, и Болдт мог описать ее, хотя до этого никогда не видел: темные волосы, хорошая фигура, мать восьми-десятилетнего мальчика. По радио звучали оскорбления в адрес полиции, арестовавшей не того человека, то есть Николаса Холла, и жестоко критиковали все городские службы за то, что у дома сержанта полиции — «одного из них» — была сосредоточена уйма людей и техники, а в это время Веронику Делатарио выследил и сжег серийный поджигатель.

Выяснилось, что несколькими часами раньше в этот же день полиция получила очередное стихотворение, к которому прилагался кусочек расплавленной зеленой пластмассы, и «ничего не предприняла по этому поводу».

В прямом эфире велись оживленные дискуссии о необходимости «нового руководства». Федеральные агентства мастерски организовали утечку информации о том, что они хотели бы возглавить расследование, отстранив от дела департамент полиции Сиэтла. Это привело Болдта в тихое бешенство, поскольку ему было известно, что взаимодействие рядовых сотрудников федеральных агентств и полиции Сиэтла было организовано безупречно. И только на административном уровне продолжались силовые игры.

Ламойя, не в состоянии выдерживать поток этой грязи и дальше, переключился на любимую джазовую станцию Болдта, и они стали слушать соло на трубе в исполнении Уинтона Марсалиса.

Движение по дороге I-5 было невероятно медленным в обоих направлениях. Даже включив полицейскую мигалку и сирену, они едва ползли вперед.

Когда телефон и пейджер Болдта зазвонили почти одновременно, он понял, что его ждут крупные неприятности. Вероятно, Шосвиц намеревался отстранить его от расследования, и это сейчас, когда Болдт находился совсем близко к его завершению. Роль, которую играл Гарман, с самого начала не давала ему покоя: он являлся адресатом приходящих посланий, а тут еще и обнаружилась его служба в ВВС, непосредственно связанная с ракетными базами. Их единственная беседа прошла не на должном уровне, и даже сейчас, когда они ехали за ним, чтобы доставить для второго раунда допроса, против Гармана не было прямых улик.