Неравная игра - Кит А. Пирсон

хочешь?

— Вот это хороший вопрос, Эмма. Я скажу тебе, чего я хотел: чтобы ты не совала свой нос в дела, которые тебя совершенно не касаются. И я предоставил тебе уйму возможностей слиться. Господи, да я даже работу тебе предложил. И вот к чему все это привело. Так что отныне дело сводится вовсе не к тому, чего я хочу.

— А к чему же тогда?

— К тому, что нужно сделать.

Он сует руку в карман куртки и достает штуковину, которую за дрель уж точно не принять.

— Вставай, — приказывает Алекс, небрежно направляя пистолет в мою сторону. Воистину, одни могут прожить всю жизнь, в глаза не увидев огнестрельного оружия, — по крайней мере, в Великобритании, — а мне вот за два дня угрожают пушкой уже во второй раз. Тяжелая выдалась неделька.

Поворачиваю голову к Клементу в надежде на его телепатическое предложение, как нам выбраться из столь затруднительного положения. Судя по его сосредоточенному выражению лица и вздувшимся венам на шее, он, скорее всего, пытается разорвать путы на запястьях.

— Вставай, говорю!

Снова поднимаю взгляд на Палмера.

— А то что? Застрелишь?

— Думаешь, не смогу?

— Я думаю, Алекс, что ты жалкое и убогое подобие мужчины. Хоть ты и родился с яйцами, у тебя их нет!

Он приседает на корточки и, глядя мне в глаза, с ухмылкой говорит:

— Забавно. Видишь ли, твоя подружка Джини Варма вчера вечером почти точно так же и выразилась, когда я ей звонил. Ты прямо своего клона слепила, Эмма.

— Джини не имеет к этому никакого отношения.

— Как и ты к блокноту. Или твой отец, коли на то пошло.

— Может, расскажешь, как он у него оказался?

— Теперь это уже неважно. Блокнота все равно больше нет.

— Последняя улика, касающаяся «Клоуторна».

— Ах, какая утрата! — презрительно фыркает Палмер.

— Ладно тебе, Алекс, теперь-то можешь и рассказать. И кстати, как тебя-то вовлекли?

— Э нет, Эмма, так не получится. Это тебе не кино про Джеймса Бонда. Боюсь, ты никогда ничего не узнаешь.

— Я знаю, что ты Таллиман.

Подтверждения не следует. Алекс лишь качает головой и ухмыляется.

Затем поворачивается к Клементу и кричит:

— Как ты там, Ларч? — У меня мелькает мысль, смотрел ли великан когда-нибудь «Семейку Аддамс», чтобы понять иронию Палмера. — Я бы на твоем месте не трепыхался — эти кабельные стяжки тебе в жизнь не порвать.

— Пошел ты!

— Успокойся, как-нибудь обойдусь. Эмма вот…

Тело великана заметно напрягается, а если бы взгляд был способен убивать, Палмера уже везли бы в морг.

— Да ты не волнуйся, — бросает, увы, вполне живой Алекс. — Я за другими не подбираю.

Теперь мой разгневанный взгляд пропадает впустую, поскольку он сосредотачивается на часах.

— Хоть и мило тут с вами болтать, нам пора. Давай, вставай.

— Никуда мы не пойдем!

— Пойдешь, Эмма, пойдешь. А нет, так твоя подружка Джини присоединится к своему женишку в больнице — вот только, подозреваю, койку ей выделят в реанимации.

— Ты блефуешь!

— Да ну? Хочешь рискнуть и проверить? Мне стоит сделать лишь один звонок, и тот же человек, что наехал на ее жениха, сегодня вечером навестит ее в квартире в Шордиче… Когда она будет лежать в своей кроватке совсем одна.

Палмера я знаю достаточно хорошо, чтобы опознать его ложь, и в данном случае, боюсь, он вовсе не врет.

— Последний раз говорю. Вставай!

Решаю не рисковать и принимаюсь дергаться, словно морж на берегу, в попытке подняться без рук. Клементу это дается на вид гораздо легче, пускай ему и приходится перемещать куда большую массу.

Палмер выходит наружу спиной вперед, по-прежнему держа меня на прицеле. Вот только размахивать пистолетом ему совершенно не идет: он выглядит словно десятилетний мальчик, играющий в ковбоев и индейцев.

— Дернешься, Ларч, — звучит предостережение, — и первая пуля достанется ей.

Выхожу из сарая. Вообще-то мне нравятся живительные морские бризы — лучше средства освежиться и не придумать, — однако при данных обстоятельствах порыв холодного воздуха бросает меня в дрожь. Возможно, еще только наступает вечер, но из-за плывущих по серому небу зловещих низких туч мрак ощущается едва ли не ночным.

Оглядываюсь по сторонам, пытаясь определить наше местонахождение. Смотреть, в сущности, и не на что. Наша деревянная тюрьма — всего лишь садовый сарай на краю широкой лужайки, обсаженной по бокам живой изгородью минимум на полметра выше меня. За деревьями различается беленый дом — очевидно, его задняя часть. В дальнем конце участка, метрах в пятидесяти, лужайка резко обрывается, и открывается небо.

Разворачиваюсь обратно к сараю, ожидая выхода Клемента. Происходящего внутри я не вижу, но вот Алекс видит, и зрелище явно не доставляет ему удовольствия.

— Поднимайся! — орет он. — Живо!

Пистолет пускай и направлен в мою сторону, все внимание Палмера обращено за дверь. Я делаю несколько шагов вправо, и моим глазам предстает разворачивающееся внутри действо. И таковое застигает меня врасплох.

Клемент снова на полу, однако теперь стоит на коленях, словно бы в молитве низко склонив голову. Алекс озадачен в той же степени, что и я.

— Я тебя предупреждаю! — ревет он. — Вставай, черт тебя подери!

Его вопли остаются без внимания.

— «Возрадовалось сердце мое в Господе, — бубнит великан стих из Первой книги Царств, — вознесся рог мой в Боге моем».

«Черт! Да он и вправду молится!»

— «Широко разверзлись уста мои на врагов моих, — не унимается Клемент, — ибо я радуюсь о спасении Твоем».

Палмер поворачивается ко мне.

— Скажи ему, чтоб вставал!

— Что? Это у тебя пушка, ты и говори!

Он повторяет приказ, однако великан по-прежнему стоит с опущенной головой и продолжает молиться.

Решительностью Алекс никогда не отличался и теперь, столкнувшись с нежеланием Клемента покидать сарай, явственно мучится сомнениями. Справедливости ради, я тоже. Мне приходит в голову мысль, что великан пошел на хитрость с целью отвлечь Палмера, чтобы я могла удрать, но даже если мне и удастся пробежать полсотни метров до дома и не схлопотать при этом пулю, куда, черт побери, потом-то бежать? Тут на километр никаких домов вокруг. И даже если Алексу хватило глупости не забрать мой мобильник из кармана пальто, мне все равно до него не дотянуться. В общем, если Клемент ожидает от меня что-то вроде этого, он может молиться хоть неделю, нам это нисколько не поможет.

Но зачем же тогда ему понадобилось устраивать спектакль именно в этот момент?

Текут секунды, молитва продолжается. Терпение Алекса уже явно на исходе, и он приказывает мне опуститься на колени. Неохотно, я медленно подчиняюсь.

— Даю пять секунд, — орет он Клементу. — И после этого я прострелю