Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

отдашь, ему ничего не будет. А он не зря у всяких гуру обучался. Вот ордынцы воров вешают, но чаще − тех, кто настолько глуп, что у них что-то пытался утащить. Когда они только сюда пришли, то за первый месяц разорвали тридцать человек тракторами. Потом один трактор сломался, да и горючего мало. Теперь четвертуют только важных преступников, а не шелупонь. А иногда особо не разбираются, казнят простых бродяг… но это заставляет настоящих воров прижимать хвост».

Гости не торопясь потягивали чай из плошек и чашек. Черный чай, зеленый чай, не только с сахаром, но и с маслом и перцем. Прямо суп, а не чай. Но Саша пил обычный. Как и редкие пряности, про которые в Сибири уже забыли, чай привозили южные люди. Стоил он дорого.

В воздухе витали запахи приправ, из кухни доносился перестук ножей, готовился плов, жарилась баранина.

Подавали тут и обычные русские блюда, но доминировали восточные, и не только плов, шашлык, шаурма, но были и такие, про которые Саша даже не слышал, и названий не знал. Выглядело всё очень аппетитно, всё хотелось попробовать. Правда, стоило дорого, и он в основном просто наблюдал. Деньги надо экономить.

Некоторые посетители играли в домино, шашки или нарды. Похожие на джиннов деды в тюбетейках сидели прямо на полу, на циновках, за шахматами на низеньком столике. Карт Саша не видел. Всё происходило чинно, без крика и ругани. Не на деньги. В общем, бандитской публики, которой Младший боялся и какую видал издалека в Орловке, он тут не увидел. И хорошо, что тут не притон и с оружием не заходят. Хотя… это не означало, что у некоторых из них нет за поясом спрятанных ножей. И что нет среди них «бармалеев».

Иногда за мягкими витиеватыми словами Саша чувствовал разлитое в воздухе напряжение. Но Ринату хватало одной фразы или даже взгляда, чтобы два гостя снова друг другу улыбались. У чайханщика, раз тот заведовал всей денежной системой города, явно была высокая «крыша». Поэтому все разборки, наверное, проводились подальше отсюда.

Гадить там, где ешь, тут не принято. Ни одной драки Саша не увидел, а про поножовщину и говорить нечего. Хотя ни охранника, ни вышибалы не имелось.

Самым частым кушаньем был плов. Младший тоже иногда брал миску-другую. Гости в ватных халатах ели его руками, но Саша пользовался, как и большинство, ложкой. Вроде делал все как все, но иногда нет-нет да и перехватывал любопытный или подозрительный взгляд, или усмешку.

Бородатые посетители, среди которых он узнал и караванщиков-овцеводов из Кашкалаши, разговаривали громко, поэтому иногда Саша улавливал отдельные слова и целые фразы. Мало про политику, больше про урожаи, приплод скота, цены на рынке, здоровье дедушек и бабушек, родившихся детей… Скукота. Даже про басмачей редко можно было услышать. Будто все хотели поменьше об этом вспоминать.

Один раз услышал и про себя.

– Что за мальчик? – спросил у Рината сидящий в углу старик с козлиной бородой. Спросил полушепотом, но Саша расслышал. И напрягся.

«Сейчас татарин скажет: «Этот мальчик приехал из города Кургана. На рынок. Один». Да, дед опасным не выглядел, Младший не сомневался, что при необходимости мог бы вышибить из него дух табуреткой, если тот вдруг вздумает за ним шпионить. Но, когда кругом только чужие, не нужны даже мелкие конфликты.

Но нет, Ринат ответил совсем по-другому. Что это − его дальний родственник. Сын двоюродного брата жены дяди из Орловки. Приехал «бизнесу учиться».

Родство и связи в этом мире много значили, это Саша уже понял.

– А, понятн... Ну, молодец мальшик, – длиннобородый дед удовлетворился ответом и вернулся к своей плошке чая и большой шаурме.

Кстати, орловские так в чайхане и не появлялись, хотя другой гостиницы на полсотни километров вокруг не было.

Вскоре Саша догадался, откуда столько любопытства к его персоне. Молодежь его возраста сюда не заглядывала. Все посетители были значительно старше. Но не лезли с вопросами, и на том спасибо.

А вообще, через этот город и эту чайхану у вокзала проходило много людей. В последние месяцы вместе с ордынцами тут побывали люди из чудовищной дали, даже из далекой Средней Азии. Даже пуштунов видели из гор Афганистана, если Ринат не врал.

– Якши-якши, алга, кельдым, – разбирал он отдельные слова в непонятной речи пастухов, прибывших из аулов, – Ярар. Юк. Шулаймы? Дустым!

Или что-то в этом роде.

Но в основном и тут общались на русском. И даже у говоривших на чужом языке, в речи часто мелькали русские слова. И к особенностям произношения Саша уже привык – у одних речь была гортанная, у других замедленная, у третьих ускоренная, с проглоченными окончаниями. Но большинство говорили на нормальном русском, как и он.

Ужинал Младший чаще в том же зале, а не в своей полутемной каморке на втором этаже (яркий свет в номере включался за отдельную плату). Тут было светлее. Пил горячий чай или кофейный напиток из цикория с молоком (скорее всего, козьим), ел печенье или другие сладости и чувствовал себя настоящим мажором. В первый же день Набиуллин предупредил, что горячительные напитки в его заведении не пьют, потому что он чтит заветы Пророка. И что падших женщин в городе нет. Но без этих вещей Младший уж точно мог обойтись. Хотелось пошутить: «какое-то время…». Но такая шутка была бы неудачной. Пить и даже просто смотреть на пьяные рожи ему хотелось меньше всего, а общение с проститутками он и вовсе считал чем-то чудовищным. Платить за любовь? Да никогда. Вспомнилось, как Витёк-ямщик говаривал: девушки бесплатно давать должны и еще «спасибо» говорить. Раз их Создатель, мол, так оборудовал, то это их долг теперь. Обязаны делиться, не должны быть меркантильными. Хотя последнее слово хам-ямщик вряд ли знал. Да и самому платить, судя по сценке в лагере старьевщиков, доводилось.

А вот Саша думал, что это или по любви может быть, или никак. Хотя природа диктовала другое: бери что дают, побольше и побыстрее.

Хорошо, что тут не бандитский притон и с оружием сюда не ходят.

Курить можно было только на улице или на открытой веранде под навесом. Там на видном месте висели таблички «курить дозволяется», причем русские буквы украшали арабские узоры. Только в виде исключения хозяин мог разрешить кому-то очень уважаемому, с сединами, покурить в зале. Курили и самокрутки, и трубки. Однажды трое халатников зажгли прибор из колбы с трубочками, который бурлил и распространял сладковатый дым. Но Ринат со