Отмена рабства: Анти-Ахматова-2 - Тамара Катаева

Итак, Париж, кафе… «В углу старик, похожий на барана,/ Внимательно читает Фигаро» — ошеломительная метафора, человек ни о чем не может думать, кроме как о баране: за что так старикашку? Даже если у него убегающие лоб и подбородок, отсутствует ложбинка по линии лоб-нос, кончик носа закруглен и губы плоски, а остатки волос вьются колечками — довольно распространенный тип, — то это все равно не повод писать, что он ПОХОЖ на барана. Эта похожесть — то, что видит поэтесса, когда ей больше нечем удивить своего читателя, даже если ей на старости лет хочется блеснуть в высоком жанре социальной сатиры. В описании парижского кафе выделены самые общие признаки, которые Ахматова могла припомнить через много лет или прочитать, например, у Жоржа Сименона. Да, именно так пишут о точном акмеистическом слове Ахматовой ее самые верные рыцари… С ГНЕВОМ как-то отвергает она будто бы существующие попытки сравнить ее с Франсуазой Саган, но признаем, что Франсуаза Саган писала свои повести не для того, чтобы поверили, что она сиживала за столиками кафе в Париже, и рисовала мизансцены не по прочитанному у Сименона. Опилки густо устилают пол./И пахнет спиртом в полукруглой зале. — Это характерные, но самые общие признаки, которые могла подметить не обязательно Анна Ахматова.

Слова, найденные с такой же степенью точности, как и Вокруг пререканье и давка/ И приторный запах чернил…

Поэзия Ахматовой напоминала модное в 60-е годы искусство любования корнями: любители находили в лесу корни деревьев или кустарников, отпиливали их, приносили домой, тщательно отмывали, сушили, покрывали лаком, выискивали похожесть на что-то — все равно на что: на лицо человека, фигурку животного, инопланетянина и пр. — и ставили на полку в ряд с другими. Приходящим гостям полагалось созерцать, задумываться и высказываться.

Журналистка, по образованию актриса, бравшая у меня интервью, рассказала мне, как произошло ее личное отпадение от Ахматовой. После первого или второго курса театрального вуза во время летней практики она работала в приемной комиссии. Их, студентов, сажали отслушивать самые первые волны абитуриентов. Большинство девушек доставали шали и читали стихи Анны Ахматовой. Почти все были однозначно бездарны, и заодно читаемые стихи казались необыкновенно плоскими, банальными и манерными. Но вот что удивительно — когда эти же абитуриентки следом читали Цветаеву, актерского таланта из ничего не возникало, но поэзия при этом никуда не девалась. Будущая журналистка задумалась и сделала свой вывод.

«Взрослые» приемные комиссии театральных вузов уже почти пятьдесят лет не разрешают абитуриенткам читать Ахматову: настолько недостоверен поэтический материал, что невозможно понять, способен ли абитуриент выразить и донести до зрителя что-то настоящее. «Спасибо, не надо. Что вы еще приготовили?»

Две великие русские актрисы нашего времени — Маргарита Терехова и Алла Демидова — боготворят Ахматову. Это то исключение, которое припечатывает правду.

У Ахматовой длинные руки

Бродский ей — поклон через моря, она ему — щелчок через океан, с родной земли. В родном городе Бродскому не нашлось места для музея, кроме как комнатки в ахматовском мемориале. Город и страна, литературная общественность указали ему его место — в точном соответствии с представлением об этом «патронессы» — как называет хитрую старуху директор дома-музея.

Ахматовский пасьянс принят за карту сокровищ.

Вышла книга заунывных, сладчайших, самых на поверхности лежащих, Анной Ахматовой со смехом подсунутых «догадок» и комментариев — «А. А. Ахматова и православие».

Тут можно дать так давно рвущуюся — царскосельскую античность и открытую мною доязыческую Русь (в музыке, живописи — Рерих, в поэзии — Хлебников, «Яръ» и т. д.). (А Ахматова. Т. 3. Стр. 265.) На открытую Анной Андреевной «доязыческую Русь» есть даже комментарий: Возможно, Ахматова имеет в виду поиски истоков пракультуры русичей на скрещении Индии и Византии у Рериха, а также культуры скифов и сарматов, у Хлебникова и далее. (Видно, лавры Льва Николаевича Гумилева не дают Ахматовой покоя.) Не прошло мимо внимания Ахматовой, по-видимому, начавшее выходить в 1914 году собрание сочинений H. Рериха. В отзыве на первый том рецензент <…> писал: «Самого серьезного научного внимания заслуживают слова отгадки — о древности и высокости культуры, давшей расцвет Киеву времен Ярослава (это — не доязыческая Русь)… — что через Византию, через ее эмали, грезилась нам Индия <…> подход к иконе (надо полагать, даже не дохристианской) через искусство. (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 701.)

Роман Тименчик, конечно, так подставляться (и подставлять Ахматову) не станет …в прилагательном просто описка-контаминация <…> которую напрасно публикаторы подвергают «содержательной» интерпретации. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 416.) Однако же и Светлана Коваленко, ПУБЛИКАТОР, — доктор филологических наук и в любом случае заканчивала среднюю школу. Но она не смеет даже повспоминать, какие это у нас доязыческие Руси были — придумывает «интерпретации». Ведь не может же Ахматова не то что ошибиться, зарапортоваться, понести околесицу — даже просто сделать ОПИСКУ! Надо придумывать какие-то загогулистые, недоступные простым смертным объяснения. Это как со Сталиным. Такой священный ужас при одной мысли о том, что вот сейчас профессору, ученому надо подписать себе смертный приговор — вывести своим пером слова: «Он (Сталин), Она (Ахматова) — Оно! (божество) сделало описку». ДО языческой Руси по ее территории (не называвшейся Русью, конечно, т. е. не по «доязыческой Руси») бродили какие-то племена, занимавшиеся собирательством, не имевшие даже языческих верований и обрядов — даже через костер не прыгающие, просто обрывающие что-то с ветвей. Какой тут Рерих, тут работа для Герасимова. Картинки эти легко представляет себе любой школьник, но д-р Коваленко не смеет этому поверить — и не хочет, чтобы этому поверили читатели собрания сочинений Анны Ахматовой. Это — провокация, товарищи! А если, впрочем, мы будем смелы и образованны, и отважно признаем, что Анна Ахматова — да! — сделала описку, и вместо «доязыческой» хотела написать «языческой» (или «дохристианской») Руси, то, извините, при чем здесь которую я открыла? Какую дохристианскую Русь считает, что открыла, г-жа Ахматова? Ну, на это ответов у комментаторов найдется сколько угодно.

* * *

Просто упал взгляд: красивое описание Ахматовой двадцатых годов. С французского: худая, стройная, бледная, как фарфоровая статуэтка, хорошо сложенная и несколько манерная. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 385.) Тут же оригинал. «Несколько манерная» — это перевод «tres manieree» (ложный друг переводчика — «трижды манерная»). Как бы эти переводчики перевели пунинское «она невыносима в своем позерстве»? Немножечко позерка?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});