Баллантайн - Уилбур Смит

я ничуть не сомневаюсь, что он приготовит тебе место в первом ряду этого удивительного зрелища.

К тому времени небо и крыши близлежащих городских домов были уже ярко освещены заревом горящего склада. Они оставили аль-Фарука на милость Якуба и побежали обратно к главным воротам предприятия. Там стояла такая невыносимая жара, что солдаты поспешно покидали здание, выбегая из двери и выпрыгивая на свежий воздух из разбитых окон. Башит и его верные арабы уже поджидали их там, встречая острыми клинками и ружейными выстрелами. Вскоре предательский египетский гарнизон был окружен и сложил оружие, и только очень немногим удалось скрыться в густых зарослях аллеи. Якуб тут же бросился в погоню.

Уже забрезжил рассвет, когда арестованных отправили длинной колонной к воротам форта Мукран. Генерал Гордон молча наблюдал за звенящими цепями предателями, а потом послал за Пенродом. Его благодушное выражение лица мгновенно сменилось холодной яростью, когда он узнал, что во время пожара было уничтожено три тысячи мешков драгоценной дурры.

– Вы позволили гражданскому человеку взять на себя командование операцией? – обратился он к Пенроду, сверкая голубыми глазами. – Кортни? Торговцу и спекулянту на черном рынке? Этому гнусному субъекту без капли патриотизма и малейших признаков гражданского сознания?

– Прошу прощения, генерал, – решительно возразил Пенрод, – но Кортни принимал такое же активное участие в поисках пропавшего зерна, что и мы все. Если честно, то именно его тайные агенты обнаружили место, где его укрывали.

– Вся его активность ограничилась двенадцатью шиллингами за мешок зерна и ни пенни больше. Если бы этой операцией командовали вы, пожара удалось бы избежать. – Гордон покачивался с пяток на носки и угрюмо смотрел на Пенрода. А тот вытянулся по стойке «смирно» и молчал, напряженно сжав губы.

С плохо скрываемым усилием генерал Гордон наконец взял себя в руки.

– Ну что ж, по крайней мере вам удалось схватить руководителя, и я нисколько не удивлен, что им оказался майор аль-Фарук. Я намерен примерно наказать его в назидание другим военнослужащим гарнизона – привязать к жерлу пушки и разорвать в клочья.

Пенрод растерянно заморгал. Это была самая жестокая по своей дикости казнь, обычно применяемая к отъявленным мерзавцам и предателям. Насколько он знал, последний раз таким образом казнили восставших сипаев, поднявших мятеж в Индии лет тридцать назад.

– И я бы не заплакал, если бы подобную участь разделил с ними негодяй Кортни, – добавил Гордон и, подойдя к окну, посмотрел на линию обороны врага на противоположном берегу реки. – Однако, к сожалению, не могу позволить себе подобного обращения с англичанином. – Он сделал акцент на слове «сожаление». – Но все равно докажу ему, что он лишен чести и достоинства. И это непременно скажется на содержимом его тугого кошелька. Ведь именно там он хранит всю свою сознательность.

Пенрод счел за лучшее промолчать, поскольку и сам не испытывал теплых чувств к Райдеру Кортни, тем более что вскоре им придется скрестить шпаги совсем по другому поводу – из-за общей прекрасной знакомой. И все же он не мог подавить в себе восхищение умом и храбростью этого парня.

Гордон отвернулся от окна и вынул из бокового кармана золотые часы на длинной цепочке.

– Я хочу, чтобы этот мерзавец аль-Фарук и его пособники как можно быстрее предстали перед военным судом, были приговорены к смерти и казнены сегодня к пяти вечера. Приказываю провести экзекуцию публично на городской площади, чтобы урок был хорошо усвоен. Я не могу допустить существование черного рынка в осажденном городе, население которого страдает от голода. Назначаю вас ответственным за казнь, Баллантайн, и надеюсь, что все будет исполнено в надлежащем виде.

Прогуливаясь перед сном по террасе консульского дворца, Пенрод обдумал события прошедшего дня и пришел к выводу, что все закончилось благополучно. Прислонившись к толстому стволу высокого тамариска, раскидистые ветви которого покрывали почти половину террасы, он закурил кубинскую сигару, которую, прощаясь, вручил ему Райдер Кортни, при этом наотрез отказавшись от приглашения посетить казнь.

– Я его ни в чем не виню, – недовольно проворчал он. – Я сам готов наняться к кому угодно за хорошие деньги.

Пенрод с недоумением вспомнил эти слова и глубоко затянулся. В пять часов вечера весь хартумский гарнизон прошел парадным строем к месту казни. Люди находились на грани истощения и с трудом защищали осажденный город. На площадь пришли и простые жители, хотя никакого приказа на этот счет не получали. На небольшой площадке установили восемь крупповских пушек, нацеленных короткими стволами на окопавшихся в Омдурмане дервишей. Из-за острого дефицита боеприпасов даже эти восемь снарядов должны были нанести хоть какой-то урон, долетев до вражеского лагеря, и, разорвавшись там, поразить хотя бы несколько противников.

Первыми вывели торговцев, которые перепродавали зерно на черном рынке. Они были захвачены с поличным вместе с запасами зерна на тайных складах аль-Фарука. Руководил этой торговлей Али Мухаммед Акрани. Пенрод, обследовав его помещения позади госпиталя, обнаружил там шестьсот мешков с зерном, надежно спрятанных в жилых комнатах рабов в глубоких подвалах.

Заключенных выстроили в ряд позади пушек. Гордон-паша приговорил их присутствовать на публичной казни, а все имущество, включая контрабандное зерно, конфисковали. Потом их должны были изгнать за пределы города, чтобы они могли найти себе надежное убежище в лагерях дервишей Махди и его верных ансаров на другой стороне реки. Пенрод хорошо знал, что их ждет, и предпочел бы смерть возможности оказаться в руках этих головорезов.

Перед глазами стояли события на городской площади. Когда все зрители собрались, Пенрод приказал вывести из крепости майора аль-Фарука и семерых его ближайших помощников, одетых в форму, и поставить по стойке «смирно» возле пушек, к которым они должны быть привязаны. Старший сержант гарнизонного полка зачитал предъявленные обвинения, а потом торжественным голосом, заставившим вздрогнуть всех зрителей, произнес приговор. Обвиняемые подались вперед, услышав зловещие слова: «…в связи с чем все должны быть расстреляны из пушек». Гул возбуждения пронесся среди собравшихся, предвкушавших невиданное прежде зрелище. Женщины подняли вверх детей, чтобы те хорошо рассмотрели происходящее.

Старший сержант свернул лист с приговором и передал его посыльному, который, подбежав к генералу Гордону, козырнул ему и вручил бумагу. А капитан Баллантайн стоял рядом с генералом, молча наблюдая за этой сценой.

– Хорошо, – кивнул Гордон-паша. – Приведите приговор в исполнение.

Старший сержант прошел