Офицерский гамбит - Валентин Бадрак

Между тем добротно приготовленное, с острой приправой, мясо требовало внимания, и Артеменко решительно набросился на него, тогда как Кулинич, кажется, только для вида съел кусочек, разрезав его при этом на удивительно мелкие кусочки. К остальной пище он практически не притронулся. Ну и шут с ним, рассудил Алексей Сергеевич, все заботится о дистанции, но крайне напряжен, как будто внутренние органы парализованы. Ему вдруг пришла в голову мысль, что, может, Кулинич его просто боится. Точно! И не опасается, а именно боится. Ведь и в самом деле, за ним стоит нечто могучее, неодолимое, мощь конторы, как они говорят между собой на явочных квартирах. Или боится возможной подставы какой-нибудь соседней политической силы, создания компромата на него, пока еще вроде бы незапятнанного и непогрешимого. «Ничего, братец, – думал Артеменко, с наглым наслаждением жуя мясо, – скоро запятнаем. На таких, как ты, мракобесах, патологических трусах и тщеславных щеголях вся наша работа и зиждется». И от этой мысли Артеменко стало весело, ему захотелось задорно, хулигански подмигнуть этому зажатому во всех отношениях человеку, выдающему свои многочисленные комплексы за манеры.

Они перекинулись несколькими незначительными фразами, как и прежде избегая рассматривать собеседника в упор. Кулинич – вероятно, вследствие своего робкого характера, прикрываемого личиной интеллигентности и учтивости. Артеменко – играя в таких случаях по правилам своего визави, не желая разрушать его хрупкое прикрытие. Но и серия беглых, скользящих взглядов по частям открывала ему портрет Кулинича. Он точно складывался из мозаики, отдельными кусочками, и чем больше Артеменко постигал природу этого человека, тем меньше он ему нравился. Депутат представлялся ему слишком обтекаемым, как капля; он не имел ни четкой формы, ни ярко выраженной индивидуальности. Блеклый, загнанный своими страхами, ожесточением, снедаемый тщеславием. Это только с виду он ухожен и невозмутим, внутри его раздирают сомнения соответствия своему избранному образу, жажда целостности, которой нет да и не может быть у придворных собачек. Даже если они мечтают вырасти до волкодавов. Да, думал Артеменко, спокойно и оценивающе поглядывая на депутата, у политической челяди не бывает покоя.

Вдруг депутату позвонили по сотовому. Он извинился и, взяв телефон в руку, поспешно удалился из домика. Ровно через минуту он появился снова, и на лице его Артеменко без труда отыскал тень озабоченности.

– Алексей Сергеевич, я вынужден вас оставить, мне срочно нужно ехать. – Кулинич кротко улыбнулся и взял папку. – Наслаждайтесь обедом и природой, за все тут уплачено.

Артеменко отпил минеральной воды и поднялся с места.

– Конечно, главное, что мы уже нашли общий язык и, может быть, придем к выгодному для обоих сотрудничеству. Можете рассчитывать на полную конфиденциальность наших отношений. С другой стороны, ваши публичные усилия, если таковые состоятся, тотчас попадут в объектив солидных персон в России, ваших союзников.

– Спасибо, – ответил Кулинич, пожимая руку Артеменко крепче, с явно большей теплотой, чем в начале встречи.

– Я хочу, чтобы вы знали. – Артеменко сделал многозначительную мину, усилив важность немного тягучей паузой. – Придет время, когда многие вопросы, особенно в сфере безопасности этой страны, будут решаться в кабинетах другой, и ваше реноме борца вам может очень пригодиться.

Артеменко сказал это не случайно. Неделю тому назад в Москве Круг вкратце пересказал ему касающиеся его некоторые подробности крупного совещания в ведомстве. Речь шла о существенном уточнении конечных целей их миссии, и новым ориентиром было выдвинуто не изменение власти в Украине, в чем уже никто не сомневался, но организация контроля над сферой безопасности новой власти. Виктор Евгеньевич в точности воспроизвел фразу генерала Лимаревского, старательно копируя даже его физиогномику: «После смены власти в этой стране ни одна клетка – от министра обороны и до торговца оружием – не должна быть занята без согласования с Москвой». И потому Артеменко решил блефануть – никто ведь не знал, чем все это закончится. А вдруг этот вот Кулинич возглавит после президентских выборов компанию по экспорту оружия, которую он завтра начнет активно топить. И тогда он, Артеменко, сможет решать здесь, в Украине, куда более сложные задачи, чем ныне…

…Кулинич выслушал ключевую фразу с невозмутимо каменным лицом. «Ничего, это он запомнит и усвоит. Запоминается, как говорил Штирлиц, последнее», – подумал Артеменко. Возвышение может быть завтра, а сегодня этот маленький человек, разыгрывающий роль важной политической персоны, спешил продолжить свои крысиные бега. Ему ведь следует позаботиться о выходе на новый уровень. «Несчастный человек, он думает, что его усилия придадут ему значимости, веса. Ну, вырастет в какого-нибудь обличителя украинской национальной мысли, типа нашего Затулина украинского пошиба, отработает несколько лет и будет списан, как уставший вол, как старое, глупое животное», – Артеменко проводил взглядом выходящего из домика Кулинича и решительно уселся за стол. В конце концов, сытный обед он себе сегодня заработал.

И только дорогой домой Артеменко задумался, отчего личность Кулинича вызывала у него крайне неприятные впечатления. В Украине Артеменко видел многих, кто искренне считал, что Украина должна быть частью России, потому что украинцы и россияне – часть одного русского народа. Таких людей он уважал и не имел оснований презирать за их позицию. Знал он очень много таких же людей и в России, и они также не вызывали в нем неприязни. Это их убеждения, и они имеют на них право, думал он. Да ведь и сам он, Артеменко, еще недавно считал, что присоединение Украины к России является великим благом для этой земли и для этого народа. Но безыдейная, гнилостная и продажная сущность Кулинича являла собой смердящее брожение. Отношение к нему перерастало в откровенное презрение по иной причине: ратуя за воссоединение, толкая Украину в объятия России, он по своей природной мелочности рассматривал все имеющиеся возможности личного возвышения, получения любого регентского поста любой ценой. Он жаждал стать преданным наместником, сатрапом, бойким и суровым здесь, в Киеве, но покорным и услужливым там, в Москве. И даже то, что Кулиничу не нужны были деньги, еще больше раздражало Алексея Сергеевича. Ему нужны власть, влияние, возвышение, и то, что это было компенсацией ущербности его недоразвитой личности и достигалось за счет принесения в жертву всего украинского, казалось разведчику кощунственным, гадким. Артеменко успокаивал себя лишь тем, что его донесение сегодня вечером будет бесспорно результативным. Хотя еще неизвестно, как именно воспользуется Кулинич полученной информацией.

4

– О-го-го! Ну, ваш Кулинич порадовал руководство, – без обиняков, с веселой улыбкой на светящемся и все полнеющем лице заявил полковник Круг.

Эта непринужденная радость, нездоровый блеск в глазах куратора и очевидная ширь его лица почему-то вызвали в душе у Артеменко волну негодования.

– Ну, Виктор Евгеньевич, положим, не мой, а наш Кулинич, – мягко поправил он начальника, – ваша роль и роль конторы куда больше моей.

– Ладно, не скромничайте. Знаю-знаю, что с определенным контингентом не очень-то приятно работать, – добродушная гримаса Круга дополнилась полной и безоговорочной эмпатией, пониманием и вовлеченностью в производственные нюансы деятельности своего подопечного, как он порой обозначал работу со сложными доверенными людьми или ненадежной агентурой. – Этот Кулинич – один из многих украинцев, что живут под впечатлением своей локальности, периферийности. Именно на это мы можем опереться в своей работе. Это порождает у них воинственность и вместе с тем готовность идти на рискованный компромисс ради собственного выдвижения. Помните присказку про гетманов?

– Какую именно? – Алексей Сергеевич с некоторым изумлением посмотрел на куратора, чувствуя, как внутри у него вспыхнуло пламя неприязни и злости, как если бы Круг намеревался сейчас оскорбить его родственников.

– О том, что если есть три украинца, то среди них два гетмана. Так вот, Кулинич метит в гетманы, и неважно, каким способом он свое выдвижение купить хочет. На эту тему есть другой знаковый анекдот: во время войны один украинец – непременно партизан, два – партизанский отряд, а три – партизанский отряд и предатель… – Глаза Виктора Евгеньевича в этот момент светились лукавой иронией и превосходством, как будто поддразнивали Артеменко.

«Вам бы, Виктор Евгеньевич, в Большом театре играть», – с тоской подумал Артеменко и молча проглотил подпущенную начальником пилюлю. Он был прекрасно осведомлен о том, какую волну начал продвигать депутат Кулинич. Конечно, он также хорошо знал, что Кулинич не мог и не имел полномочий действовать в одиночку. За ним стояли вполне конкретные политики пушечного калибра, которые, наверное, и дали добро действовать. Но, может, Кулинич, начиная сотрясать пространство звуковыми колебаниями, не ознакомил однопартийцев с деталями кампании. И если так, думал Артеменко, то тогда он действует довольно смело и весьма рискованно. Словно читая его мысли в этот момент, Виктор Евгеньевич с уже более серьезным лицом заметил: